Глава 2
Отечественная война
ОСВОБОЖДЕНИЕ
Первые же схватки показали, что мы не готовы к оказанию помощи при массовых поступлениях. Поступило 18 раненых, а шума и суеты – на все сто. Все волнуются, все хотят что-то сделать и все мешают друг другу. Когда просматриваешь видеокадры тогдашних дней, то дивишься нашему взрослению, даже некоторой очерствелости – и нашей самоорганизации. При виде одного убитого все выбегали во двор, плакали, причитали, слали проклятья убийцам. А сейчас смотришь на десятки убитых – кто закрыт простыней, а на кого и не хватило. Вздохнешь – и пройдешь. Только что еще одним рубцом на сердце больше.
Но это теперь. А тогда военная медицинская структура только становилась на ноги. Мне было велено собрать группу, способную не только оказать первую помощь, но и оперировать в полевых условиях. Словом, полевой госпиталь. Готовилась большая операция. Полевой госпиталь – это палатки. Где их взять? Года три назад больница получила две передвижные операционные машины, которые так с тех пор и ржавели на складе. Мы с Эдиком («Длинным») пошли, посмотрели машины: после небольшого ремонта одна заработала. В полевой госпиталь пойдут, конечно, только добровольцы. Они, собственно, уже известны – Гюли Айрапетян, Карен Базиян, Алексей Магакелян, Михаил Чиноворян (анестезиолог), Лида Агабекян и я. Набрали соответствующее количество операционного белья, перевязочного материала, медикаментов, кислорода, наркозный аппарат – словом, все необходимое для оказания полной помощи более чем 30 раненым. И поехали в Мец Таглар. Нас провожала вся больница. Дорога простреливалась, поэтому мы захватили с собой две гранаты, два самодельных пистолета, ружье. Главное – проскочить пост на развилке к Шошу. Остановили. На всякий случай мы взяли командировочные удостоверения в гадрутскую районную больницу. Для оказания медицинской помощи. Якобы. На посту заставили всех выйти. Один из солдат узнал нас, попросил лекарство от головной боли, и все сладилось. Нас отпустили без досмотра.
По договоренности нас должны были встретить перед селом Драхтик, но никого не было. И мы на свой страх и риск повернули в сторону Таглара. Впереди метрах в восьмистах обстреляли легковушку. Внезапно стрельба прекратилась. Похоже, что нашу машину приняли за свою, военную. Встретили нас у поста и с перепугу стали ругать. Встретить – встретили, а туда же – ругают. Не той, мол, дорогой поехали. Но ругали, в общем, правильно. Операция проводится в строгой конспирации, о накоплении сил не должны знать. По деревне ходили наши фидаины с автоматами. Собрались ополченцы из всех районов – Шаумяна, Степанакерта, Аскерана, Гадрута. Отчаянные парни, уже опаленные огнем. Операция заключалась в том, чтобы освободить село Тог от азербайджанцев. Это большое село со смешанным населением. Азербайджанская часть электро и газофицирована, радиофицирована, телефонирована. До 1988 года армян вытесняли отсюда открытой дискриминацией, сейчас – кровавым террором. Месяца два тому назад вырезали армянскую семью с детьми, чудом спасся самый младший. В стратегическом отношении село могло стать форпостом армян, поэтому Азербайджан всячески старался вытеснить армян. Готовились новые погромы, поэтому надо было спешить. Но шли дожди, и операция откладывалась. Нам и так хватало работы, мы лечили больных. Врачи из Армении ждали в Тагларе вертолета в Ереван. Мы предложили им задержаться для совместной работы. Руководитель группы – отставной полковник Карен Парнавазович Дарбинян, согласился, остальные тоже были не против, но именно с полковником у меня возник достаточно жесткий спор о месте расположения госпиталя. Я предполагал (по согласованию с командованием) расположиться у околицы, здесь стоит дом, хозяин которого согласен на сотрудничество с нами. Мы ставим машину с операционной, а легко раненых укладываем в доме. По мере выведения из шока и улучшения состояния эвакуируем в Таглар, где врачи из Армении продолжают лечение. Затем – эвакуация в Ереван на вертолетах. Карен Парнавазович считал, что мы располагаем операционную слишком близко от линии фронта. Он мыслил категориями Великой Отечественной войны. Но наша война – партизанская, и ни один раненый не сможет попасть в городской стационар, так как сразу же по взятии села Тог мы, автоматически, вступаем в войну не только с Азербайджаном, но и с центральной властью. К тому же обходную дорогу из Таглара в Тог даже здоровому трудно перенести, доставить же тяжелораненого практически невозможно. Дороги как таковой нет, есть тропа, которую с трудом берут трехосные машины да УАЗы. Поспорили и сошлись на нашем варианте. Я выехал в Степанакерт для повторной стерилизации материала и его пополнения. Со мной поехали анестезиолог Владимир Мусаелян, анестезистка Наира и хирург Сергей Мовсесян. Назначили, наконец, день и час операции. За 30 минут до начала азеры по радио обратились к армянам с таким вот напутствием: ‘‘Если вы до завтрашнего утра не покинете село, причем с собой вы можете взять одну сумку или чемодан, то ночью будете уничтожены». Это было в половине пятого вечера. Как только замолкло радио, выстрелом из гранатомета разнесли радиорубку. Операция была молниеносной. Азеры сопротивлялись недолго, и под прикрытием советских войск оставили село. К утру азербайджанская часть села была в наших руках. Мародерства не допустили. Раненых и убитых не было. Двое с ссадинами. Это высшая мечта врача – в бою остаться без работы. В шесть утра я зашел поздравить командование. Здесь я познакомился с Командосом – Аркадием Ивановичем Тер-Тадевосяном. И увидел усталые и счастливые лица своих друзей – Осколка, Вигена, Артура Мкртчяна, Артура Агабекяна, Владимира, Славика из Абовяна, Владика, Арменчо – всех не перечислить. Все они вскоре погибнут в неравных боях, кроме одного – Артура Агабекяна, командира гадрутского оборонительного района. Жизнь каждого достойна книги. А тогда была радость, мы ликовали, шутили, пели песни. Даже песню сочинили по живому следу.
