Глава 4
Отечественная война
ПРАВДА, ГОЛАЯ ПРАВДА
В марте 1993-го инициатива перешла в наши руки. Можно было отдышаться. Села освобождены, надо, чтобы люди вернулись в свои дома. Домов, собственно, не было. Остались пепелища. И осталась опасность обстрелов. Люди помнили, как их села переходили из рук в руки, и видели горные высоты, с которых и сейчас сеялась смерть. Возвращались с опаской. Радость возвращения замешена на острой, ежеминутной тревоге за жизнь.
Чтобы жить, надо было уничтожить огневые точки. Началась крупномасштабная операция по их ликвидации.
Открыв дорогу на Кельбаджар, командование предупредило мирное население района и дало им время для эвакуации. Но азербайджанские омоновцы (а в Кельбаджаре живут курды), пользуясь населением, как живым щитом, не только не занимались эвакуацией, а бросив их на произвол судьбы, бежали. В перестрелках погибли мирные жители. К нам в полевой госпиталь доставили группу кельбаджарцев из 16 человек, среди них женщины и дети. Мы приняли и лечили как своих. Делали операции. Впоследствии живых и здоровых их вернули в Азербайджан.
В страшную переделку попала группа центрального оборонительного района, возглавляемая командиром полка Самвелом Карапетяном. Возле туннеля они столкнулись лоб в лоб с азерами. У наших был трофейный танк, и азеры приняли их за своих. Все смешалось. Самвел вышел вперед и крикнул: «Сдавайтесь!» И приказал окружить их. Начался бой. Наши подбили БМП, нескольких убили, остальных взяли в плен. Стремительность, с какой развивались события, запечатлена на видеопленке (в группе ЦОРа оказался кинолюбитель). Запись прекращается в момент взрыва, когда в очередной раз получил ранение командир полка Самвел Карапетян с автоматом в гуще боя.
В наш госпиталь за три дня поступило 60 раненых. Делались все виды операций. Вертолет непрерывно курсировал по маршруту Степанакерт – Дрнбон. Основную часть раненых эвакуировали в центральный госпиталь – там работали круглосуточно. На четвертый день наши вошли в Кельбаджар. Лачино-кельбаджарская группировка противника была разбита наголову. Мы установили свои посты на вершине Омара и взяли под контроль магистраль Кировабад – Кельбаджар.
Оставались еще две огневые точки – Вышка и Пушкин ял. Ежедневные обстрелы держали в напряжении вернувшееся население окрестных сел. Из всех высот эти были наиболее укрепленные. В несколько рядов оборонительные сооружения, окопы, блиндажи, новейшая военная техника. Обученные офицеры и солдаты, в основном – наемники.
Стратегически выверенная операция прошла успешно. Но бои были упорные и жестокие, и соответственно, у нас ожидалось много работы.
Погибли врач-стоматолог и санитар-водитель. Поехали, чтобы вывезти раненого и попали в засаду. В войсках убитых не было.
Практически были обезврежены основные огневые точки. Но смерть все еще гуляла по Карабаху – люди подрывались на минах. Разминирование стало проблемой номер один.
И все еще продолжались обстрелы Степанакерта из Агдама. Была разработана уникальная операция по уничтожению огневых точек и взятию Агдама. Два дня упорных боев и Агдам взят в кольцо. Наши войска не спешили входить в город, не хотели уличных боев и напрасных жертв. В самом Агдаме сильного сопротивления не было. Пал самый грозный бастион Азербайджана, еще вчера бомбивший Степанакерт. В дни агдамской операции бомбежки особенно усилились.
Спустя два часа после взятия Агдама я связался по рации с командованием, поздравил с победой и попросил предотвратить разрушение больницы.
Агдамцы и в мирное время отличались спесью и наглостью. Они требовали объединения горного и низменного Карабаха с центром в Агдаме, т. е. фактического упразднения автономной области. Во время войны, став по сути форпостом Азербайджана, они ждали (и приближали) час, когда войдут в Степанакерт и предадут смерти все живое. По радио не раз повторяли, что откроют в Степанакерте (который они досрочно переименовали в Ханкенди) самую большую чайхану, где каждый достойный азербайджанец должен будет выпить чаю. Чайханщик, надо думать, уже прикидывал свои барыши. Криминальные замашки причудливо переплетались здесь с лукавым угодничетством. Они охотно приглашали в гости «нужного» человека, который мог быть полезен.
…Больница заброшена. Поиски госпиталя безуспешны.
Много пленных. Один из них сказал, что госпиталь – за пределами города.
Пока мы искали госпиталь, раздался взрыв. Мы – туда, видим наших сотрудников. Оказалось, дядя водителя Амо Ишханяна жил до 1988 года в Агдаме, и Амо захотел показать врачу его дом. Едва открыли дверь, как раздался щелчок. Наши легли. Раздался взрыв. Слава Богу, пронесло.
