В 1970 г. вышел сборник «Без антракта. Актеры города Ленина в годы блокады». Среди воспоминаний 40 деятелей культуры было также и В.В. Папазян-Рейх. Другие материалы о Ваграме Папазяне — https://miaban.ru/papazyan-3/
Валентина Васильевна с 1943 года была супругой Ваграма Камеровича.
Папазян-Рейх Валентина Васильевна окончила Киевскую консерваторию по классу пения. С 1936 до 1946 года была певицей, а некоторое время и художественным руководителем бюро литературно-художественной пропаганды Ленинградского Пушкинского общества, концерты которого знакомили трудящихся с произведениями классической музыки и литературы. Во время Великой Отечественной войны В. В. Папазян-Рейх выступала с концертами в госпиталях, Домах культуры и в воинских частях. С 1946 года — после расформирования Пушкинского общества — и до ухода на пенсию В. В. Папазян-Рейх занималась педагогической работой.
Вначале три коротких фрагмента с упоминанием Ваграма Папазяна, а после — полностью текст.
«… Когда были эвакуированы почти все концертные организации города, Управление по делам искусств прикрепило к нам драматический ансамбль, которым руководил Ваграм Камерович Папазян.
… голодные, усталые, приходили мои земляки страшной зимой 41-го года в нетопленный зал Филармонии, чтобы посмотреть сцены из «Отелло», «Макбета» и мольеровского «Дон-Жуана» в исполнении Ваграма Папазяна. Эти концерты устраивались совместно с Пушкинским обществом, и зал всегда был полон, я думаю, на две трети, а иной раз и на три четверти.
… Когда в 1943 году в Ленинград возвратился Большой драматический театр, режиссер Г. М. Козинцев пригласил Ваграма Камеровича на роль короля Лира. Затем Папазян сыграл роль Труффальдино в «Слуге двух господ». Я с интересом наблюдала, как интересно заучивал этот большой мастер сцены русский текст: сперва он писал его на больших листах бумаги армянскими буквами, а уже потом начинал произносить вслух. Нередко, бывало, я принималась советовать ему, мы оба увлекались, вспыхивали споры. И никто из нас не обращал внимания на то, что уже начался очередной обстрел.»
В.В. Папазян-Рейх
Сборник «Без антракта. Актеры города Ленина в годы блокады», 1970, стр. 180-187.
Буквально с первых же дней войны мы, члены бюро литературно-художественной пропаганды Пушкинского общества, почувствовали себя на переднем крае. Когда были эвакуированы почти все концертные организации города, Управление по делам искусств прикрепило к нам драматический ансамбль, которым руководил Ваграм Камерович Папазян. Вскоре наша концертная бригада пополнилась многими талантливыми исполнителями из разных театров. Часто в концертах принимали участие артисты Театра имени А. С. Пушкина Е. П. Студенцов и Н. М. Железнова; актриса Театра оперетты Р. И. Леонова, вскоре погибшая, а также артисты балета Театра имени С. М. Кирова.
У нас сразу же оказалось много работы. Часто звонили даже ночью из военно-шефской комиссии, просили выступить на мобилизационных пунктах. План такого концерта составлялся немедленно, и бригада направлялась по указанному адресу.
Это были преимущественно школы. В каком-нибудь физкультурном зале собирались бойцы, которым оставалось несколько часов до отправки на фронт. Часто во время концерта в зал входил командир, раздавалась привычная команда:
— На построение!..
Первую военную осень мы больше всего концертов давали в госпиталях. Трудно рассказывать об этом без волнения. Раненые, страдающие люди были такими замечательными слушателями и зрителями, что хотелось без конца работать для них, вкладывать в выступления всю душу.
Но фронт все приближался к городу, и вскоре сам Ленинград стал фронтом. Передовая проходила всего в нескольких километрах, и, чтобы добраться туда, требовалось не так уж много времени.
Например, помню, наша бригада поехала к бойцам, которые защищали подступы к Невской заставе. Был пасмурный, дождливый день, вокруг расстилалась болотистая низкая равнина, торчали остовы сгоревших домов, противотанковые надолбы, столбы с колючей проволокой. Время от времени над головой проносились немецкие снаряды: враг методично обстреливал город.
Мы огляделись, недоумевая, — ни одного уцелевшего здания на много километров вокруг. Где же мы будем выступать? Но командир части, оказывается, подумал об этом заранее. Около одной из развалин был натянут брезент, и под этой гостеприимной крышей нас уже ждали бойцы.