Но и радость победы была замешена на горечи. Сумгаит, Геташен, Бердадзор…
Мы вернулись в Степанакерт. Разница между районом и городом – как небо и земля. В городе по-прежнему комендантский час, люди говорят шепотом, идут обыски, пресловутая проверка паспортного режима. Комендантские войска сопровождают машины из Агдама в Шушу, солдаты ведут бесприцельную стрельбу по сторонам. Все так, как было год
назад. Вот так же шла колонна по городу, так же стреляли по сторонам солдаты. Возле больницы стрельба усилилась, и я вышел посмотреть, что происходит. Вышел со своего двора и скульптор Армен Акопян. Вышел, как был, в пижаме. Подошел к машине и попросил не стрелять, кругом женщины, дети, может отрекошетить. И получил в ответ автоматную очередь.
Я увидел машину, несущуюся к больнице на бешеной скорости. Открыв дверцу, увидел обескровленного Армена. Взяли в операционную. Но спасти не удалось. Рана была несовместима с жизнью. И сейчас они, как и год назад, сеют смерть. Мы понимали, что если не положим конец беспределу, он поглотит нас, всех до единого. Там, в Гадруте, вчера мы были хозяевами на своей земле. Мы прогнали врага, мы радовались победе и пели песни.
Мы уже считались неофициальным (мы тогда вообще жили без официоза) военно-медицинским формированием, и надо было возвращаться в Гадрут. Вернулись. В операционной поставили второй стол, приготовились, и тут нас вызывают в штаб и велят ехать и располагаться в селе Тог. Мы не знали причин передислокации – операция держалась в строгой секретности. В Тоге мы за три часа развернули операционную, провели свет, и начались шутки-прибаутки. Я оступился на гнилой ступеньке, больно ушибся, а ребята смеются, думают, что я их разыгрываю. Потом очухались, перетащили в палату. Колено дико распухло. Меня пришли навестить Командос, Жанна, Валера, Виген. Я сказал, что смогу работать. Они похвалили операционную и жалостливо посмотрели на нас: «Собирайтесь обратно в Гадрут». Как обухом по голове. Развернуть такую операционную и снова разбирать. Накануне прилетевший в Тог русский генерал не дал осуществить разработанную операцию. Политики играют нами. Досадно, но приказ есть приказ. Наше дело – выполнять. Собрались и выехали в ночь. В Гадруте нам сказали: «Будем брать телевышку, Цамцор, Саришен. Наступаем по двум направлениям, будут раненые. Это не Тог. Подумайте, как помочь».
Опыта не было. Мы привыкли, что больных или раненых нам доставляют. А тут надо оказывать помощь на месте, доставлять и, если понадобится, оперировать. Словом, мы вступаем в новое качество, а людей маловато. Мы прошлись по постам. Бездорожье. Телевышка стоит на самой высокой точке, и оттуда Гадрут как на ладони. Максимально близко установили два медпункта. Попросили, чтобы из местного населения выделили носильщиков. Определили объем первой врачебной противошоковой терапии: остановка кровотечения, введение обезболивающих, наложение системы, шинирование. У нас были мешки «Амбо», с помощью которых во время транспортировки можно бороться с дыхательной недостаточностью.
Операция началась рано утром и длилась до позднего вечера. Трое погибли. Одиннадцать раненых. Их удалось доставить в Гадрут в достаточно удовлетворительном состоянии.
Не удалось спасти Рафика – Дера. У него было открытое проникающее ранение грудной клетки с повреждением легкого, легочных сосудов, перикарда. Рана зияла, и были видны мерцательные движения сердца. Дер – священник из Мардакерта одним из первых встал в ряды Сопротивления, воевал в Шаумяне, Мардакерте, Гадруте. При взятии Саришена надо было выбить омоновцев из дома бывшего председателя колхоза, где они окопались. Рядом с ним в бою был и сам председатель, хозяин дома. Азеров окружили, но они не сдавались. Тогда решили взорвать дом. Хозяин дома сказал, что у него не поднимется рука на дом, построенный его отцом. Солдат-священник согласился с ним и пошел в одиночку выбивать омоновцев. Он подполз к дому, бросил гранату и только хотел впрыгнуть в окно, как был сражен пулеметной очередью. Накануне священник с Жанной приходили к нам, мы пили чай и разговаривали. Слушать его было отрадой. Трудно пережить смерть человека, когда перед самым боем жмешь ему руку и желаешь возвращения.
Среди раненых был Ашот – «Осколок». Серьезное ранение, надо оперировать, но он отказался. Командос, сказали нам, попал в окружение. К счастью, он появился с небольшим осколочным ранением голени. Они, действительно, попали в окружение, но с боем вышли. Ранили его случайно. Один из слесарей разбирал трофейный автомат и автомат выстрелил и рикошетом поранил Командоса. Мы обработали рану. На следующий день во время перевязки он по
жаловался на боль в другой ноге. Мы обнаружили второе осколочное ранение. Превозмогая боль, Командос улыбнулся и сказал: «Оказывается, у человека две ноги». Узнав о гибели священника, Командос застонал.
С Командосом – Аркадием Тер-Тадевосяном я познакомился в Тоге. Кадровый офицер, с отличием окончил Военную академию, воевал в Афганистане. Прервав блестящую карьеру, по зову сердца приехал в Карабах. Военная косточка, воплощение воинской чести и достоинства, он направил все свои усилия на организацию регулярной армии в Карабахе. Он не уставал повторять, что необходимо покончить с партизанщиной, поднять дисциплину, овладевать военными специальностями, умерить эйфорию от легких побед. «Эти бои – цветочки, ягодки впереди, – говорил Командос. – Скоро пойдут самолеты, танки, будут бить сотнями залповых установок. Если ставится задача, то она связывается со множеством других задач – образуется единая цепь взаимосвязанных звеньев. Да взять хотя бы эту высоту, – а мы стояли на Вышке, накануне отбитой у азеров. – Разве при хорошем оснащении и дисциплине ее так просто взять? Мы взяли ее малыми силами. Но мы могли бы избежать жертв, если бы действовали не так самоуверенно. Почему погиб Рафик? Он захотел взять их руками. Дал бы залп из гранатомета, те бы сдались. Ведь сдались же.» Он страдал по своим солдатам и с каждой потерей сам умирал.
