30 октября 2019 г. в Санкт-Петербурге состоялся первый в России форум «Государство и религия: пути диалога». Первым из двух ключевых докладчиков был заместитель председателя Синодального отдела по взаимоотношениям Церкви с обществом и СМИ Вахтанг Кипшидзе. В репортаже о форуме на сайте Митрополии в силу краткости не было отмечено то, на что В. Кипшидзе в своем докладе обратил особое внимание участников и с чем рекомендовал ознакомиться. Речь о неожиданном выступлении генерального прокурора США Вильяма Барра 11 октября в университете Нотре-Дам штата Индиана. Полный текст большого выступления на английском — на сайте Министерства юстиции США.Внизу — видеозапись его выступления (47 минут).

Предлагаем неофициальный перевод редакцией сайта Миабан.ру первой половины речи Барра на русский.

Вильям Барр, генеральный прокурор США

11 октября 2019 г.

Сегодня я хотел бы поделиться с вами некоторыми мыслями о религиозной свободе в Америке. Это важный приоритет для действующей Администрации президента и для этого Министерства юстиции.

Мы создали отдельное направление и группу в рамках Министерства, в составе которой представлены различные компоненты, вовлечённые в эту область, включая Solicitor General’s Office, the Civil Division, the Office of Legal Counsel и другие офисы. Мы проводим регулярные встречи. Мы следим за случаями или событиями по всей стране, где штаты неправильно применяют Положение об учреждении (Establishment Clause) таким образом, что дискриминируются верующие, или случаи, когда штаты принимают законы, препятствующие свободному исповеданию религии.

Начиная со времени основания страны, был твердый консенсус относительно приоритета религиозной свободы в Соединенных Штатах.

Императив защиты религиозной свободы был не просто намеком на благочестие. Он отражает веру создателей в то, что религия необходима для поддержания нашей свободной системы правления.

В своей знаменитой брошюре 1785 года «Memorial and Remonstrance Against Religious Assessments» Джеймс Мэдисон назвал религиозную свободу не только «правом по отношению к людям», но и «обязанностью по отношению к Творцу» и «должествованием (долгом)… прецедентным как по времени, так и по степени обязательств, связанными с требованиями гражданского общества».

Прошло более 230 лет с тех пор, как эта небольшая группа юристов-колонистов провела революцию и запустила то, что они считали великим экспериментом, создавая общество, принципиально отличающееся от тех, которые были раньше.

Они разработали великолепную хартию свободы — Конституцию Соединенных Штатов, которая предусматривает ограниченное управление, оставляя в то же время свободу «Людям», чтобы мы могли вести свою жизнь как индивидуально, так и посредством свободных объединений.

Этот квантовый скачок в свободе стал главной движущей силой беспрецедентного прогресса человечества не только для американцев, но и для людей во всем мире.

В XX веке наша форма свободного общества столкнулась с серьезным испытанием.

Всегда был вопрос, может ли демократия, столь заботливая об индивидуальной свободе, противостоять тоталитарному государству.

На этот вопрос было дано решительное «да», когда Соединенные Штаты выступили против и победили сначала фашизм, а затем коммунизм.

Но в 21 веке мы сталкиваемся с совершенно иным вызовом.

Задачу, с которой мы сталкиваемся, предвидели отцы-основатели США, она станет нашим высшим испытанием как свободного общества.

Они никогда не думали, что главная опасность для нашей республики исходит от внешних врагов.
Центральный вопрос в долгосрочной перспективе сводился к тому, сможем ли мы управиться со своей свободой. Вопрос заключался в том, смогут ли граждане свободного общества сохранять моральную дисциплину и добропорядочность, необходимые для «выживания» свободных институтов.

В целом, взгляды поколения отцов-основателей США на человеческую природу были взяты из классической христианской традиции.

Эти практические государственные деятели понимали, что люди, обладая потенциалом для великого добра, также обладают способностью к великому злу.

Мужчины подвержены сильным страстям и аппетитам и, если их не сдерживать, способны безжалостно относиться к другим и к обществу в целом.

Ни одно общество не может существовать без определённых средств для сдерживания индивидуального насилия.
Но если вы полагаетесь на принудительную власть правительства, чтобы наложить ограничения, это неизбежно приведет к тому, что правительство будет слишком контролирующим, и вы в конечном итоге получите не свободу, а, наоборот, — тиранию.