Вокруг Агдама все заминировано. Саперы успели разминировать только основные магистрали. Установили посты, чтобы ограничить доступ населения, но это мало помогает. Аскеран и окрестные села разрушены, а в Агдаме камня-кубика – на несколько городов. Надо строиться, восстанавливать дома. И люди устремились сюда, минуя посты и подрываясь на минах. Каждый день мы оперируем минно-взрывные ранения.
Поступили разведданные о готовящемся наступлении Азербайджана на Гадрутский и Мартунинский районы. Надо опередить. 10 августа 1993 года командование дает приказ обеспечить медобслуживание крупномасштабной военной операции практически по всему периметру. В непосредственной близости к передовой будут работать полковые врачи с госпитальными медсестрами. Хуже всего дела складывались в Шуши. Здесь не было медицинской службы как таковой. Несколько санинструкторов и медсестра. Я решил открыть здесь полевой госпиталь стационарного типа с объемом квалифицированной помощи. Шушинцы успокаивали: «Все будет нормально. Раненых не будет». А я смотрю на карту и гадаю: «А если непогода? Опять же – бездорожье». «Дороги расширили», – говорят мне. «Чем? – спрашиваю. – Комацо?» – «Нет.» – «А когда успели?» – «Вчера и позавчера». Смешно. Даже за полгода через эти горы дорогу не проложить. Спрашиваю: «Мерседес пройдет?» «Да».
Штаб выделил нам автобус «КамАЗ». Есть договоренность, что эвакуация раненых будет осуществляться вертолетом. 11 августа мы выехали. Обговорили с командиром полка детали, раздали индивидуальные сумки. С проводником и двумя санинструкторами отправились в Хцаберд – самый дальний участок. Проводник не местный, просто он накануне проехал с танкистами до лагеря. Я ездил по всем военным дорогам. Эта – самая трудная. Дороги попросту нет. Есть тропа. На отдельных участках трактор пробил проходы для танков. Дорога шла по территории врага. На подъеме застряли. Даже КамАЗ не может подняться. На вершине – взорванный танк. Наш. Второй трактор подравнивает угол вершины. На тракторах подтянули и нас. К счастью, погода ясная. Солнечно, но прохладно. Добрались до точки, откуда начинается спуск. Кое-как спустились и часа через четыре доехали до Хцаберда. Жители села впервые увидели у себя «Скорую помощь». Впрочем, в селе живут единицы. Население укрывается в окрестных пещерах – село ежедневно обстреливается «Градом».
В Хцаберде выяснилось, что нам надо не в село, а в сторону горы Чиман. Сломалась ось «Мерседеса». Оставили водителя Эдика Степаняна чинить машину, остальные машины отправили в лагерь, сами пошли пешком. У порога одного из домов нас остановили и попросили оказать помощь больному мальчику. Осмотрели мальчика, дали ему лекарств, объяснили как принимать – и пошли дальше. Только вышли из села, как начался обстрел. В лагере нас отругали: «Вас засекли, поэтому бьют по селу». – «Вы же знали, что едем – надо было встретить!»
Из палаток стали выходить солдаты, рады нам, приветствуют. По лагерю пронеслось: «Госпиталь приехал!»
В километре от лагеря у подножья горы Чиман подыскали площадку – здесь и расположились. Рядом родник и гора – защита от снарядов. Позади, метрах в восьмистах – наши пушки. В километре, с краю – минометы, «Град». Малоприятное соседство, но чтобы миновать его, надо уйти за другую гору – ни одна машина до нас не дойдет. Остаемся. Рядом с лагерем определили место вертолетной площадки и приступили к установке палаток – четыре больших и одна маленькая. В маленькой поставили двухярусные кровати, в одной из больших – операционная, в другой – перевязочная, в остальных – госпитальные палаты.
Командир полка позаботился о топливе – из деревни привезли ящики из-под снарядов. Установили печки. Провели свет. Мы готовы к работе.
Операция задерживалась. Это расхолаживало. Видно, не все готово для единовременного начала.
16 августа Шушинский полк начал наступление. К вечеру танкисты придержали шаг у госпиталя, попрощались с нами. Женщины плеснули им вслед воды. К утру началась канонада. Наши заняли высоту. По рации сообщили, что есть раненый, но не могут спустить его из-за сильных обстрелов. Доставили троих раненых. У одного травматическая ампутация.
Вслед за ними – еще троих. Двое – в тяжелейшем состоянии. После операции выяснилось, что один из них – сын моего товарища, заместителя начальника по вооружению, Михаила Габриеловича. В юности вместе занимались стрелковым спортом и срывали чемпионские лавры.
Пришел командир навестить раненых. Настроение у него плохое. Правый и левый фланг не вступили. Он со своим полком вклинился вглубь, и теперь с трех сторон бьют по его позициям. Грунт тяжелый – рыть окопы очень трудно. Такого сопротивления он не ждал. Я заметил, что не следует надеяться на легкую победу. Он согласился, сказал, что он-то задачу свою выполнит, но вот почему фланги запаздывают?
Утром начался интенсивный обстрел наших позиций. По рации сообщили, что много убитых и раненых. К позициям может подойти только «Урал». Машина вскоре вернулась – тринадцать раненых и два мешка с кусками человеческих тел.
