Карабах: анатомия войны, свидетельства
Записки военврача
Валерий Марутян
У войны долгий след
Глава 1
Отечественная война
СОПРОТИВЛЕНИЕ
В Азербайджане слово крунк расшифровывалось как Комитет революционного управления Нагорного Карабаха. На самом же деле «крунк» – по-армянски «журавль». Символ тоски по родине.
Крунк! Откуда ты? Крик твой жжет без слов!
Крунк! Не с вестью ль ты из родных краев?
В начале века наш народ убили. Тем, кто уцелел и прижился на чужбине, не осталось ничего, кроме тоски по утраченной родине.
Когда в конце века стали убивать и гнать нас, коренных карабахцев, мы взяли на свои знамена это заветное слово – «Крунк»!
Нет, мы не хотели никаких революций. Мы не ждали, что естественное, как дыхание, стремление жить на отчей земле обернется кровопролитной, многолетней войной.
Нас расстреливали, брали в заложники, арестовывали и пытали, а мы все верили в разум партии и правительства. А как свято мы верили в справедливость московской прессы! Со списком убитых и изувеченных я ездил в Москву и обивал пороги редакций прославленных газет. Я доказывал, что союзная прокуратура занята не восстановлением законности, а, наоборот, поощрением беззакония, то есть тем же, что и азербайджанская прокуратура. Они «работают» в едином ритме, а правят бал те, кто их кормит. Но журналистов, а среди них были ой, какие громовержцы и поборники гласности, совсем не трогала ни судьба ветеранов-инвалидов, изувеченных ни за что, ни про что саперной лопаткой, ни судьба детей, раненных пулями со смещенным центром (мы впервые столкнулись с сатанинский силой этих пуль), ни судьба офицера милиции, убитого за попытку защитить детей.
Наши доводы назвали «бездоказательными». На предложение выяснить обстановку на месте – отмолчались.
И чем меньше нас понимали, тем больше понимали мы, что нас заключили в концлагерь на собственной земле и будут бить, пока не перебьют.
Ветераны Великой Отечественной, авторитетные люди Степанакерта пригласили коменданта на городской актив. Вопрос был один – что происходит? Говорили, что политика подавления, рассчитанная на страх, приведет к обратному эффекту. Назревает вооруженное сопротивление. Однако комендант и его люди всячески отнекивались и отрицали факты применения оружия в черте города. Я пришел на актив прямо из операционной, в руках у меня был рентгеновский снимок и извлеченная пуля. На операцию я пригласил военного врача, чтобы он подтвердил факт использования автомата АКС калибра 5,45; в мирного человека стреляли на городской площади.
«И не совестно вам прикрывать свои бесчинства?» – спросил я коменданта, предъявив доказательства.
На этом активе скончался от инфаркта инвалид Отечественной. Это и было единственным результатом нашего собрания.
После выступления М.С.Горбачева, осудившего карабахское движение, прокуратура СССР взялась спешно «доказывать» и подкреплять делом правоту первого лица. Арестовали Аркадия Манучарова, председателя комитета «Крунк», участника карабахского движения 60-х гг.
Между тем уже депортировали 27 армянских сел, а министр ВД Азербайджана Асадов на сессии Верховного Совета республики пообещал ввести в Карабах 100-тысячную азербайджанскую армию.
Историю нашей борьбы еще напишут. Я же расскажу о коллегах-медиках. Так случилось, что я возглавил медицинскую службу сначала в подполье, а затем в армейских структурах. По мере того, как в Карабахе создавалась регулярная армия, образовалась и военно-медицинская структура. В ее становлении я принимал самое непосредственное участие. Военврач в мирное время – это не то, что военврач на войне. Нашу войну называли «конфликтом» – тем труднее пришлось нам – и воюющим, и врачующим.
…В одну из холодных зимних ночей у моего дома остановился военный «Урал». Я знал, что занесен в черный список и старался не уходить из больницы даже на ночь. В кои веки собрался нормально выспаться – и на тебе! Первая мысль – выпрыгнуть с балкона, вторая – открыть пальбу, чтобы привлечь внимание соседей. Но тут раздался знакомый голос водителя больницы Бориса. Он не мог приехать на своей машине, был страшный гололед, поэтому приехал на «Урале».