Бывали, конечно, и более дальние путешествия. Однажды в декабре 1942 года наша бригада отправилась в Кронштадт. Добрались мы до берега залива, где велено было ждать ледокола или буксира, за его все нет и нет. Мы ждали долго. Наконец кто-то сообщил, что в ближайшие дни нас не смогут доставить в город-крепость. Решаем вернуться в Ленинград. Отправляемся на поиски попутного транспорта. Идем медленно, — ослабевшие люди с трудом преодолевают сугробы, ледяной ветер пронизывает. Вдруг навстречу нам из метели появляются бойцы. Останавливаются, спрашивают, кто мы и откуда. Узнаем, что сбились с пути и идем прямехонько на передовые немецкие заставы. Пристраиваемся к хвосту военной колонны. Вскоре бойцы помогают нам вернуться в город.
Поездки на фронт были тогда для нас не только самым важным, но и самым желанным делом. Разговаривая с бойцами и командирами, мы лишний раз убеждались, что врагу никогда не ворваться в Ленинград, что защитники города стоят на его рубежах насмерть. Мы, конечно, тоже не жалели сил. Бывало, в день приходилось выступать по три, а то и по четыре раза.
У меня сохранилась фотография: мы, группа артистов, стоим на холмике, окруженные бойцами в касках, с винтовками и автоматами в руках. Холмик как холмик. А под ним, помню, был самый настоящий дзот, с бетонированным потолком, с амбразурами. Солдаты натащили туда скамьи и шутили:
— Ну чем не фронтовой Дом культуры? Только вот немцев трудно уговорить, чтобы соблюдали тишину. Ну, ничего, уговорим, дайте срок…
Чаще всего бойцы просили исполнить русские, украинские, белорусские народные песни, широкой известностью пользовались и песни, родившиеся уже в военные годы. Нередко приходилось мне петь по просьбе слушателей арию Одарки из оперы «Запорожец за Дунаем» и песни из кинофильмов.
Великолепно был принят бойцами Пушкинский концерт. Он состоялся во фронтовых частях весной 1943 года. Я пела в нем романсы Глинки, Верстовского, Кюи, Римского-Корсакова на слова Пушкина. Не припомню какой-нибудь другой программы, которая бы имела у бойцов такой же успех.
О блокированном Ленинграде написаны сотни, а может быть, тысячи страниц. Наверное, нет в истории подобного образца коллективного героизма. Ведь именно в осажденном городе проявилась несгибаемая стойкость миллионов самых разных по характерам людей, объединенных одной общей целью: разбить ненавистного врага, победить.
Помню, уже после разгрома немцев под Ленинградом мы видели на улицах серые, унылые колонны пленных. Я, как и многие, жадно вглядывалась в угрюмые, небритые лица фашистов, которые девятьсот дней методично терзали мой родной город голодом, бомбежками, обстрелами. И когда я видела эти. лица, я думала о том неизмеримом духовном превосходстве, которое помогло нам, ленинградцам, выстоять, выжить и победить! Ведь успех в битве с фашизмом — это не только превосходство нашей военной техники над немецкой, это не только превосходство наших военачальников над фашистскими генералами, но это и моральное, духовное превосходство нашего народа над горе-завоевателями, которых гнала на Восток жажда наживы, грабежа и убийства.
Не знаю, поверили бы мне эти люди, узнав о том, как голодные, усталые, приходили мои земляки страшной зимой 41-го года в нетопленный зал Филармонии, чтобы посмотреть сцены из «Отелло», «Макбета» и мольеровского «Дон-Жуана» в исполнении Ваграма Папазяна. Эти концерты устраивались совместно с Пушкинским обществом, и зал всегда был полон, я думаю, на две трети, а иной раз и на три четверти.
Однажды во время великолепной сцены Макбета с леди Макбет, которую прекрасно играла артистка Е. В. Соболевская, начался сильный артиллерийский обстрел. Налету подверглась центральная часть города. Взрывы слышались где-то совсем неподалеку. Администрация Филармонии попросила публику спуститься в бомбоубежище. Никто не двинулся с места, и под гул канонады сцена продолжалась вопреки всему.
Ни на минуту не забываем мы о тех друзьях и товарищах, которые пали жертвами фашистского варварства. Сколько замечательных, светлых людей ушло из жизни на наших глазах! Не напишешь обо всех, но об одном из своих друзей — режиссере и педагоге Алексее Максимовиче Смирнове — мне все-таки хотелось бы здесь рассказать.
Мы познакомились с ним в Киеве. Затем снова встретились в Ленинграде и крепко подружились. Часто бывал у нас Алексей Максимович со своей женой Александрой Васильевной Искандер. Оба они были широко известны как режиссеры-постановщики в довоенном театральном Ленинграде.
Мне очень нравилась их семья. Как-то по-особенному светло и весело жили эти люди, со вкусом работали, дружили со множеством интересных людей. Они оба были активными членами Пушкинского общества и плодотворно работали в нашем бюро литературно-художественной пропаганды.