И это не все. Под обстрел попала наша медицинская бригада.
Из девятнадцати человек – семеро убиты, восемь ранены.
Хцабердский госпиталь оказался самым трудным в нашей военной жизни. Мы оторваны от мира. Связь по рации только в радиусе военных действий. Горы мешают. Мы там были больше месяца, и связь со Степанакертом осуществлялась только вертолетом. Но и в самых экстремальных ситуациях находилось место песне и ядреной шутке. В свободный от работы час ребята соорудили запруду, и мы купались в прудочке. Частенько к нам за помощью спускались крестьяне из окрестных деревень. Бывали и далекие гости. Однажды к вечеру сообщили по рации: «К вам едут врачи, кажется, иностранцы». Первая мысль: армяне из диаспоры. Но сказали, что они едут на «Тойоте». И я догадался, что это МСФ – «Врачи без границ». Так оно и было. Проходит три часа, а их все нет. Оказалось, что их тоже пришлось тянуть на буксире. Наконец, добрались. «Валери», – представляется миловидная девушка, руководитель группы. «Валерий», – отвечаю я. И мы смеемся сходству наших имен. До нее приезжала Когин. «Врачи без границ» делали все, чтобы у нас не было недостатка в лекарствах. Наутро Валери с коллегами обошла деревню, побывала в пещерах, где от обстрелов прятались сельчане. Она раздавала лекарства, записывала, у кого какие нужды, обещала помочь. Хрупкая, нежная, она под обстрелом привозила в полевые госпитали шовный и перевязочный материал. Когин и Валери вышли замуж за своих коллег-французов у нас в Степанакерте. В письмах из Франции они благодарили за доброту и доброжелательность наш народ, который и в тяжелейшие времена не терял своего лица.
А еще приезжала Кати. Она играла на гитаре и пела. Она выучилась армянскому языку и пела армянские песни. Однажды Кати решила затопить печь дровами и вместо керосина или солярки облила дрова бензином. И едва поднесла зажженную спичку, как огонь вспыхнул и опалил ей лицо. Я делал перевязку, а Кати пыталась улыбнуться. Сказала, что научится топить печь. «Должна же была и я хватить лиха. Как у вас говорят…» «Лучше без ожогов», – посоветовал я.
Международные организации много доброго сделали для Арцаха. По карте, по бездорожью они добирались до мест боевых действий, чтобы оказать помощь страждущим.
Едва они уехали, как доставили четверых раненых и два трупа. Один раненый – тяжелый, сразу же – на операционный стол. Операция прошла удачно. Погода стала портиться. Мы решили отправить на «Урале» трупы в Степанакерт. Машина выехала, но скоро вернулась. Не смогла взять подъем. К утру погода улучшилась, и днем прилетел вертолет. Забрал раненых и трупы.
Едва вертолет исчез в небе, как доставили новую группу раненых. Среди них – наша сотрудница, санинструктор Карина с черепным ранением. Она перевязывала под обстрелом раненого, затем побежала к другому – и в этот миг рядом разорвался снаряд. Раненый умер у нее на руках, сама она потеряла сознание. Мы сделали Карине трепанацию черепа. А Давида, брата того мальчугана, который первым встретил противника у 13-го поста, спасти не удалось. Ранение тазовой области, позвоночника, сосудов. Мы оставили его гитару, чтобы при случае передать семье. Накануне боя он обручился. Его просили остаться дома, но он ушел со своим батальоном.
Стало известно, что через день-два наши войска возьмут Физули и Джебраил. Шушинский полк с тяжелыми боями продвигался вперед и вышел на Башарат и основную магистраль.
Мы – медслужба – двинулись за полком. Командный пункт располагался под Башаратом. Ожидалось продвижение, поэтому мы поставили одну палатку.
Враг бежал, и утром следующего дня мы обустроились в Башарате. Нашли неразрушенный дом, развернули операционную, перевязочную, остальные службы. Кругом все горит.
Горят и боеприпасы. Взрываются ящики с патронами, минами, снарядами. Бессмысленное буйство войны.
Мы уже знаем, что нашими войсками взяты Физули, Джебраил и множество сел в этих районах. Объединенными силами идут на Кубатлы. Мы сидим у рации и слушаем, как подразделения наперебой предлагают помощь. Жаль, не записали. Придет время – вспомним, как мы были едины.
По рации передали, что ранен комбат и трое солдат. У комбата проникающее ранение грудной клетки. Держится бодро, даже подмигивает. Сделали пункцию, подключили систему. У солдата – ранение толстого кишечника. Срочно прооперировали. У третьего – проникающее ранение брюшной полости. У четвертого ранение мягких тканей. Все четверо живы и продолжают воевать.
Утром, вслед за полком, поехали в направлении Кубатлы. Остановились в селе Сарыятахлы – прямо у моста. Все дома в деревне целы. Не дома, а хоромы. Войны здесь не знали. К счастью и у нас работы не было. И нас забыли. Как и следовало ожидать.