Доставили последних троих раненых. Из штаба срочно попросили медика и машину. Договорились о встрече у Саришенской развилки. Выехали трое – Сережа Мовсесян, Гюли и Карен. Был очень плотный и низкий туман. Проходит час. Связываемся. Нам отвечают, что ни машины, ни медиков нет. Рации не было. Потом выяснилось, что нашим пришлось остановить машину и пешком пробираться вперед. Встретили фидаинов, те ничего толком не могли объяснить. Часа три промучившись, решили вернуться назад – и заблудились. Вышли за Саришен. К счастью натолкнулись на своих и те сказали, что раненых давно вывезли. Ребята поняли, что вызов передали нам с опозданием. Шофер в оставленной машине, не дождавшись, выехал навстречу. И тут по нему стали бить «Алазанью». Стало понятно, куда бежать. Только к утру, измученные, они вернулись в больницу.
А нам снова собираться.
На телевышке установили свои посты. Все стены внутри исписаны матом в адрес армян и именами своих супер-боевиков. И вот они – «герои», лежат убитые. Командос приказал не глумиться над трупами – дурные примеры не должны быть заразительны. Их вернут, возможно, с обменом. Утром перед больницей выстроили почетный караул и с почестями отправили гробы с убитыми кого в Степанакерт, кого в Мардакерт. «Осколок» с серьезным ранением, не вняв нашим уговорам, поехал хоронить священника. Мы попрощались с друзьями и тоже вернулись в город. Второй раз – с победой, но и с потерями. На войне потери неизбежны. Трудно свыкнуться с этой мыслью. От нас, медиков, будет зависеть значительное их уменьшение.
В Степанакерте я первым делом спросил, вернулся ли в больницу Ашот? Сказали, что нет. Я заволновался. Он пришел на третий день после ранения, скорчившись от боли. Хоронил священника в Мардакерте. Сделали снимок. Пуля лежала где-то в одиннадцатом межреберьи. Трудно дифференцировать – в грудной полости или под диафрагмой. В плевральной полости выпот, возможно, кровь, правое подреберье напряжено. «Надо оперироваться», – сказал я ему. «Вам решать», – ответил он.
Мы сделали торакотомию. Полный отрыв 12-го ребра, краевое ранение легкого. Ушили, удалили ребро. Пуля пробила диафрагму. Открыли диафрагму – пуля наполовину внедрилась в печень, и сальник окутал ее, что и спасло его. Защитный рефлекс организма. Операция прошла удачно. Через четыре дня он отпросился домой. Сам ходил на перевязки. Я напомнил ему наш разговор в Тоге, возле штаба, после взятия села. Усталый и счастливый, он рассказывал, как по американской модели делал свой гранатомет. Из некачественного железа, на примитивных станках, большей частью вручную. Во время пробного выстрела ствол не выдержал и он получил множество осколочных ранений. Отсюда и кличка «Осколок». Но он не отступился. Сделал вторую модель – получилась вполне боеспособная. Но самодельные стволы опасны и нестойки. Нужно заводское оборудование. Однако, ни один завод не брался за это. «Хотите вы того или нет, война заставит перейти на военную продукцию, – говорил Ашот. – Не лучше ли сделать это вовремя?»
Ашот Гулян был ранен при взятии Шуши, но не дотерпев до полного выздоровления, вернулся в строй. Бойцы верили своему командиру – он первый шел в бой. Его направляли на самые тяжелые участки, потому что не было случая, чтобы он не выполнил поставленной задачи. Погиб он в Мардакертских лесах, в самой гуще боя. Не верилось и не верится. Ашот Гулян, дорогой наш «Осколок», память о тебе мы передадим нашим детям и внукам.
У нас по-прежнему чрезвычайное положение. Но прежней прыти не видать. Поуспокоились. Валерий Балаян попросил обеспечить медицинскую помощь при взятии населенного пункта Мешали. Там окопались азербайджанские омоновцы и терроризировали армянские села Бадару и Хаск. Требовался врач. Попросился Карен Базиян. Карен молод, горяч, идет добровольцем на самые рискованные задания. Он модернизировал санитарную сумку, пришив множество кармашков и перетянув ремешками: носить на спине удобнее, руки свободны. Бой за Мешали длился целый день. К вечеру взяли. Азеры ретировались, оставив на поле боя несколько трупов. С нашей стороны были ранены трое: «Акула», Артур, Ованес. Погиб местный парень из села Бадара. Побежал прихватить трофейный автомат и был убит снайпером.
Потом наши обстреляли колонну у асфальтового завода. В здании бывшего горкома шло формирование народного ополчения под единым началом. С 20-го ноября 1991 года азеры начали ежедневные обстрелы Степанакерта. Увеличился поток раненых. Мы валились с ног, времени для ежедневных записей не было. Время, чрезмерно перегруженное работой, хранится в памяти однообразным, сплошным потоком. Специфический, приторный запах раненых снарядами «Алазани», пепельный цвет волос, оторванные конечности, изрешеченные вторичными осколками – кусками дерева, земли, камнями, гвоздями – тела. И глаза, если они видят. Застывший взгляд. И голоса, беспрестанно повторяющие имена родных, которых уже нет.
Никогда не забуду женщину – ослепшую, с оторванными ногами, обширным ожогом спины. Мучительные перевязки и ее мужество. Она приехала погостить к родным в Норагюх, и тут ее настигли снаряды «Алазани». Когда зажили раны на лице, мы увидели красивую светлую блондинку. Меня, Карена Базияна, медсестер она узнавала по голосам.
Не забуду парня из села Банк – снаряд попал в комнату, где он спал. Сквозь рану в брюшной полости просматривается операционный стол.
Оба они выжили, но ценой каких мук…
Их было сотни, безвинно и бесчеловечно изувеченных. Можно понять, с какой тревогой мы следили за «Алазанью» в ночном небе. Миновал нас, упал там-то. И снова и снова кто-то погиб, кто-то изувечен. Мы работали бесперебойно, спасены тысячи жизней. Каждая перевязка требует не только наших рук, но и перевязочных материалов. А мы – в блокаде, к нам не доходят гуманитарные грузы. Санитарки вручную стирали, и так мы выходили из положения.