Я в сердцах отругал его и сел в машину. Оказалось, что в больницу из Бердадзора доставили троих наших в сопровождении комендантских конвоиров. Ребята тяжело ранены. Я во-шел в приемное отделение, и сердце упало – полно солдат. Реанимационная, где лежали раненые, тоже оцеплена. Сопровождающий офицер сказал, что доставили бандитов, которые убили русского полковника и азербайджанскую журналистку. Им следует оказать помощь, после чего они будут отправлены в Шуши. Тон, соответственно, был приказной и категоричный. Я осмотрел раненых. Двое с проникающим ранением брюшной полости, у третьего перелом костей голени. Все трое в шоке. Мы с Валерием Гукасяном, анестезиологами Александром Петросяном и Михаилом Чиновояном сказали офицеру, что сомневаемся в успешном исходе операции, раненые крайне тяжелые, обескровлены, о переправке их в Шуши не может быть и речи. Офицер не ответил. Оперировали на двух столах. У Армо (так звали первого) был поврежден толстый кишечник, с внутренним кровотечением. У Хачика ранены печень и кишечник. У Сако перелом костей голени. Ему наложили скелетное вытяжение и уложили в травматологическое отделение на первом этаже. Операции двум первым прошли удачно. Мы еще раз объяснили офицеру, что раненые не транспортабельны, любое перемещение приведет к неминуемой гибели. Это подтвердил врач из части. Офицер позвонил куда-то, надо полагать, военному коменданту Сафонову, и разрешил оставить ребят в больнице. Выставили охрану – в палатах, в коридоре, на лестнице. По больнице разгуливают солдаты с автоматами, ручным пулеметом, снайперской винтовкой. В одной из подвальных комнат устроили казарму. Жуткая картина. Надо, однако, подумать о ребятах – в Шуши они погибнут, если не от ран, то от пыток. Скоро мы узнали все из первых уст. Действительно, убиты советский офицер и азербайджанская журналистка Салатын Аскерова. В машине по пути на линию фронта, ибо, как писали азербайджанские газеты, Салатын Аскерова умела как никто вдохновить своих соплеменников на ратные подвиги. Но саперы не знали, кто в машине, то есть это не имело решающего значения. Они подбили военную машину. И сделали это не наши раненые, они были в группе прикрытия и уже возвращаясь в деревню, напоролись на патруль. Попытались оторваться и были ранены пулеметной очередью. Четвертый товарищ был убит. Но кто же станет разбираться во всем этом?
Состояние раненых постепенно улучшалось, но этого не должна заметить охрана. Ребята умоляли об одном – лучше смерть, чем шушинская тюрьма. Азербайджанское телевидение нагнетало ненависть и призывало уничтожать армян. Приехал командир Бердадзорского отряда Андраник, с ним Валерий Балаян, много поработавший для организации сопротивления в бердадзорском анклаве, и мы стали отрабатывать варианты побега. Охрана сменялась каждые четыре часа. Рядом с ранеными в палате два солдата с автоматами, на лестничной площадке солдат с ручным пулеметом, в коридоре – снайпер. Остальные в казарме, наготове. Надо было действовать в навязанных декорациях.
