Публикуем и напоминаем про очередные факты вклада представителей армянского народа в Победу в ВОВ — в то время, когда одни (посылавшие нацменов своей республики на фронт «вместо своих») раскручивают свою коричневую машину фальсификаций и пиара на тотальном вранье, а другие (многие за банальную мзду икрой и сребрениками) приветствуют, поддерживают разгул этого сатанизма и подлейшим образом оскорбляют Память героев.
Данная публикация — перепост части сообщения 2.2.2005 от Гамлета Мирзояна из популярного в прошлом онлайн форума ОперАрмения. Мирзоян разметил текст одной книги, в ней две статьи о Степане Ягджяне — Ю.Попова в «Комсомольской правде» 1987 г. и В. Анисимовав «Социалистической индустрии» 1974 г.
Гамлет Мирзоян (2.2.2005)
Ещё в 2004 г. мне захотелось отсканировать книгу «Армения в мыслях и сердцах» профессора Г.Л. Епископосова, близкого друга моего деда. Потом я отправил всё Groul-у c armenianhouse, но он так и не выложил ничего. Поэтому хочу выложить этот материал здесь в онлайн форуме...
…
(стр. 265-267 книги, статья Попова Ю. Мир народам!//Комсомольская правда, 7 ноября 1987)
В ДВИЖЕНИИ СОПРОТИВЛЕНИЯ НАРОДОВ ЕВРОПЫ
Каждое утро около восьми часов этого невысокого седовласого человека можно встретить на Химмельпфортгассе в самом центре Вены, где размещается библиотека Австро-советского “общества дружбы”. Его имя — Арманд Фриш. Он ровесник Октябрьской революции, его жизнь тесно связана с историей нашего века…
В марте 1938 года гитлеровские войска вошли в Вену. Произошел так называемый «аншлюс» Австрии. Арманд Фриш, как и тысячи других австрийских антифашистов, вынужден был ‘ бежать за границу. Сначала в Швейцарию, затем во Францию…
Борьба французского Сопротивления росла и ширилась. В партизанские отряды «Маки» вливались новые и новые группы антифашистов. Начали взлетать на воздух фабрики и заводы, работавшие на оккупантов, железнодорожные составы, перевозившие военные грузы.
В конце 1942 года вермахт оккупировал и Южную Францию. Вместе с другими подпольщиками товарищ Фриш ушел в горы, став на долгие два года «команданте Жерменом», майором партизанской армии.
От местного населения стало известно, что в район действий партизан прибыло какое-то странное воинское формирование, именуемое легионерами. Однажды ночью охрана партизанского лагеря доложила, что через передовые посты к месту дислокации армии майора Жермена движется ‘небольшая группа людей. Когда их привели в штаб, эти семеро, одетые в нацистскую форму, радовались как дети. У партизан почти не осталось сомнения, что перед ними не фашистские диверсанты. И тем не менее суровые законы войны требовали более серьезной проверки. Но как это сделать?
Эти люди утверждали, что они советские военнопленные, но по-русски говорили с сильным акцентом. Тогда майор Жермен предложил им спеть какую-нибудь революционную песню. Идея всем понравилась.
— Итак, до рассвета мы распевали «Вихри враждебные…» и «Вставай, проклятьем заклейменный…», что было довольно странно слышать здесь, в Сивеннских горах, за тысячи километров от Москвы,—с улыбкой говорит Арманд Фриш. — Кое-как мы все-таки объяснились, и наконец нам стала понятна вся дьявольская механика замысла нацистов. Оказалось, что по разным концлагерям на территории Польши они собрали около тысячи военнопленных армянской национальности. Из них фашистское командование стало насильственно формировать так называемые фельдбатальоны. Отказывающихся ожидал расстрел.
В конце 1943 года всех пленных под усиленной охраной отправили во Францию в город Манд. Советские люди знали о движении Сопротивления и сразу же начали искать связи с местными партизанами.
После удачи первой группы к уходу в горы стали готовиться другие. В это же время «Маки» тоже предпринимали попытки выйти на подпольщиков в лагере легионеров. Через своих разведчиков партизаны знали, что некоторые из них регулярно, в определенное время заходят в одну из закусочных в Манде.
На операцию отправились майор Жермен и партизанка Симона Руссель, которые изображали молодоженов, оказавшихся в Манде проездом.
Когда двое офицеров в форме легионеров вошли в закусочную, Жермен сразу же их узнал—он хорошо помнил их описания. Это были Степан Ягджян, бывший начальник связи 25-й кавалерийской дивизии, попавший тяжелораненным в плен в начале войны, и Александр Казарян, военный летчик, сбитый над вражеской территорией.
— Эта встреча положила начало детальной разработке плана восстания и освобождения города Манд,—рассказывает Арманд Фриш.— На советских патриотов легла задача уничтожить фашистскую роту офицеров гестапо, администрацию лагеря. На случай неудачи оговорили пароль и определили явочные сборные пункты.
В лагере формировались ударные группы. Среди пленных распространяли подпольные газеты, листовки, фронтовые сводки, получаемые от «Маки». Приближался день выступления, ждали только сигнала.