Осенью 41-го я узнала, что Алексей Максимович ушел работать кузнецом на один из оборонных заводов. Это известие взволновало меня. Я открыла в своем старом друге новую черту: именно так и должен был поступить Алексей Максимович — горячий патриот, человек, который всегда выбирал трудный, но славный путь.
Однажды в том страшном январе я решила проведать своих старых друзей. С трудом поднялась по лестнице, постучала в знакомую дверь. Никто не ответил. Я вошла.
Этой картины мне не забыть никогда. В амбразуре окна, опершись на рояль, неподвижно стояла дочь Алексея Максимовича. В комнате было холодно, как на дворе. Самого Смирнова я с трудом различила: он лежал страшно исхудавший, закутанный в какие-то теплые вещи.
С чем может сравниться мука человека, у которого на глазах погибает друг и который не в силах ему помочь? Не знаю. Наш разговор состоял всего из нескольких слов, силы уже оставляли Алексея Максимовича. Он был мужественный человек и знал, что это наша последняя встреча. Но ни слова жалобы не услышала я от него в тот морозный вечер. Он умер через несколько часов как солдат, как герой, боровшийся до последней минуты…
Те из нас, кто пережил страшную зиму 1941/42 года, помнят, наверное, как радовались первому трамваю, который прогрохотал по искалеченным рельсам весной. Вагон подошел словно откуда-то из совсем другой жизни, и кондукторша в синем берете, совсем как раньше, объявила следующую остановку. Моя соседка — пожилая женщина — плакала. Молча ехала я и думала о том, какое это счастье — трамвай.
Но враг не дал продлиться этой иллюзии. Начался сильнейший обстрел. Мы укрылись под арками Апраксина двора, переждали налет и пешком направились к Невскому. Здесь, напротив Публичной библиотеки, пожарные смывали шлангами с тротуара темно-красное пятно. Это было на самой трамвайной остановке. И сейчас, через много лет, я помню, что именно эта сторона улицы была «наиболее опасной при обстреле».
Но никакие обстрелы и бомбежки не могли приостановить жизнь в героическом городе. На смену павшим бойцам становились новые, на смену моим товарищам-артистам, погибшим как бойцы, приходили их друзья.
Появились новые люди и у нас в обществе. В бюро литературно-художественной пропаганды в то время увлеченно работали прекрасная исполнительница русских народных песен Н. В. Ковалевская, фельетонистка А. П. Рассказова, жанровая певица Т. П. Лапина, исполнительница детских рассказов Т. С. Цветкова, аккомпаниаторы Л. Н. Калашников, Г. Ф. Гринасюк, П. И. Рот.
И снова, как прежде, пролегли вдоль линии фронта наши привычные маршруты, и снова выезжали бригады актеров в агитпункты и госпитали. Во многих частях нас уже хорошо знали, встречали как родных, успокаивали, обнадеживали, делились скудным блокадным пайком.
Мы не чувствовали себя среди бойцов посторонними людьми. В те годы ленинградцы не делились на военных и штатских. Мы все были на переднем крае обороны.
Но каким бы тугим ни было кольцо блокады, мы, актеры осажденного города Ленина, никогда не ощущали чувства одиночества, оторванности от «Большой земли» — так любовно, с надеждой называли мы в те годы страну. Радио приносило нам известия с фронтов, которые пролегли за тысячи километров от Балтики. Радио рассказывало нам о том, как ковали оружие победы труженики Урала, Сибири, Дальнего Востока.
Помню, какой громадной радостью было для меня дошедшее с оказией письмо председателя Пушкинского общества Алексея Николаевича Толстого.
Толстой подробно расспрашивал о положении в обществе, о его людях, интересовался нашими планами, узнавал, чем могут помочь нам москвичи, подсказывал, советовал. Это письмо пришло в очень трудное время. Оно поддержало и словно согрело меня и моих товарищей. Мы еще лучше поняли: мы не одни, с нами Москва, вся страна.
Когда в 1943 году в Ленинград возвратился Большой драматический театр, режиссер Г. М. Козинцев пригласил Ваграма Камеровича на роль короля Лира. Затем Папазян сыграл роль Труффальдино в «Слуге двух господ». Я с интересом наблюдала, как интересно заучивал этот большой мастер сцены русский текст: сперва он писал его на больших листах бумаги армянскими буквами, а уже потом начинал произносить вслух. Нередко, бывало, я принималась советовать ему, мы оба увлекались, вспыхивали споры. И никто из нас не обращал внимания на то, что уже начался очередной обстрел.
Да, это были суровые, трагические дни. И люди, пережившие их, стали гораздо мудрее и требовательнее к самим себе, многому научились, многое потеряли. Но в этой жестокой борьбе мы закалились духом.