Отношения с охраной – молодыми призывниками наладились сами собой. Солдаты просили лекарств, иногда еды, тайком выпивали. С русским парнем Андреем мы даже сдружились. Он разбирал автомат с нашими девчатами, обожал хвастаться. Просил витамины и анаболики. После очередного презента рассказал, что охране дан приказ при попытке к бегству стрелять на поражение. Это был наиболее простой исход, и он вполне устраивал военную комендатуру. Андрей же сказал спустя некоторое время, что через два дня раненых увезут. Надо было спешить. Мы прошлись по больнице, подробно изучили все входы и выходы. Было ясно, что без стрельбы не обойдется. Могут быть жертвы среди больных и медперсонала. Дело осложнилось еще и тем, что выпал случай приобрести большую партию оружия, а сочетать два таких дела невозможно. Но отказываться от оружия – безумие. Такое и в голову не могло прийти. Мы разделились: одна группа берет оружие (руководит подпольщик Камо Егиян), другая – устраивает побег. Был риск быть пойманным или убитым, поэтому надо было привлечь к делу медсестру не только смелую, но и сознающую, ради чего и на что идет. Я поговорил с Гюли Айрапетян, она тотчас согласилась. Сильная, отважная, в случае надобности сама будет стрелять. Первую часть операции осуществляем мы, работники больницы, вторую (внешнюю) – Валерий с Андраником. В детали второй мы не вдавались. Чем меньше знаешь, тем больше гарантий безопасности у друзей. В операции участвовали Гюли, Эдик Адамян, по кличке Длинный, и «Сапожник» – Сержик Григорян, а также медсестры Агавни и Ано, попеременно дежурившие в палате Сако. Я понимал, что если даже побег удастся, парни автоматически подпадают под статью Уголовного кодекса и будут в розыске. Поэтому сочинил от их имени письмо в редакцию местной газеты, в котором они объясняли суть дела и причину своего побега. Это письмо я передал редактору русского издания «Советский Карабах» Аркадию Гукасяну, и он обещал опубликовать сразу после побега, а если не удастся (комендатура то и дело закрывала газету), огласить его. Операцию назначили на субботу, в пересменку медперсонала. Коридор охранялся. Надо было выманить охрану из палат хоть на 10-15 минут. Девушки приготовили сладости, выпивку и пригласили солдат в перевязочную, якобы на день рождения одной из них. Те в перевязочную не пошли, уселись на скамейке напротив палаты. Пока они угощались, Эдик, по знаку Гюли, поднес тяжеленную лестницу к окну, Г юли привязала ее за конец, и они перебросили лестницу через окно. Потом Гюли с набором для инъекции вошла в палату и договорилась с санитаркой, что если послышится приближение охраны, чтобы та с шумом уронила капельницу. Наготове стоял мнимый больной, который должен был вслед за охраной войти в палату. Это был крайний вариант, и до него, слава Богу, не дошло.
Из палаты вышел Хачик, богатырь с оперированной печенью, и только он встал на лестницу, как она закачалась. Эдик с трудом удержал ее. За ним спустился Армаис, с загипсованной рукой. Тем временем у Сако на первом этаже сняли скелетное вытяжение и через окно передали «Сапожнику». Когда стали укладывать ребят в машину «Скорой помощи», оказалось, что водитель со страху дал деру. Ключ, к счастью, оставил в машине. «Сапожник» с трудом завел машину и вывез ребят с территории больницы. Постели заправили так, будто там лежат. У братской могилы ребят ждала машина, их пересадили в машину и повезли обходными дорогами – через лес. Дорога была отвратительной, и «Сапожник» увидел в бинокль, как машина застряла и буксует. Это грозило катастрофой. Не раздумывая ни минутки, он сел в свою машину и подъехал к ним. В Шоше их взяли на буксир и довезли до Сыхнахской развилки. Бог их, видно, хранил. А охрана, в тот день дежурили молодые ребята узбеки, повела себя наилучшим для нас образом. Они вошли в палату и увидели, что раненых нет. Увидели лестницу и поняли. Со страху промолчали. Вышли, сели на скамейку перед палатой и стали шептаться. Вечером пришла смена – русские. Узбеки открыли дверь палаты, сказали: «Они спят, вы попейте чаю, а мы пошли». Те попили чайку, а когда вошли в палату, поняли, что их подставили, тут же вышли, задергались, задрожали и чуть ли ни плакали. И тоже стали ждать смены. Таким образом, начальник охраны до самого утра не знал о побеге. А этого времени хватило, чтобы укрыть ребят сначала в Каринтаге, а затем в Чанахчи, откуда вертолетом на третий день их доставили в Ереван.
В воскресенье утром я спросил на обходе у охраны: «Что вы тут делаете?» «Охраняем раненых», – был ответ. «Как? – удивился я, – разве их не забрали в Шуши?» Ребята расплакались. Сказали, что их обманула предыдущая смена. Затем они спустились в подвал и после некоторой суматохи и беготни, связались по рации с начальством. Подъехал грузовой БМП, все сели и уехали. С нами даже говорить не стали.
В понедельник на пятиминутке только и говорили что о побеге. «Герои! – говорил Аршавир Аванесович. – Настоящие герои!» Тут приоткрылась дверь в ординаторскую и робко вошла Гюли. Я встал навстречу ей, разговор прервался, и на Гюли прикрикнул: «Разговор прерываешь!» Гюли молча вышла. Я вышел за ней. Гюли сказала, что час назад ребята улетели на вертолете, уже в Ереване, наверно. Армо, Хачик, Сако – они посейчас живы и здравы. Храни их Бог!