Дорога в Кубатлы – как дорога в ад. Вдоль всей дороги валяются заколотые туши коров и буйволов. Зловоние. Очаг для эпидемии. Левое крыло Кубатлинской больницы, где, я знаю, стоит дорогостоящий рентген, горит. В аптеке – огромное количество лекарств, детского питания, перевязочных материалов. Я попросил по рации машину, чтобы забрать аппаратуру и медикаменты. Мне было отказано. Мы взяли несколько мешков бинта, немного лекарств и вернулись. Трофеи пригодились – принято 102 раненых, сделана 31 сложные операции. Все, кроме Давида, живы.
В Кубатлах со спасателями работал фельдшер Ованес из Армении. Маленького росточка, субтильный, говорит, что «сын Шираза» (незаконнорожденный). Нам-то что, если ему так хочется, пусть так и будет. Человек добросовестный, хоть и «сын Шираза». Зануда, однако. На дух не выносил анекдотов и всяких таких шуточек. Я при случае сказал ребятам, чтобы помягче с Ованесом, не третировали его. «А что ему неймется, вчера мину противотанковую подобрал – и туда же, разбирать.» Я посмотрел на Ованеса с укоризной – неужели правда? А он покраснел, как школьник, и застенчиво так говорит: «Так ведь интересно, как срабатывает…» «А как смерть срабатывает, не хочешь узнать? – накинулись на него ребята. – За ним, как за малым дитем, глаз да глаз нужен! Пока всех нас не взорвал!»
В бою близ Магавуза Ованес под шквальным огнем, не дождавшись прикрытия, бросился к раненому и был сражен.
К сентябрю 1993 года наша армия заняла зангеланский, кубатлинский, джебраильский, физулинский и часть агдамского районов. Мы вышли к иранской границе. К священной реке Араке. На гидроузле установили свои посты. Враг теперь находился только впереди.
К концу ноября притихший было враг зашевелился. Разведданные говорили о том, что в физулинском направлении готовится контрнаступление, возможно, широкомасштабная зимняя кампания.
Надо опережающим ударом захватить ряд важных высот, откуда можно контролировать равнинную территорию, выровнять линию фронта. Мы не готовы к обороне, у нас нет фортификационных сооружений. Не успели.
Мне дано указание открыть в Физули полевой госпиталь. Общее руководство осуществлял начальник штаба армии кадровый офицер Сейран Оганян. В основе его работы лежала не интуиция, а ясное знание и твердый расчет. Он неустанно занимался военно-боевой подготовкой полевых командиров. В бою за Мардакерт был ранен в ногу и теперь с тяжелым протезом объезжал передовые посты. Чрезмерная статистическая нагрузка приводит к деформации позвонков, к дистрофии и ущемлению дисков. Я не раз говорил это Оганяну, советуя воздерживаться от нагрузок. Но разве сейчас до этого? До операции оставалось немного времени, и следовало за этот срок объехать все казармы, проверить санитарное состояние, выявить больных, главное же – предотвратить инфекции. Физули разрушен. Крайне плохо обстоит дело с водой. Артезианские источники выведены из строя. Казармы выглядят жалко. Наспех заделанные окна и двери. Холодно. Нет выгребных ям. В казарме Тогского батальона ситуация была настолько опасной, что мы вынуждены были предписать немедленно подыскать новую казарму. Во время обхода выяснилось, что лекарства не поступают по назначению. Между тем, все аптеки Физули ломились от препаратов. Командир полка сам застал наполненный КамАЗ с коробками лекарств. Заполнял кузов фельдшер Тогского батальона, сказал, что везет их в гадрутский госпиталь. Начальник гадрутского госпиталя лекарств не дождался. Пару коробок фельдшер оставил для своего батальона, куда девалось остальное – не знает.
Вместе с батальонными медиками мы определили их первоочередные задачи и проследили за исполнением. Обеспечили медпункты лекарствами и материалами первой помощи. Провели работы по саночистке. Выявили чесоточных больных, вылечили, провели дезинфекцию. Проверили наличие санитарного транспорта и распределили по направлениям.
Нам передали, что в Горадизе, на плотине, у солдат нет самых элементарных препаратов и перевязочного материала.
Мы выехали туда. Великолепная панорама. Величавый Араке – вся гладь его покрыта стаями птиц. Лебеди —они так идут нашей родной реке! Но как разительно отличается наша половина реки от иранской. На нашей стороне птиц мало, на той – тучи. Ничего удивительного. Часть нашего рациона состоит из этих прекрасных птиц. Война есть война.
Молодые ребята из 71 батальона, еще необстрелянные, вчерашние студенты, в новенькой форме, стоят с автоматами в руках у государственного флага и герба. Мы с трудом сдерживаем слезы.
Через реку – иранские пограничники. А мы, кто в американской форме, кто в обычной, а кто и в медицинской. Зарубежные коллеги, так сказать, с любопытством смотрят на нас.