С другой стороны, если вы не обладаете какой-либо эффективной системой сдержек, вы в конечном итоге получите нечто столь же опасное — распущенность – необузданную погоню за удовлетворением личных аппетитов за счет общего блага. Это просто еще одна форма тирании — когда человек порабощен своими аппетитами, и возможность любой здоровой общественной жизни рушится.

Эдмунд Берк (Edmund Burke) подытожил эту мысль в свойственном ему выразительном стиле:

«Люди имеют право на гражданскую свободу, в точной пропорции с их склонностью ограничить свои аппетиты … Общество не может существовать, если где-то не будет установлена контролирующая сила; и чем меньше его внутри, тем больше должно быть снаружи. В вечном устроении вещей предопределено, что люди с невоздержанным (склонным к излишествам) разумом не могут быть свободными. Их страсти куют их оковы».

Поэтому отцы-основатели Америки решили рискнуть. Они назвали это великим экспериментом.

Они решили оставить «Народу» (людям) бОльшую свободу, ограничить принудительную власть правительства и доверили американскому народу самодисциплину и добродетель.

По словам Мэдисона (Madison), «мы поставили наше будущее на способность каждого из нас управлять собой…»

Это действительно то, что подразумевалось под «самоуправлением». Это не означало только сам механизм, с помощью которого мы выбираем представительный законодательный орган. Это относилось также и к способности каждого человека сдерживать и управлять собой.

Но каков был источник этой внутренней контролирующей силы? В свободной республике эти ограничения не могли быть «спущены сверху» философскими королями.

Напротив, социальный порядок должен исходить от самих людей — свободно подчиняться диктату внутренне обретённых и общепринятых моральных ценностей. И чтобы контролировать волевых людей, обладающих бесконечной способностью рационализировать, эти моральные ценности должны опираться на власть, независимую от воли людей, — они должны исходить от трансцендентного Высшего Существа.

Короче говоря, по мнению Фреймерс (Framer), свободное правительство было подходящим и устойчивым только для религиозных людей — людей, которые признавали, что существует трансцендентный моральный порядок, предшествующий как государственным, так и антропогенным законам, и которые имели способность контролировать себя в соответствии с этими высшими базовыми принципами.

«У нас нет правительства, вооруженного способностью справляться с человеческими страстями, не обуздываемыми моралью и религией. Наша Конституция составлялась лишь для нравственных и набожных людей. Она совершенно непригодна для управления любыми другими».

Как заметил о. Джон Кортни Мюррей (Father John Courtney Murray) про американский принцип:

«Свободное правительство возможно и его возможность может быть реализована только тогда, когда люди в целом управляются внутренними принципами общепризнанного нравственного порядка».

Как религия продвигает моральную дисциплину и добродетель, необходимые для поддержки свободного правительства?

Во-первых, она, религия, дает нам верные правила для жизни. Поколения отцов-основателей были христиане. Они верили, что иудео-христианская моральная система соответствует истинной природе человека. Эти моральные заповеди начинаются с двух великих Заповедей — любить Бога всем сердцем, душой и разумом; и любить ближнего твоего, как самого себя.

Но религия также включают в себя руководство естественным правом (законом) — реальным, трансцендентным моральным порядком, который вытекает из вечного закона Бога — божественной мудрости, которой подчиняется все сущее (тварное). Вечный закон первичен и отражен во всех сотворенных вещах.

От природы вещей мы можем, посредством разума и опыта, различать стандарты добра и зла, которые существуют независимо от человеческой воли.

Современные секуляристы (противники религии) отвергают эту идею морали как потустороннее суеверие, навязываемое «брюзжащим» надоедливым духовенством. На самом деле, иудео-христианские моральные нормы являются базовыми утилитарными правилами поведения человека.

Они отражают правила, которые являются лучшими для человека, не постепенно, когда-нибудь потом, а здесь и сейчас. Они подобны Божьему наставлению для лучшего управления человеком и человеческим обществом.

Точно так же нарушения этих моральных законов имеют плохие последствия в реальной жизни для человека и общества. Мы можем не заметить сразу высокую цену за нарушения, но со временем вред будет реально большим.

Религия помогает поддерживать нравственную дисциплину в обществе. Поскольку человек падок (склонен к страстям), мы не подстраиваемся автоматически под моральные правила, даже когда знаем, что они хороши для нас.

Но религия помогает учить, обучать и приучать людей хотеть того, что хорошо. Религия не делает это с помощью формальных законов, то есть путем принуждения. Она делает это путем нравственного воспитания и просвещения о неформальных правилах общества – о его обычаях и традициях, которые отражают мудрость и опыт веков.