Но вот снаряды стали падать в больницы. Первый упал в роддом, и рожениц переместили в подвал, где не было ни света, ни тепла. Добрались и до нас. Мы с Борисом Данеляном как раз приступили к операции, когда раздался взрыв. От взрыва разнесло все стекла операционной – снаряд попал в кабинет главврача. Все побежали в подвал. Мы с Борисом на мгновение опешили – и продолжали операцию. Завершив ее, транспортировали в подвал больного и сами укрылись там.
Город уже обстреливался с четырех сторон, и жалко было смотреть на медсестер и санитарок, пробиравшихся под обстрелами на работу. И после каждого залпа бросавшихся к телефону, чтобы узнать живы ли старики и дети?
Если раньше ждали снарядов из Шуши и знали, куда прятаться, то теперь снаряды летели и из Джангасана, Агдама, Ходжалу, Малыбейли, Кучулара. Спрятаться некуда. Больница превращалась в ад. Стонут раненые. Операционных столов не хватает, врачей тоже. В один из таких дней привезли около двадцати раненых и целую машину разорванных на куски трупов. Снаряд попал в подъезд дома, где укрывались люди. Среди погибших – родственники наших сотрудников. На слезы нет времени, все силы надо собрать в кулак, чтобы спасти живых. Терпели, глотали слезы, спасали.
Весь третий этаж, а также терапевтическое и неврологическое отделения вышли из строя. Открыли операционные и перевязочные в подвале. Света нет. Движок то и дело выходит из строя. Осмотры, перевязки, случалось и операции делались при свечах. Газопровод в Шуши и Лачин проходил через Степанакерт, поэтому у нас, слава Богу, был газ. Наши умелцы перевели на газ наиболее необходимые движки. В спешном порядке переоборудовали подвалы бывшего обкома партии и перешли туда. Только мы обустроились, как начался сильный обстрел. Два снаряда попали в наше здание. Но подвал был цел, и мы продолжали работать. Дня через два шофер Сержа Саркисяна внес на руках десятилетнего мальчика с оторванной кистью и развороченным животом. Тотальная авентерация. Из разрывов печени льется кровь, из желудка – пищевые массы. Мальчик без сознания, слабо стонет. Положили на стол, интубировали, струйно переливаем кровезаменители. Определили группу крови, и анестезиологи забирают у наших кровь для переливания. Шофер, зовут его Сергей, рассказывает, что раненого мальчика подобрали Серж Саркисян и министр обороны Армении Вазген Саркисян, при объезде поселка Арменаван. Они осматривали позиции врага под Шуши, когда раздался взрыв и крик мальчика. У него в руках взорвался снаряд ДШК. Они отправили мальчика на машине в больницу, а сами пошли пешком.
Я и Карен Погосов начали операцию на животе. Ашот Адамян одновременно занялся рукой с оторванной кистью. Шансов на спасение не было. С трудом ушили печень, множество разрывов на желудке, кишечнике. Кое-как вернули все это на свое место. Удалось ушить дефект передней стенки живота.
Завершая операцию, я заметил постороннюю женщину в халате и маске, которая снимала видеокамерой. Маска намокла от слез.
Мне сказали, что это французская журналистка, снимает фильм про карабахских детей, про женщин-рожениц, все дни проводит в роддоме. В момент, когда доставили мальчика, она была в фойе. И вот – снимает и плачет.
Мы вышли из операционной. Она подошла и поблагодарила нас, словно за своего ребенка. И сказала, что, наверное, здесь сам Бог бессилен помочь мальчику. Мы согласно покивали. Но я сказал: «Сердце пока работает. Наши реаниматологи делают чудеса. Будем надеяться». Подошла мать мальчика. Это были беженцы из Баку.
Давление держалось. Отключили от аппарата. К двум часам ночи подошла французская журналистка. В глазах был вопрос. Мы зашли с ней к мальчику. На отклик он открыл глаза. По лицу журналистки заструились слезы. Она выскочила в фойе и стала плясать.
Недавно Карен Погосов показал мне в перевязочной парня и спросил: «Узнаешь?» Я не сразу узнал мальчика. От силы четырнадцать, а ростом – метр шестьдесят пять. Да, это был он. Жаль, не было доброй француженки, поплясали бы вместе.
Командование понимало, что так мы долго не продержимся. Разрабатывались планы по уничтожению и захвату огневых точек противника. Надеяться на сострадание мирового сообщества не приходилось. К нам приезжали известные демократы России и европейских стран, видели эту бойню, сами попадали под обстрелы, но помочь не могли. Мы должны были надеяться на самих себя.
Начались упорные бои по освобождению Кркжана. Кркжану, пригородному поселку Степанакерта, азеры придавали ключевое значение. Спешно заселив верхнюю часть поселка соплеменниками, они удерживали их щедрыми посулами городских благ, которые достанутся новоселам, когда изгонят армян. В том, что – изгонят, не сомневались. Из Шуши в Кркжан азеры прорубили отличную обходную дорогу, по которой доставляли продовольствие, омоновцев и боевиков. Отсюда по Степанакерту наносились залповые удары. Целью служили Карабахский шелковый комбинат, молокозавод и хлебозавод, мясокомбинат, овощехранилище, мебельная фабрика, складские помещения. И всегда – жилые дома.
Прямо у входа в Кркжан комендатура установила пост, запрещающий посторонним вход в поселок. Сержик («Сапожник») и Эдик помогли фидаинам подорвать машину с азербайджанскими омоновцами по пути в Кркжан. Они же вывезли из воинской части патроны. Предприятие было опасным и смелым.
Кркжан унес много жизней и дал еще больше раненых.
К концу декабря 1991 года Кркжан удалось взять. С одним раненым с поля боя уходило по нескольку бойцов: одни, чтобы донести раненого, другие – чтобы спасти свои шкуры. Было и такое. Командиры просили фельдшеров, медсестер. Могли бы и из своих бойцов подготовить санинструкторов, но то ли не хотели, то ли не догадывались. Медсестры Анюта Тадевосян, Аревик Андрян, Тереза, Светлана попросились на фронт. Относительно удачно сложилась операция по взятию Малыбейли и Кучулара. Карен Базиян, Аршак Гаспарян, Гюли, Зухра и другие оказывали первую врачебную помощь и транспортировали раненых в Степанакерт.