Мы раздали бинты и лекарства, объяснили, как принимать, расцеловались с дорогими нашими пограничниками и уехали. Впоследствии нам пришлось оставить этот пост.
10 декабря началось наступление. По левому крылу шли мартунинцы. Они танковой атакой продвинулись вглубь километров на 8 до горы Агдаш. У противника были мощные окопы и сопротивлялись они с удивительным упорством. Наши танки шли по окопам, но таким манером всех не достать. К сожалению, пехота не поддержала атаку. Только они могли бы достать врага из окопов. Удалось взять Беюк-Бахманлы. Разведданные говорили о том, что азеры любой ценой должны отобрать потерянную высоту. На следующий день им это удалось. Наши войска вынуждены были отойти. Упорные бои завязались в Горадизском районе. Число жертв увеличивалось. Много раненых. Враг отбил Беюк-Бахманлы и продвигался вперед. Командование решило приостановить наступление и приступить к сооружению мощных оборонительных сооружений. Были привлечены инженерные войска и местное население. Срок – 10-14 дней. Справились. Мы готовы к длительной обороне. Азербайджанское телевидение ежедневно показывает супербоевики, выполняя государственный заказ по воспитанию национальных Рэмбо. Гейдар Алиев ежедневно встречается с солдатами. Стоит в отлично укрепленном окопе и забрасывает гранатами вражеский (то есть, наш) танк. В центральной прессе писали о том, как ловко он избежал участия в Великой Отечественной войне, т. е. попросту дезертировал. А здесь стоит перед камерой герой героем. Надо признать, что это действовало, азербайджанское воинство подтянулось.
Тем временем, наше руководство в рекордно короткие сроки добилось введения в строй Сарсангской ГЭС и вплотную занялось восстановлением экономики. Заработали многие хозяйства районов, большинство предприятий. И это – в условиях блокады, за счет внутренних резервов.
Враг начал наступление, и вскоре был взят Омар. Нависла угроза над Кельбаджаром. Мы не могли сдать его – возникла бы опасность для Лачина, а там и до Степанакерта рукой подать. Это понимали все. Срочно передислоцировали в Кельбаджар наиболее боеспособные батальоны из всех оборонительных районов.
Штаб работал круглосуточно. Приехал и Серж Саркисян, к тому времени министр обороны Армении. В полночь меня вызвали в штаб и предложили открыть полевой госпиталь в Кельбаджаре. Я не сразу ответил. Там нет ни одного целого дома. Держать в палатках обескровленных раненых крайне опасно. Командующий возмутился: «По-твоему, ребята должны погибать?» Кочарян: «Откройте пункт первой помощи».
Посоветовавшись с сотрудниками, я вернулся в штаб и доложил о готовности открыть госпиталь, только не утром, а к двум часам дня. Потребуется не меньше трехсот литров бензина и столько же солярки, машины должны отапливаться. Кочарян сказал, что даже для спасения одной человеческой жизни мы все это получим. Утром мы выехали. В Татеве, подлатав на скорую руку полууцелевший дом, мы развернули госпиталь. Часа через четыре можно принимать раненых.
Началась страшная канонада. В горах эхо умножает звук и ухо глохнет. Вскоре поступили раненые. Четверо операбельных. Операции прошли успешно.
Вновь резко обострилось положение в физулинском районе. Горадиз взят. Враг у Карабаханбейли – это в нескольких километрах от Физули. На окраинах города диверсанты. Наши подразделения вступили с ними в бой, разбили диверсионную группу, но при этом погибло трое и ранено несколько человек. Я выехал с бригадой для укрепления госпиталя. С нами был Геворг, врач, который в Геташене угодил в лапы азербайджанского ОМОНа. В Кировабадской тюрьме над ним изощренно издевались. Едва оправившись от плена, он приехал в Арцах и работал там, где требовался хирург.
Работал с нами в Цех-дзоре и других мардакертских госпиталях. Мы полюбили его, этого немногословного, мужественного человека.
Как-то раз наши санитары привели четверых раненых азеров. Раны не обработаны. Спрашиваю, почему не обработали? У нас, отвечают, врачом учитель биологии работал. Они все сбежали ночью. От батальона осталось 19 человек. Геворг стал обрабатывать раны азерам. И тут входят молодые солдаты, только что потерявшие в бою своего друга. Они требуют азеров, они жаждут мести. Надо было слышать, какую отповедь дал им Геворг. Ребята опешили. «У тебя вон шрамы от пыток в кировабадской тюрьме, а ты их защищаешь?» – спросили его. «Мы не должны уподобляться им. Кто хочет мстить, пусть делает это на поле брани. А воевать с безоружными – это делают только трусы!» Ребята ретировались. На побледневшие лица раненых азеров вернулась краска.
Из-за непогоды задерживалось контрнаступление. Не работала техника. Противник беспрерывно обстреливал наши позиции. Снаряд попал прямо в кучу отдыхающего резерва. Погибло 11 ребят, много раненых. Другой снаряд попал в КамАЗ, который вез смену. Погибло восемь человек. Необстрелянные ребята, ни разу не бывавшие в бою. Настроение у всех подавленное.