Другими словами, религия помогает формировать моральную культуру в обществе, которая прививает и укрепляет моральную дисциплину.

Я думаю, что мы все признаем, что за последние 50 лет религия подвергалась все большей критике.

С одной стороны, мы стали свидетелями неуклонного разрушения нашей традиционной иудео-христианской моральной системы и всесторонних усилий по ее изгнанию с публичных площадок.

С другой стороны, мы видим растущее господство секуляризма и доктрины морального релятивизма.

По любой честной оценке, последствия этого морального потрясения очень мрачные.

Практически каждый вид социальной патологии продолжает набирать обороты.
В 1965 году уровень правонарушений составлял восемь процентов. В 1992 году, когда я был генеральным прокурором, это было 25 процентов. Сегодня это более 40 процентов. Во многих наших крупных городских районах она составляет около 70 процентов.

Наряду с обломками семьи мы наблюдаем рекордные уровни депрессии и психических заболеваний, растерянность молодых людей, стремительный рост числа самоубийств, рост числа озлобленных и отчаявшихся молодых мужчин, рост бессмысленного насилия и эпидемии смертельной наркомании.

Как вы все знаете, более 70 000 человек умирают в год от передозировки наркотиков. Это больше жертв за год, чем мы пережили за всю войну во Вьетнаме.
Я не буду останавливаться на всех горьких результатах новой светской эпохи.

Достаточно сказать, что кампания по уничтожению традиционного морального порядка принесла с собой огромные страдания, разрушения и страдания. И все же силы секуляризма, игнорируя эти трагические результаты, продолжают действовать с еще большей воинственностью.

Среди этих воинствующих секуляристов много так называемых «прогрессистов». Но где он, этот прогресс?

Нам говорят, что мы живем в постхристианскую эпоху. Но что заменило иудео-христианскую моральную систему? Что может заполнить духовную пустоту в сердцах отдельных людей? И какой должна быть система ценностей, которая может поддерживать общественную жизнь человека?

Дело в том, что не появилось ни одного светского вероучения, способного выполнять роль религии.

Учёные считают, что религия была неотъемлемой частью развития и процветания Homo Sapiens с тех пор, как мы появились примерно 50 тысяч лет назад. Только последние несколько сотен лет мы экспериментировали с жизнью без религии.
Сегодня мы много слышим о наших гуманных ценностях. Но, в конечном счете, что поддерживает эти ценности? Что требует от нас нашей приверженности им?

То, что мы сегодня называем «ценностями», на самом деле является не чем иным, как простой чувствительностью, также опирающейся на христианство.

Были времена и места, где традиционный порядок морали был поколеблен.

В прошлом общества, подобно человеческому организму, похоже, имели механизм самовосстановления (самозаживления) — механизм самокоррекции, который возвращает вещи в нужное русло, если что-то заходит слишком далеко.

Последствия морального хаоса становятся слишком неотложными. Мнение порядочных людей будоражится, восстаёт. Они объединяются и сплачиваются против очевидного упадка нравов. Обычно периоды морального подъёма следуют за периодами упадка.

Это идея маятника. Мы все думали, что через некоторое время «маятник вернется».

Но сегодня мы сталкиваемся с чем-то другим, что может означать, что мы не можем рассчитывать на возвращение отошедшего маятника.

Во-первых, это сила, пыл и всесторонность атаки на религию, которые мы испытываем сегодня. Это не упадок; это организованное разрушение (уничтожение). Секуляристы (противники религии) и их союзники среди «прогрессистов» мобилизуют все силы массовых коммуникаций, массовой культуры, индустрии развлечений и научно-образовательных кругов для непрестанных нападений на религию и традиционные ценности.

Эти инструменты используются не только для позитивного продвижения светской ортодоксальности, но также для подавления и подавления противоположных голосов, а также для агрессивной атаки и удержания, чтобы высмеивать любых несогласных.

Как уже отмечалось, одна из ироний заключается в том, что светский проект сам по себе стал религией, преследующей с религиозным рвением. Он берет на себя все атрибуты религии, включая инквизицию и отлучение.

Те, кто бросают вызов этим атакам, рискуют быть «сожжёнными на костре» — социальный, образовательный и профессиональный остракизм и отчуждение, ведущиеся через судебные процессы и жестокие кампании в социальных сетях.

(это первая половина речи Барра)