Теперь все взоры обратились на Ходжалу. Медики работали на трех направлениях – Мехтишенском, Норагюхском, центральном. «Скорая помощь», в которой находились Карен Базиян и Гюли, столкнулась ночью с командирской машиной, и они получили легкие травмы. Ашот Адамян получил от меня выговор за то, что накануне во время боя бросился в атаку. Если врачи будут кидаться в бой, спасать раненых станет некому. А ранения в этом бою были серьезные – в череп и грудь. Погибло 19 человек. Мы взяли на заметку, что бойцы не думают о защитных мерах. Не надевают касок, не защищают грудь. Я говорил с ними об этом сотни раз, но слушались единицы. А опыта лечения черепных ран почти не было. Это пришло со временем.
Интенсивность обстрела города нарастала. Город на глазах превращался в руины, число раненых увеличивалось. Но открылась трасса на Аскеран и Мартуни, и можно было думать об укреплении обороны на главном – Агдамском направлении. Подвал обкома мог вместить не более 30-40 раненых. Этого было слишком мало.
В сущности началась война, и азербайджанцам (судя по их пропаганде) уже мало было Карабаха, они замахивались на Горис, на Зангезур. Назрела необходимость в военно-медицинском формировании. Не все врачи соглашались работать в полевых условиях, нас – добровольцев, было мало. Я практически не бывал дома. Меня то и дело вызывали в штаб, чтобы направить то в Мартуни, то в Гадрут. В одну из таких поездок со мной напросился сын Артур. На обратном пути, ночью мы попали под лобовой обстрел. Чудом уцелели.
У нас не было официальной, структурно организованной армии, точнее, она была в стадии становления. Надо было организовать хотя бы отделение военно-полевой хирургии, которая имеет свою специфику, и которой мы должны учиться по ходу дела. Мы решили в подвале диагностического центра открыть госпиталь. Кое-кто сопротивлялся. Однако ситуация диктовала свое, и командование поддержало нашу инициативу. Надо было найти строителей. И тут помогли командиры отрядов. Строили с энтузиазмом, работа велась почти круглосуточно. Активно помогал министр здравоохранения С. Агабалян. Боевые командиры стимулировали рабочих. Это было очень трудное время. Не хватало еды и одежды. Постоянные обстрелы из Шуши. Отсутствие связи с внешним миром. Работал вертолет, изредка самолет, который едва успевал доставить горючее и боеприпасы и вывозить тяжелораненых.
Смерть прилетала из Шуши. Азербайджанцы называли этот город «сердцем Азербайджана» и что ни день повторяли в средствах массовой информации, что «никогда нога армянина не ступит на эту землю». Мы, уничтожаемые каждодневными бомбежками степанакертцы, считали, что Шуши надо взять любой ценой. Командование отрабатывало план захвата города малой кровью. Наконец, план штурма отработан. Меня вызвал Командос – надо развернуть полевой госпиталь. Затем пригласил к себе заместитель командующего Самвел Бабаян и предложил избрать местом для госпиталя село Сыхнах. Мы вместе с Артуром Папазяном, начальником связи Армии, проехались до линии наших постов за Карин-таг и до места дислокации командного пункта. Папазян проверял надежность связи, а я выбирал место для госпиталя. Отсюда, с этого направления должны ударить в тыл Шуши, отрезав дорогу и окружающие высоты. Дороги отвратительные, вряд ли можно довезти до ближайшего пункта тяжелораненого. А уж до Степанакерта – тем более не довезти, трасса обстреливается. Выбрали участок между Сыхнахом и Карин-тагом, в лесочке, километрах в двух от передовых постов. Слишком близко от линии боевых действий, конечно. Но бойцы, увидев у себя под боком госпиталь, воспрянули духом. Не останутся без медицинской помощи.
27 апреля 1992 года мы выехали большой группой в 13 человек на место дислокации. В Сыхнахе к нам присоединился Самвел Геворкян, а также фельдшер футбольной команды Владик Айриян и повар Гарик.
Шушинская операция велась в шести направлениях: Джангасанском, Гайбалинском, Центральном, Шошском, Карин-тагском, Лисагорском. Было решено, что мы оказываем первую помощь на поле боя, а затем в полевом госпитале. К нам подключились врачи из Армении. Все направления были взяты под контроль. Из Еревана же был приглашен военврач Марат Ашотович Бояджян, который работал с ереванскими бригадами, то есть, по сути, был начальником медицинской службы. На них возлагалось оказание первой медицинской помощи с комплексом реанимационных мероприятий и эвакуацией в город. К этому времени был подготовлен к приему раненых подвал диагностического центра, где оставалась часть медперсонала во главе с врачом Армаисом Григоряном. С Карин-тагского направления эвакуация была невозможна, и поэтому именно там мы открыли госпиталь с большим объемом квалифицированной помощи. Перед самым выездом ко мне подошла врач-гинеколог Анаид Хачатурян и попросилась в бригаду. «Зачем? – спросил я. – Вы здесь нужнее». «Там будут сражаться трое моих братьев, и я должна быть рядом». Возразить было нечего.
Нам обещали палатки, но дали всего две. Как же в двух палатках развернуть операционную и перевязочную? Но на войне как на войне. Охать было некогда, ждать помощи неоткуда. И мы соорудили единственный в своем роде госпиталь. Такого, я думаю, в целом мире не бывало. В полукилометре от нас стояли стога сена. Из плотных, туго спрессованных кип, укрепленных стержнями-кольями, мы соорудили большую операционную, перевязочную, госпитальный зал. Верх закрыли двумя развернутыми палатками. Изнутри все обшили пленкой. Нам помогали сыхнахские крестьяне. Только мы завершили «ударную стройку», как повалил снег. И это – 30 апреля, в самый разгар весны, когда все кругом буйно цветет. Дороги занесло снегом. У нас не было ни теплой одежды, ни одеял, ни матрацев. Женщин мы услали спать в Деревню, а сами стали спасать наш новенький госпиталь. Палаточная крыша опасно прогнулась, такую гору снега нанесло. Деревья ломались под его тяжестью. А крышу мы спасли. 5 мая снегопад повторился. С 6 утра до 10 вечера мы убирали снег с крыши, укрепляли ее подпорками, еще один день ушел на просушку «зала» и «перевязочной». Операционная пострадала меньше. На подмогу нам подъехали спасатели. Мы согласно работали всю войну. Спасатели выносили с поля боя раненых – работа тяжелая и опасная.