С нами – съемочная группа Карена Геворкяна. Спят с нами в палатке. Ранними утрами выезжают на позиции. Снимают фильм о нашей войне. Гибель ребят произошла у них на глазах. Они и сами чудом спаслись. Это неправда, что к войне привыкаешь. Наши женщины, выйдя из операционной, зарываются лицом в подушку и рыдают.
Сергей Габриелян с командиром полка Самвелом Карапетяном увидели, как горящий танк скатывается в пропасть. Добежали, Сергей скинул бронежилет, влез в горящий танк и остановил его. Вдвоем потушили огонь. Спасли танк. У Сергея сильные ожоги.
8 марта поступило 13 раненых. Операции затянулись заполночь. Карен Геворкян снимал и удивлялся стойкости карабахцев. Уже под утро вспомнили о женском празднике и от души повеселились.
Нас бомбили каждый день. Укрыться было негде. Стоишь и гадаешь – пронесет или нет. Бомбы падали в радиусе одного километра. Почему-то наши осы не успевали вовремя отреагировать. И еще было такое впечатление, что противник знает о местонахождении штаба, танкового батальона, тыловой службы. Мы снимаем самолеты на видеопленку и ждем, что пронесет. И удивляемся, почему наши «Иглы» не сбивают вражеские вертолеты. Карен попросил, чтобы ему дали «Иглу», в конце концов, это не сложнее, чем уловить объект камерой. Почему-то не дали, не хватает, мол. А мы ответили шуткой: «Раз ПВО не умеет сбивать, пусть позовут саперов – они заминируют небо. «
После тяжелых боев гадрутцы взяли Алханлы. И встали в оборону. К нам приехала Верена Кребс (Красный Крест). Было слякотно, у женщин промокает обувь. Верена уехала и назавтра вернулась с теплыми резиновыми сапожками для всех. Не хватает одеял – она привозит одеяла.
Грузы в Карабах шли через Армению, и, как водится, частично терялись. Но энтузиасты Карабаха лично доставляли грузы, а это было делом нелегким. И не безопасным.
В Карабахе и стар, и млад знали усы и улыбку профессора Ереванского университета Гургена Меликяна. Он был главным связным между Карабахом и диаспорой. Объездил все деревни, бывал на всех позициях. Доставлял дары зарубежных сородичей на тяжелых машинах, сутками застревал в снежных заносах, но и в самых экстремальных ситуациях не терял чувства юмора и доброй своей улыбки. Со всех континентов мира на его имя поступали грузы для Карабаха, так велико было доверие к нему. Потомственный интеллигент, он прекрасно владел, кроме родного армянского и русского, английским и персидским языками. Он останавливался в нашем доме, и только поэтому я знаю, как он болен. Случалось, что он глотал в день по 5-10 таблеток, чтобы справиться с аритмией и сердечными болями. «Пустяки, – говорил он. – Сейчас наша боль – Карабах. Здесь решается судьба армянского народа, и каждый порядочный армянин должен, если не физически, то хотя бы душой быть здесь.
И душой и телом были с нами в трудные дни ереванские врачи – микрохирурги Артавазд Саакян и Артур Кочарян, нейрохирург Левон Арутюнян, анестезиологи Торос Маркарян, Саркис Габриелян, Ара Тоноян, Ара Папян, Валерий Костандян, хирурги Грачья Вирабян и Каро Эбоян. Много раз приезжали к нам замечательный нейрохирург Андраник Калайджян и Беник Арутюнян, ныне начальник медицинского управления Министерства обороны Армении. Без них мы не решили бы многих проблем. Были врачи, которые работали на других участках, были и такие, имена которых я запамятовал. Шла война, не до записей было.
Кажется, первым о реабилитационном центре в Шуши заговорил Гуннар Вибанк, администратор Международной христианской солидарности из Цюриха. В каждый свой приезд он обходил больницы и видел молодых людей и даже детей с ампутированными конечностями. Их у нас много. Гуннар знал, как трудно, почти невозможно протезироваться за рубежом. «Надо сделать все возможное, чтобы эти люди не страдали и могли протезироваться здесь», – сказал он. В самые тяжелые дни, когда мы работали в подвале диагностического центра без света и тепла, Гуннар привез солнечные батареи и установил их в операционной и перевязочной. Эти же батареи выручали нас в полевых госпиталях, особенно в Цех-дзоре.
За словом у Гуннара всегда следует дело. Совместно с леди Кокс и Международным Красным Крестом разработана программа, составлен проект и изысканы средства для реабилитационного центра. К нам приехали строители, монтажники, техники. Приехал Дэвид Доуэл – владелец строительной фирмы. До этого он 19 раз ездил в Армению со своими строителями. В Ленинакане строили школы, больницу. И вот в Степанакерте строится реабилитационный центр. И новый госпиталь – большой, современный, снабженный новейшей техникой и оборудованием.