Но тут подоспело новое дело. Пришел Сергей Шахвердян с сообщением. Схватили фидаина из студенческого отряда, он участвовал в вылазке в Карадаглы, там полегло много турок. Был ранен, оперирован, лежит в Мартунинской больнице, охрана из 8 человек. Надо вызволять, есть опасность, что вывезут в Баку. Но как? Стоит мне показаться в Мартунинской больнице, как его тут же заберут. Я написал хирургу Валерию Саркисяну записку, в которой просил принять и выслушать моих друзей, мужа и жену, которые нуждаются в медицинской помощи. Саркисян принял их настороженно – время было кровавое. Но выслушал и согласился помочь. С запиской поехали Эдик Длинный и жена Валерия Балаяна Мануш. К делу подключился Абрик Арзуманян, водитель «Скорой» (впоследствии он погибнет в бою за свое село). Схема побега была проста. Охрана любила выпить. К вечеру организовали стол с шашлыком, вином и водкой – охрана напилась. Раненого перенесли в эдикину «Волгу» и смылись в сторону села Чартар. Через час охрана спохватилась. Вся комендатура была поднята на ноги. Раненый был плох, с тампонами в животе. Уже утром мы сделали первую перевязку в лесу, затем перебросили в Сарушен, и здесь занялись им основательно. Омоновцы с комендантскими войсками начали повальную проверку паспортного режима в окрестных деревнях. Раненого перебрасывали из одной деревни в другую – и я выезжал к нему ежедневно, пока не удалил все тампоны и не миновала опасность перитонита. Ездил я в основном по ночам с Эдиком и Сергеем Шахвердяном. Главное – вовремя вернуться в больницу, чтобы никто ничего не заподозрил. КГБ все время справлялся обо мне у главного врача Людмилы Ивановны, и она как могла, выручала меня. Наконец, кризис прошел, и Артема, так звали фидаина, перевезли в Банк, откуда на вертолете отправили в Ереван. В спасении Артема участвовали много девушек и парней – их самоотверженность поистине была беззаветной. И действовали они как одна семья, даже если не знали друг друга.
Схемы похищений усложнялись. Помню случай, когда овчарка, которую ввели в палату с одеждой беглеца, не могла взять след. Морда у нее при этом была преуморительная – она вроде как сама себе удивлялась – откуда ей было знать, что человека унесли на спине? Унес «Сапожник». А мы в это время отвлекали охрану. Секунды решали исход дела. А «Сапожник» донес его до самого Арменавана, пешком, через братскую могилу.
Очень помогал нам Карен Баласанов, мой племянник, беженец из Баку. На глазах у него в Баку закрывались армянские школы, армянский институт, армянский театр. Изгонялись высококвалифицированные специалисты, расселялись армянские кварталы. Карен был незаменим как врач-анастезиолог в полевых госпиталях.
Виген, учитель из села Тог. Еще в мирное время боролся с «белым геноцидом», вследствие чего был занесен в черный список. Один из первых активистов движения. Вместе со своим товарищем Арменчо организовал вооруженную группу, которая совершала дерзкие диверсии. Арменчо – сорви голова, отчаянно рисковый, был мастер на все руки. Однажды он начинил зажигалку взрывчаткой, подкрался к вражескому окопу и положил зажигалку с открытой пачкой сигарет. Потом смотрел в бинокль, как подорвался вражеский снайпер. В одной из диверсий Арменчо был ранен, Вигену едва удалось вытащить его из-под носа омоновцев и комендатуры, и доставить ко мне в город. У него было огнестрельное ранение с переломом стопы. Арменчо поправился, стал впоследствии отличным командиром. Я дружил с ним и по мере возможности доставал для них патроны и гранаты.
Они оба погибли. Погибли обидной смертью. После боя Виген поехал осмотреть новые позиции и подорвался на мине, которую сам закладывал для защиты Тога. Арменчо погиб, разглядывая в бинокль позиции врага. Снаряд разорвался в окопе.