Погода, наконец, установилась, и госпиталь был готов к приему раненых. Невдалеке от нас стояли лагерем дашнаки. Я увидел среди них парня, которого оперировал после взятия Мешали, Ованес из Эчмиадзина. Операция на легком, требуется по меньшей мере шестимесячный отдых. Я сказал ему, что тяжелые нагрузки чреваты серьезными осложнениями, посоветовал поберечься. Ованес ответил, что он всю жизнь мечтал о Шуши и шанса своего не упустит.
За подготовку операции на Сыхнахском направлении отвечал Ашот Хачатурян – сев Ашот (черный Ашот). Это был один из троих братьев Анаид Хачатурян, ради которых она попросилась на передовую. С Ашотом я познакомился в селе Тог, после боя. Ашот – разведчик, участник дерзких диверсий, боев в гадрутском районе.
Что я подметил здесь в боевых формированиях накануне штурма Шуши? Высокий боевой дух и – никакой дисциплины. Во всем – партизанщина. Командиры позволяли себе опаздывать на штабные совещания, отчитывались нехотя, шутили и балагурили к месту и не к месту. Операция на носу, а настроение, как если бы на свадьбу собрались. Я сказал это Ашоту. Он согласился. «Я – разведчик. Пусть прикажут, и мы войдем в Шуши и вступим в самый гибельный бой. Я уверен в своих парнях, как в себе. А штабная работа не по мне». Я посоветовал поехать в Главный штаб и спросить у них совета и помощи. Ровно в полночь я, Ашот, 36^ Карен Базиян (сын Жанны Галстян), объездной дорогой поехали в Главный штаб. Ашот доложил обстановку и попросил вмешаться. Мы вернулись в лагерь. На другой день приехали Феликс Гзоян и заместитель командующего Самвел Бабаян. Феликс Гзоян – кадровый офицер, известен своими победами в Шаумянском районе, руководил освобождением сел Бузулух, Эркеч, Манашид. Самвел Бабаян создавал в подполье боевые группы, оборонял Мартунинский район (приграничный с Агдамом), имел опыт работы с партизанскими формированиями, первый в ответ на азербайджанские обстрелы применил установку «Алазань». В настоящее время выполнял оперативные задачи в чрезвычайных ситуациях. За считанные часы предотвратил наступление врага на стратегически важное село Гаров. Сидел в азербайджанских застенках и вышел несломленным.
Общение этих людей с бойцами накануне решающей операции заметно изменило ситуацию. Ребята стали серьезнее относиться и к себе и к своим задачам.
Шушинская операция была военной тайной, но главные задачи сыхнахского направления (где расположился полевой госпиталь) были известны. Наиболее важной задачей был выход в тыл врага, к Лисагору. С овладением этого пункта перекрывалась дорога в Шуши, по которой доставлялась техника и живая сила. Второй по важности задачей был захват высоты над Лисагором, где стояли основные залповые установки, нацеленные на наши села Сыхнах, Чанахчи, Кармир Гюх, Карин-таг.
Первую задачу должно было выполнить дашнакское формирование во главе с Валерием Балаяном. Вторую – рота, которую возглавлял брат Самвела Бабаяна – Каро Бабаян.
Но, говоря «рота» и «дашнакское формирование», я должен уточнить, что рота едва насчитывала сорок человек, а в дашнакской группировке были парни, не состоявшие ни в какой партии. Они все сражались за родину. Это и было то, что их объединяло.
Самвел Бабаян придавал огромное значение операции по взятию лисагорской высоты – это значительно должно облегчить задачи всех остальных направлений, в том числе и центрального.
И вот получен приказ. Восьмого мая в два часа тридцать минут утра начнется наступление. Мы устроили проводы бойцам. Пели, танцевали. К нам зашел Феликс Оганесович, мы доложили о готовности и вместе пошли провожать ребят на позиции. Феликс Оганесович волновался. «Валера, надо спешить! Дорога будет нелегкой». Ночью, в тылу врага, по горным тропам, с тяжелым грузом за плечами – да еще в такую непогоду. Мы отдали ребятам свои бушлаты. Сфотографировались на память. Снимал армянин из Ливана, Виген. И – пропали за поворотом. Храни вас Бог!..
Дороги занесло снегом, и в назначенный час они в Лисагор не дошли. Попали под обстрел. Погиб Виген. Через рану в груди видны были кишки. На миг он пришел в сознание и сказал: «Вы только доставьте меня в госпиталь. Девчата спасут». И умер. Фотографии проявили боевые друзья.
Выручила группа Каро Бабаяна – внезапным рывком они овладели лисагорской высотой. Враг бежал, оставив всю технику и 18 трупов. В атаке участвовали Самвел Бабаян и Роберт Кочарян.
Тревожная тишина. Включили рацию, ждем. Безмятежное, ясное утро. Началась канонада. Без труда отличаем наши залпы от вражеских. По ущелью разносится такое оглушительное эхо, как если бы мир потонул в грохоте войны. Прекратились залпы, началась трескотня автоматов и пулеметов. По рации передали, что везут раненого. У нас такая примета: если первый раненый не тяжелый, значит, дела пойдут хорошо. Сначала шли легкораненые, потом – с черепными, полостными, грудными ранениями. Всего 17 раненых. Один – беженец из Сумгаита – в агонии.
Мы уже знаем, что наши у Шушинской заправочной станции. Что подбит наш танк. В танке – брат одного из наших спасателей. Знаем, что двое убиты. Имена неизвестны. Доставили раненого из Набиллара. Он сказал, что еще днем Набиллар был в наших руках, что азеры бегут. Это означает, что Шуши окружена уже со всех сторон.
К утру 9 мая нам сообщили по рации, что Шуши взята! Бойцы возвращаются в лагеря. Мы обнимались, смеялись и плакали, поздравляли друг друга. То, что это свершилось в день Победы над фашизмом, придавало особый вкус нашей победе. Я вспомнил рассказы стариков-шушинцев о погроме в 1920 году, как они голые-босые бежали от турок. Вспомнил налитые кровью глаза азеров, когда они узнали, что мы хотим построить детский пансионат. Мы на своей отчей земле не имели никаких прав! Мы – армяне, а значит – изгои. И вот – дождались, наш Шуши освобожден!