Директором реабилитационного центра я рекомендовал Валерия Кочаряна. Дело это святое, и человек должен быть безукоризненным. Во времена подполья, когда оружие для нас было нужно, как хлеб, Валерий наладил выпуск гранат собственной конструкции. Во время испытания граната взорвалась у него в руке, и он получил тяжелые увечья. Десяток сложных операций. Депрессия. Но воля к жизни взяла верх. Валерий стал бизнесменом и часть прибыли отдает на укрепление обороны и восстановление экономики республики. Кому же, как не ему, возглавить реабилитационный центр и помочь себе подобным? Валерий Кочарян понравился представителям Христианской солидарности. И ему пришлась по душе идея реабилитационного центра, в котором так нуждаются и сам он, и полтысячи наших сограждан. Но в последний момент Валерий отказался от должности директора. Обещал помогать материально. А жаль! Если бы согласился, то центр, я уверен, уже бы заработал.
Подорвался на мине наш КамАЗ, погиб комбат Аго Арутюнян. Вскоре погиб и легендарный Аво – Монте Мелконян – человек, который войдет в мифологию нашего народа. Никогда не забуду первую встречу с ним. Аво с товарищем ремонтируют БМП, Командос Аркадий Иванович говорит с ними по-русски, они отвечают на западно-армянском наречии, и вот диво – они понимают друг друга. Может быть, потому, что речь шла о технике, а Командос был танкистом и технику знал отлично. Я заговорил с Аво на карабахском диалекте, он ответил на западноармянском, и мы рассмеялись – ничего невозможно понять. Потом мы вместе обедали, нам подали вина, и никто из троих даже не пригубил, я выпил один. Аво сказал, что на войне пить нельзя. До полной победы. «Когда это будет?» – подумал я.
Когда наши брали Кельбаджар, Аво не спешил перекрыть дорогу, чтобы дать населению уйти. И уже позже, узнав, что Аво был активным членом АСАЛА (Армянской армии), участником ряда террористических акций, за что отсидел срок во французской тюрьме, я мог сполна оценить этот его поступок и понять, какой глубокий перелом произошел в его мировоззрении. Аво – автор книги, развенчивающей идею терроризма, от которого гибнут неповинные люди.
Вторую книгу он завещал издать после своей смерти. В Карабах приехал в самом начале войны и стал одним из лучших командиров. Призывал всех честных армян приехать, чтобы вместе отстоять родную землю.
Еще в Кельбаджаре я сказал ему, что недоволен тем, как поставлена медицинская служба в его батальоне. Задействованы только фельдшеры, которые способны оказывать лишь первую помощь. Между тем, гражданские врачи лечат раненых в труднейших условиях. Необходимо дать им статус военных врачей и позаботиться о помещении. Хотя бы больницу отремонтировать. Он согласился, обещал заняться этим. Это был незадолго до его гибели.
Командование распорядилось открыть в Мартуни военный госпиталь. Там работает прекрасный коллектив во главе с Григорием Гаспаряном. Они назвали свой госпиталь именем Аво – Монте Мелконяна.
Доставили еще двоих крайне тяжелых раненых. Верена, по профессии анестезистка, всех забрала в город. Ее знали во всех уголках Арцаха. Дипломатические установки внеполитической организации, в которой она работала, не позволяют мне пересказать все те прекрасные слова, сказанные Вереной о нашем народе и его освободительной борьбе. Спасибо, Верена! Спасибо за верность и дружбу в самые тяжкие дни. К нам приехала и леди Кокс с большой группой политиков из Великобритании и США и тележурналистами из Би-Би-Си. Они ознакомились с «выставкой» трофейного оружия английского, американского, турецкого производства, которое поставлялось в Азербайджан. Все это снималось. Делегация осмотрела и госпиталь. В этот день поступило 32 раненых. Было сделано 5 крупных операций. Гостям переводила Вардитер Ованнисян, мать Раффи Ованнисяна, бывшего министра иностранных дел Армении. Она приехала из США, чтобы быть с нами в эти тяжелые дни. Гости попросились на передовую, но командир полка объяснил, как это опасно и чем чревато. Зорий Балаян, сопровождавший делегацию, отговорил их от поездки на передовую, а сам с телеоператорами из Би-Би-Си поехали туда. Только они отъехали, как пролетел самолет и сбросил бомбу. Нам передали по рации, что бомба упала в Степанакерте. От дома остались руины. Погибли мать и двое детей. Делегация вернулась в город, чтобы зафиксировать последствия бомбежки.
С 10-го по 26 апреля мы приняли 354 раненых. 24-ое апреля выдался особенно тяжелым днем. 34 раненых, три танкиста с обуглившимися конечностями, 90% кожи обожжено. Один – рассказывает, как в горящем танке продолжал давить врага. «Помолчи, – сказал товарищ. – Ты же видишь – мы умираем». «Пусть, я сделал свое дело!» – и потерял сознание.
Подъехала Верена Кребс. Она увезла в город обожженных танкистов. Двое из них живы. Храни Бог Верену Кребс!