Но это все будет потом. А тогда мы не хотели войны и не готовились к ней. Мы думали – Москва все решит по справедливости. «Ленин – партия – Горбачев!» – писали мы на своих лозунгах. Нас предали – и Ленин, и партия, и Горбачев. И мы поняли – на краю бездны если мы сами не спасем себя, нас никто не спасет. Моя роль в движении Сопротивления была предопределена моей профессией. Я – врач-хирург. Что делает врач, когда к нему поступает больной? Старается спасти его. В этом смысл его профессии. А что делает больной при виде хирургического скальпеля? Пытается умилостивить судьбу и откупиться от нее, ну, скажем… ящиком-другим патронов или гранат. Сейчас они нужны нам как хлеб и вода. Наибольший улов устроил нам солдат, страдавший геморроем. Он любил выпить, просил достать ему кнопочную финку, голубая мечта советского дембеля, и предложил нам восемь тысяч патронов, несколько взрывпакетов и гранаты. Две попытки вынести были неудачными. Я занервничал. Солдат ждал кнопочной финки. Достали. Наконец, два мешка с грузом доставили ко мне в кабинет. К утру появились солдаты и офицер. Мне показалось, что нас заложили. В кабинете было два выхода – в перевязочную и на лестницу. Пока мы говорили с офицером, старшая операционная сестра Луиза завернула мешки в кровавые простыни и перетащила в операционную. Офицер с солдатами пришел по поводу перевода раненого из Агдамской больницы в нашу. К вечеру подъехал на своем «Москвиче» актер из драмтеатра и перебросили все ко мне домой. Пересчитали патроны – оказалось на несколько штук больше обещанного. Разделили на три части и отправили в Казанчи, Гадрут, Карин-таг.
У нас не было единого центра, отряды самообороны возникали стихийно, по мере необходимости, и оружие отправлялось туда, где оно было всего нужнее! А нужнее всего оно было Бердадзорскому анклаву, блокированному азербайджанскими силами, селу Карин-таг, куда легко докатывались из Шуши подожженные автомобильные шины, не говоря уже о любых видах стрелкового оружия; селу Храморд, расположенному прямо напротив Агдама, селам Нахичеваник, Пир-джамал, Аранзамин, Агбулаг. В Мардакертском районе приграничные села шли по всему периметру границы. Невыносимо тяжелым было положение села Казанчи – оно стояло в окружении азербайджанских сел. Оставить Казанчи было никак нельзя – из него шла тропа к мосту, который связывал с единственной, свободной от неприятеля, дорогой на Степанакерт. Кризисным было положение Гадрутского района – дорогу туда в свое время проложили (с дальним прицелом) через азербайджанский город Физули, и теперь добираться туда мы могли только окольным путем, по горной тропе через село Тог, с потерей которого мы могли лишиться большей части района.
Не всем в больнице можно было доверять. Но коллектив в целом понимал всю меру своей ответственности. Пока военные соглашались с нашими диагнозами, мы должны были спасать людей. Врачи Роберт Газарян и Эдуард Патваканян продержали в. урологии и неврологии около двух месяцев целую группу мардакертцев. Время от времени проводилась ежедневная проверка поступлений, и тогда надо было особенно виртуозно работать с медицинскими картами.
Пока движение было партизанским, надо было особенно зорко и ответственно отбирать людей для подпольного сотрудничества.
Серж Саркисян, будущий министр обороны НКР, а затем Армении, и Роберт Кочарян, будущий президент НКР, неустанно работали над созданием боеспособной карабахской армии. Личный авторитет и не в последнюю очередь то правое дело, которому они служили, помогли им привлечь в ряды Сопротивления немало солдат и офицеров из дислоцированного в Карабахе 366-го мотострелкового полка. Поэтому, когда кто-то из них просил «госпитализировать» солдата или выдать ему медицинскую справку, это неукоснительно выполнялось.
Вместе с Валерием Балаяном в Бердадзоре работала Жанна Галстян – одна из самых активных участниц карабахского движения.
Заслуженная артистка республики, она стала одним из способнейших организаторов Сопротивления. Ясность мышления, страстная речь трибуна, беззаветная вера в победу заряжали арцахцев и поднимали их на защиту родного очага.
Аго Карапетян по кличке «Комсомол». Был у самых истоков движения. Был связистом, координатором. Ежедневно выезжал в районы для сбора подписей под коллективными письмами. Выезжал в Ереван, чтобы решить вопрос о первом массовом выходе народа на площадь. Со всеми делегациями выезжал в Москву, либо подбирал кандидатуры для делегаций. Когда стало ясно, что движению грозит силовое подавление, стал создавать в районах боевые группы. Именно эти ребята из этих первых групп стали ядром вооруженного Сопротивления. Поэтому я и сотрудничал с ним с первых же дней.