Голодные и пьяные от радости мы возвращались в Степанакерт. Над селом Шош остановились посмотреть на горящую Шуши. Оттуда больше не будут обстреливать Степанакерт. Не будут сеять смерть. Возмездие затянулось на семьдесят лет, но все-таки осуществилось.
Небо светилось от трассеров. Это был праздничный фейерверк. Красиво! Но сколько пуль зря тратится…
На следующий день я застал своих сотрудников в подавленном состоянии. От вчерашней радости – ни следа. Мне дали папку с документами, в которых была расписана медицинская структура армии. Она представлена отдельным медико-санитарным батальоном. Нас там нет. Сейчас Бояджян пойдет с этой папкой к Командосу на утверждение. Кто он – Бояджян, где работал, что он знает? Его консультанты – те самые сотрудники Минздрава, которые противились созданию госпиталя в подвале диагностического центра, не принимавшие никакого участия в его строительстве и ни разу не выезжавшие в полевые медпункты. И вся их маленькая и глупая цель – досадить мне.
Еще до шушинской операции Бояджян вместе с Гукасяном и Нариняном были у нас в полевом госпитале. Бояджян был доброжелателен и даже, можно сказать, восторжен. Он с оптимизмом говорил о вертолетах, которые будут садиться на площадку рядом с госпиталем, о машинах и группах обслуживания, даже «шилке» на крыше госпиталя. Он явно не понимал ситуации и воспринимал нашу войну, как классическую войну. И обещал нам все, что было у советской армии в Афганистане. А мы, случалось, из-за 20 литров бензина сутки простаивали, никакой такой техники у нас нет и не предвидится в ближайшей перспективе. Нет и необходимого количества медиков.
Бывший главврач Мартунинской больницы Наринян неплохо справлялся со своей работой, но должность заведующего облздравотделом, как выяснилось вскоре, оказалась ему не по плечу. Ему обещали златые горы, но оставили одни проблемы. С началом бомбежек многие специалисты разъехались. Оставшимся предстояло объединиться и перестроить медицинскую службу соответственно сложившейся ситуации. И это было самым трудным. Наринян приходил с нами дежурить в подвале. Но руководил по-старинке, из кабинета. То есть, у начальства не менялись методы руководства, они оставались кабинетными. И по-советски категорично-тупиковыми.
И вот он – Бояджян, в окружении «трех китов» медицинского совета. Он верит им, предлагаемые варианты видятся ему наиболее перспективными. Да Бог с ними! Я сказал ребятам, чтобы не вешали носа. Мы будем делать свою работу там, где в нас будет нужда. Я сказал, что пойду в штаб, поздравлю Командоса и наших командиров со взятием Шуши и посмотрим, что нам скажуъ Я увидел Командоса в окружении женщин. Это были жены погибших фидаинов. Здесь я узнал о трагедии в Джангасане, где в засаде погибло 15 человек.
Слова утешения и скорби, распоряжения о похоронах, объятия и поздравления с победой – все сразу. Радость в горе, и горе в радости.
Командос сказал, чтобы мы перебрались в Шуши и открыли там госпиталь. Операция будет продолжаться до открытия гуманитарного коридора. Я сказал насчет Бояджяна, о том, что они должны подойти для утверждения структуры. Командос заулыбался: «С этим вопросом он подойдет к тебе. Позаботься, чтобы в госпитале раненым было уютно».
Я вернулся в больницу. Предложил всем, кто согласен работать в военной структуре, остаться с нами. Велел готовиться к выезду в Шуши. Набрали медикаментов и перевязочного материала и поехали в Шуши.
Меня и раньше частенько вызывали в Шуши на операцию. А еще раньше, в детстве, привозили сюда в пионерлагерь на летний отдых. Мы видели развалины армянской части Шуши – следы погромов двадцатых годов. В экстерьер уцелевших домов вносились тюркские элементы – для самоуспокоения новых хозяев города и для приезжего глаза. Чем больше тюркских элементов, тем «нагляднее» историческая принадлежность Карабаха. А куда деть храм Газанчецоц? Как ни закрывай его высотками, он все равно величественнее и краше всех зданий в городе. Как быть с десятками тысяч армянских надгробий? Сколько ни зарывай их в землю и не растаскивай на строительные нужды, они – есть, они – кричат.
Первым делом мы заехали в Газанчецоц. Постояли, помолчали. Поклонились оскверненной святыне. Азеры превратили церковь в склад боеприпасов. В расчете на то, что по своей церкви мы стрелять не будем. Мы и не стреляли. А с другой стороны – был расчет: если снаряд угодит в церковь, то ее разнесет вдребезги. И духа армянского здесь не останется. Клялись же, что «ноги армянина не будет на этой земле».
Мы поехали в городскую больницу. Осмотр здания показал, что больница использовалась не по назначению, а как фармацевтический склад и… огневая точка. Комнаты забиты дорогостоящими препаратами из Турции и арабских стран. Очень много по линии «Красного креста». Окна операционной напоминали бойницы, пол усеян пулеметными и автоматными гильзами. Отсюда, как на ладони, село Мхитарикенд, дома наших родных и знакомых, во-он в том доме я не раз сиживал с друзьями за чаркой доброго вина. Отсюда, из окон операционной, село поливали свинцом.
Но зачем мы взяли с собой столько лекарств? Тут их хватит на год. Мы в блокаде мечтали об антибиотиках, а они вон на полу валяются – нагнись и подними.
Мы расчистили первый этаж, развернули два операционных стола, оборудовали перевязочную. Провели свет. Проверили движок. И стали складировать лекарства. За спорую работу Карен Погосов был удостоен звания «Грузчик восьмого разряда».
Если шушинская больница превращена в боевой пункт, то где-то поблизости в подвале надо искать госпиталь. Мы нашли его на третий день в подвале Аракеловского Реального училища. Рядом модерново оформленное кафе с бильярдной и номерами. Здесь кайфовало высшее офицерство Советской армии. В номерах – дамские трусики, презервативы, недопитые бутылки из-под коньяка и шампанского. Здесь, в этом борделе, решали судьбу Степанакерта, нашу судьбу. В госпитале спешно брошенные хирургические инструменты с пятнами свернувшейся крови, документы, одежда, окровавленное белье. Лихо бежали.