В ночь на 26 апреля доставили раненых азеров: двое солдат и один гражданский. Тяжелые ранения. Одному сделали торакоцентоз, перелили кровь. Двоим другим – ПХО, шинирование, противошоковую терапию. С разрешения начальника штаба я передал их Красному Кресту. Приехала Верена, осмотрела раненых и увезла в детскую больницу, в одном крыле которой МСФ вместе с Красным Крестом развернули палаты для военнопленных и гражданских. По выздоровлении их возвращали в Азербайджан. Нормально, скажете вы? Разумеется. Для людей, которые и на смертельной войне остаются людьми. Мы хоронили трупы наших врагов, потому что сами они этого не делали. Зато по азербайджанскому телевидению передавали чудовищные измышления о том, что мы продаем органы военнопленных за рубеж. Народ ведь невежественен, они ведь не знают, что значит забор органа для трансплантации, какие спецы и какие условия нужны для этого. Мы даже кровь не могли хранить и переливали кровь военнопленным, взятую у наших ребят, прямо в операционной. Не единожды это происходило на глазах у представителей Красного Креста. Наконец, многое снято на кинопленку, ибо нам ежедневно и ежечасно надо проламывать коросту лжи и утверждать свою правду.
Наконец – перемирие. Скоро год, как не стреляют. Можно ли надеяться на прочный мир? Не знаю. В любом случае, порох надо держать сухим и не терять боевой готовности. Сосед у нас вероломный.
И вот мы, я и Карен Дарбинян – заместитель начальника медицинского управления Минобороны Армении – едем во Францию по приглашению Министерства обороны Франции. График работы очень плотный, и мы с Кареном едва успеваем обмениваться впечатлениями. Мы посетили все крупные госпитали в Париже и Лионе, медицинские армейские склады.
Мы ознакомились с принципами оказания помощи, с методологией разворачивания военных госпиталей, с оборудованием, палатками, машинами и вертолетами скорой помощи. Мы в наших горах об этом и мечтать не могли. Операции, которые мы делали в нескольких километрах от передовой, здесь проводились в глубоких тыловых госпиталях, с четко отработанной системой транспортировки с использованием всех видов транспорта – от бронированных машин, переоборудованных под скорые медицинские реанимобили до поездов, вертолетов, самолетов. Это не наши тяжеловесные «Уралы», на которых мы с горных вершин спускали к подножию раненых!
В лионской Военной академии мы показали видеокассеты о полевых госпиталях в Хцаберде и Шуши. Французские генералы жали нам руки и восхищались мужеством и профессионализмом арцахских медиков. Один из генералов взял с меня слово прислать ему копию фильма. «Чтобы наши врачи и наши курсанты видели, в каких условиях работают и побеждают их коллеги в Карабахе!» Я обещал по окончании монтажа выслать. Обещания не выполнил. Нет времени для монтажа. Нет монтажного стола, нет кинематографистов. Есть проблемы.
Надо спасать людей, что ни день подрывающихся на минах.
Надо заниматься детьми – они у нас доныне играют в войну совсем не игрушечными патронами и гранатами. Они не знают других игр, наши дети. Надо обустроить жизнь так, чтобы не бедствовали вдовы и дети погибших бойцов. Они не жалости хотят, а понимания. Такое впечатление, что о победителях – живых и мертвых – уже забыли. Победителями ощущают себя те, кто успел нажить капитал.
У нас поют старинные фидаинские песни. Но разве наши командиры не такие же герои, как Андраник, Нжде, Геворг Чауш и другие?
На выставке фоторабот Карена Геворкяна карабахцы плакали. Это были слезы о погибших. Но и слезы признания. За то, что герои не забыты. Низкий поклон Карену Геворкяну и его коллективу. Они были на всех позициях и сняли фильм о нашей национально-освободительной войне. Надо помочь Карену завершить фильм. Он даст импульс большой силы и рассеет негативные проявления. Я надеюсь. Правда, голая правда многое проясняет, ставит все на свои места.
Мы, карабахцы, доказали, что способны сами делать свою историю. Наша земля славна талантливыми людьми. У нас нет моря, но есть адмирал. Три маршала, множество генералов, 21 герой Великой Отечественной, ученые, артисты, композиторы, поэты. Но таланты родятся только на родине. И поэтому в первую очередь надо отстоять родину. Надо понять, что если враг завтра прорвет нашу оборону и ступит на нашу землю, все мы станем скитальцами. Я надеюсь, я жду, что вернутся карабахцы, бомжующие или торгующие (это, по сути, одно и то же) на просторах Родины великой. Я знаю, люди уезжали от беды, от войны, часто от обиды на власть имущего. Но нельзя же от обиды на человека делать зло родине. Она нуждается в наших руках, нашем уме, наших знаниях. Не в высокопарных тостах за тридевять земель от нее, а в действенной любви и помощи. У войны долгий след, а мы всем миром могли бы справиться с разрухой и сделать нашу землю прекрасной. Не хуже Швейцарии. Так, кстати, считают и сами швейцарцы, побывавшие в Карабахе. Бог дал нам родиться в благословенном Карабахе, будем же достойны своей родины.