Азербайджанский ОМОН начал наступление на Бердадзор. Группа Андраника Арутюняна вместе с сельчанами приняла бой, который длился два дня и закончился отступлением ОМОНа. Оставив убитых, азербайджанцы отошли. Бердадзорцы же, полностью блокированные врагом, отстояли свои села. Но как не раз уже бывало в истории Арцаха, там, где нельзя взять силой, взяли обманом. Бердадзорцы поверили советскому коменданту и пустили солдат, якобы для проверки паспортного режима. ОМОН бесчинствовал на глазах внутренних войск. Убивали, пытали, насиловали. И, разумеется, мародерствовали. На глазах беременной женщины убили мужа. Женщине стало плохо, начались преждевременные роды. Ее родители с великим трудом уломали зам. коменданта района чрезвычайного положения найти врача. Полковник Полозов обратился в роддом с просьбой выехать в захваченное село, чтобы оказать помощь роженице. Полковник обещал безопасность. Выехали мой сын Артур Марутян, хирург, Анаид Хачатурян – гинеколог, Лаура Саркисян – акушерка. Вертолет окружили омоновцы, и полковнику Полозову с трудом удалось привести в чувство оголтелую банду. Глазам врачей предстала кошмарная картина. Избитые в кровь люди насильно загоняются в машины. Их выселяют. Женщине не дают похоронить труп убитого мужа. Врачи осматривают роженицу под конвоем омоновцев, издевательски предлагающих распороть, кто ловчее, живот роженицы. «Сразу полегчает». Полковник, потеряв терпение, объявил, что роженицу и ее детей заберут в Степанакерт. И тут Лаура Саркисян сумела устроить так, чтобы взять еще девятерых детей и быстро вернуться к вертолету. Позже в Степанакертском аэропорту омоновец, запомнивший Лауру по Бердадзору, сказал ей: «Жаль, что мы потом узнали, кто был прилетевший с вами врач. Ему была бы крышка… «Он имел в виду моего сына. Очевидно, ему стало известно, что Артур – родственник Зория Балаяна. А Зорий Балаян, как известно, в Азербайджане – враг № 1.
В Карин-таге верховодил Ваго Арутюнян. Помнится, мы с Зорием Балаяном ездили в Карин-таг обсудить меры по укреплению и защите села. «Знаю, как вам трудно, – сказал Зорий, – но село сдавать нельзя». Ваго улыбнулся и ответил: «Если тебе скажут, что Карин-таг сдан, не спеши верить, спроси: жив ли Ваго? Скажут «да», значит, и Карин-таг цел».
Дня через два началось наступление на Карин-таг. Фидаины сражались отчаянно. Подоспела подмога из Шоша и Степанакерта. Противник отступил, оставив на поле боя 80 убитых. Карин-таг отстояли. Но погиб Ваго. Погибли пятеро наших парней, и четверо из них – от ранений в голову. Позиции врага – на высотах, наши – внизу. Именно это я втолковывал накануне Ваго, настаивая на том, чтобы он взял случайно доставшиеся нам бронежилет и каску. От бронежилета он отказался, а каску взял. Но в бой пошел без нее. В том же бою был ранен его сын.
****************************
Декларация о государственной независимости Нагорно-Карабахской республики.
Верховный Совет Нагорно-Карабахской республики утверждает провозглашенную независимую государственность НКР.
…………………………………
Для защиты своих границ и безопасности населения НКР создает подчиненные местным органам власти собственные вооруженные силы, органы общественного порядка и государственной безопасности…
Январь, 1992 г.
Архив Верховного Совета НКР.
****************************
Мы остаемся сторонниками мирного урегулирования конфликта. Но навязали нам войну, целью которой является депортация карабахцев со своей родной земли. Врагу, употребляющему силовое давления, может противостоять только сила. Долг каждого армянина сегодня – превращение НКР в неприступную крепость. Пусть 1993 г. станет переломным для Арцаха.
Из новогоднего обращения Президиума Верховного Совета НКР и Госу-дарственного Комитета Обороны НКР.
Январь 1993 г.
Архив Совета министров НКР
****************************