У нас был страшный дефицит инструментов, и мы решили достать машину и перевезти все это брошенное богатство я свой госпиталь. Но когда мы вернулись, здание горело. Мы не успели даже снять на пленку шушинский бордель.
Только мы обустроились, как привезли четырех раненых. Ребята подбили вражеский БМП и вступили в бой. Среди раненых – парень из Ливана с переломом бедра – Гокор. Перед шушинской операцией он был в разведке и поступил к нам с отмороженными ступнями ног (нежданный майский снег, смешавший все карты). На вторые сутки Гокор, как ни настаивали мы, чтобы остался, выписался и участвовал в штурме Шуши. Перелом бедра. После оказания помощи раненых отправили в госпиталь.
16 мая доставили раненых отца и сына. Сына спасти не удалось. Отец рассказал, что отстали от своих, напоролись на двух азеров. Отца Спасли. Поиски азеров были безрезультатны. 18 мая доставили раненого солдата. Он заметил двоих, подошел проверить документы, те открыли стрельбу и скрылись в ближайших домах. Раненого взяли на операционный стол, а мой сын Артур с ребятами из первой роты схватили автоматы и побежали искать азеров. Я знать ничего не знаю, оперирую. К концу операции возвращаются ребята. У Артура на носу ссадина. «В чем дело?» – спрашиваю. «Мы уничтожили диверсантов!» – отвечает. Они окружили дом. Но азеры не сдавались. Артур с Игорем из 1-й роты вошли во двор и подошли к двери. Азеры стреляли, и кусок штукатурки отвалился и ударил Артура по носу. Ребята бросили гранату, ворвались в дом и расстреляли диверсантов.
Моему возмущению не было предела. «Я привез вас сюда, как врачей, а не как комендантскую роту!» Поостыв, мы пошли заснять на пленку злополучный дом. Но было поздно. Дом горел.
Я уже говорил, что нет ничего горше для врача, чем беспомощность перед лицом смерти. Это усугублялось еще и тем, что раненые часто оказывались родственниками, друзьями, людьми близкими. Так к нам попал Авет, муж нашего врача Людмилы Григорян. Повреждены органы средостения, легочная артерия. Господи, дай ошибиться в диагнозе! К сожалению, не ошибся. Спасти Авета не удалось. Так к нам попал и Ашот, мой дальний родственник, мастер на все руки, человек удивительной скромности и порядочности. Тяжелое ранение подколенной области, обильное кровотечение. С великим трудом остановили кровотечение, наложили шов на поврежденный сустав. Он жив, слегка прихрамывает.
Мы уже знали, что Сейран Оганян, освобождая село за селом, вплотную подошел со своим отрядом к Лачину. Азеры в панике бежали. Наступил час воссоединения с Арменией. Открыт гуманитарный коридор. Боевой дух наших ребят был так высок, что продолжи они операцию, могли бы и дальше продвинуться. Но не было такой задачи – захватить территорию врага, наша цель – открыть гуманитарный коридор, спасти Арцах от голода и холода, от неминуемой гибели под бомбежками. Мы отлично понимали, что если азербайджанская армия ворвется в Степанакерт, то ничего живого там не останется. Мы перед наступлением предупреждали азербайджанское население, давали им время уйти. Азеры нашим пленным отрезали головы! Зверства их сняты на пленку, и я надеюсь, что когда-нибудь мировая общественность спросит с них за это. Безусловно, и у нас находились люди, которые в порыве гнева и мести поступали, как варвары. Но был приказ командования: не убивать раненых, не допускать глумления над трупами, не трогать мирное население. И сурово наказывали за нарушение приказа.
Итак, открыт гуманитарный коридор. И мы – я, Гюли, Карен, Сапожник, Эдик – «Длинный» – поехали в Лачин. По дороге ненадолго остановились в родной деревне Сержа. Надо было видеть, как он со слезами на глазах трогал стены своего разрушенного дома.
Мосты были взорваны. Мы ехали по шатким доскам. Это была первая крупномасштабная операция и первая к тому времени самая длинная военная дорога. И мы не в кино, а своими глазами видели послевоенное пепелище. Горящие дома, разбитые танки и БМП, горящие машины, трупы людей, трупы домашних животных. Кому это надо? Зачем на естественное желание жить свободно на своей земле отвечать войной?
Лачин горел. Мы хотели посмотреть больницу. Но и больница горела. На перекрестке стояли наши парни. И вдруг я среди них вижу Мельсика. Всего месяц назад я оперировал ему легкое. Он являл собой неопровержимое доказательство мобилизационных резервов организма. Воли к жизни и победе. Не надо таких загонять в постель. Только навредишь.
Мы поехали в штаб поздравить Феликса Гзояна. Он охрип от крика. «Чего кричишь? Радость такая!» «Чему радоваться? Этим разбойникам? – он показал на груженные машины. – Неужели не ясно, что эта техника и еда, как воздух, нужны Арцаху?! А эти грабят! Это не солдаты. Это спекулянты!»
Четыре года мы стремились к воссоединению. И вот – дорога открыта. Массы народа ринулись в прежде отделенный, а ныне наш город Горис. Здесь встречали с раскрытыми объятиями. Это был поистине стихийный народный праздник воссоединения. И в сиянии этого праздника нам показались несущественными темные пятна, которыми так возмущался Феликс.
Нам тоже хотелось прокатиться по нашей дороге в наш Горис. Но надо было возвращаться в Шуши, в госпиталь, и всем вместе отметить день нашего реального воссоединения. А главное – быть наготове. Сколько еще врагов прячется в горах, сколько понаставлено мин. Увы, мы не могли поехать в Горис.
****************************
Председателю комитета обороны НКР г-ну Саркисяну С.
В связи с резким обострением обстановки в НКР, фактическим превращением всего периметра ее границ в сплошную линию фронта, связанным с этим значительным увеличением количества раненых (свыше 1000 с 12 июня 1992 года), считаем необходимым срочно организовать медицинскую службу Сил самообороны НКР. Зачатки этой службы созданы в виде ныне действующего госпиталя в г.Степанакерте. Примерная модель структуры этой службы уже на сегодня показала свою жизнеспособность и предлагается Вашему вниманию.
Для приобретения соответствующего статуса она нуждается в утверждении Вашим приказом.
С уважением –
Начальник военно-медицинской службы СС НКР В. Е. Марутян
****************************