Но тут случилось непредвиденное. Утром 4 июля 1944 года Казаряна и еще одного товарища вызвали к начальнику сборного пункта, бывшему царскому офицеру майору Протариусу.
— У нас есть сведения, что вы связаны с французскими партизанами,— cказал майор вошедшим. Подпольщики спокойно ответили, что понятия не имеют, о чем вообще идет речь.
— Мы все проверим,— пообещал Протариус, отпуская их. Медлить было нельзя, дорога была каждая минута. Решили незамедлительно уходить из лагеря двумя группами. Ночью они благополучно достигли намеченного пункта встречи с французскими патриотами. Наутро в освобожденном городке Ле-Пон-де-Монсер теперь уже бывшие военнопленные с оружием в руках выстроились в одной шеренге с «Маки». Зазвучали слова присяги на верность движению Сопротивления.
Так на земле Франции возник советский партизанский отряд, который уже через несколько месяцев стал заметной силой в общей борьбе французов против фашистских захватчиков.
Дела нацистов ухудшались с каждым днем. Гитлеровская Германия была накануне разгрома. В начале августа 1944 года старшие чины командования Мандокого лагеря сбежали на самолете в Германию, остались только фельдфебели и кое-кто из офицеров. Пленных было приказано отправить в Германию. И вот мрачная колонна двинулась по французским дорогам. Впереди фашистские охранники вели шестнадцать человек со связанными руками. Им грозил расстрел. Смерть витала над колонной. Измученные военнопленные проходили г. Вильфор. Казалось, потеряна всякая надежда вырвать смертников из рук гитлеровских палачей. Но вот из-за домов притихшего городка прогремели выстрелы. В атаку на конвой бросились партизаны. За считанные минуты охрана была разоружена. Советские люди обнимали французов, друг друга, срывали путы с приговоренных к смерти.
— Основная масса освобожденных, — говорит Арманд Фриш, — влилась в батальоны капитана Петросяна и старшего лейтенанта Оганяна, состоявшие из советских бойцов. Интернациональная бригада, начальником штаба которой в это время тал я, включала в себя еще два соединения—итало-испанский польско-немецкий батальоны. Одним словом, полный интернационал, — шутит товарищ Фриш. — Вскоре по приказу командования Сопротивления из батальонов Петросяна и Оганяна был сформирован первый советский партизанский полк. Его командиром стал А. Казарян.
С боями партизаны освобождают один город за другим, очищают от оккупантов весь район Сивенн.
1 мая 1945 года французское правительство наградило 1-й советский партизанский полк боевым знаменем и Военным крестом с Серебряной звездой. Майор Жермен от всей души поздравил своих друзей с высокой наградой.
Закончилась война, опустел партизанский лагерь. И вот Арманд Фриш снова увидел свой родной город…
— А знаете,— радостная улыбка озаряет лицо старого коммуниста,—вскоре я снова еду в Ереван. Счастлив, что это случится в год 70-летия Октябрьской революции, так много изменившей на нашей планете. С волнением ожидаю встречи с друзьями, боевыми товарищами.
(стр. 267-270 книги, статья Анисимова В. Дважды майор//Соц. индустрия, 21 июля 1974 г.)
ДВАЖДЫ МАЙОР (о Степане Ягджяне)
Когда его спрашивают, почему он, пройдя еще в детские годы по дорогам Турции, Саудовской Аравии сквозь ружейный огонь, рукопашные схватки, веревочные петли, вырвавшись из неволи, добравшись до родной Армении, надел военную форму, взял в руки винтовку, Степан Акопович Ягджян отвечает:
— Только ощутив однажды свободу, понимаешь ее настоящую цену. Вернувшись на Родину, я ясно понял: мое, место в рядах ее защитников, в армии.
Пятнадцать лет — от первой учебной команды «В атаку!» в 26-м году в военной школе до первого боевого выстрела — в 1941-м. Пятнадцать лет. Сначала — курсант. Потом — офицер. Вначале — связист. Затем — преподаватель. Армянский язык, турецкий, арабский, французский — знания их, полученные в долгих странствиях по дорогам жизни, передавал Ягджян своим младшим товарищам, будущим командирам Советской Армии. До тех пор, пока утренние выстрелы, взрывы бомб июньского дня 1941-го не взорвали ставший привычным ритм мирных ‘будней.
Замелькали, закрутились, легли под цокот копыт боевого коня начальника связи 25-й кавалерийской дивизии майора Ягджяна изрытые снарядами дороги. На одной из них в грохоте взрыва оборвался вечерний закат, и упал на землю, искореженную гусеницами танков, раненый офицер. И легла на глаза пелена беспамятства. Когда же вновь наступил рассвет, синее небо оказалось зарешеченным в окне лазарета. Лазарета концентрационного лагеря.
Когда его спрашивают, что помогло ему, раненому, в ужасных условиях концлагеря выжить, встать в строй борцов с фашизмом, продолжить борьбу, Ягджян долго молчит, потом отвечает:
— Этого не объяснишь несколькими словами. Свобода, гордость, человеческое… За эту столь дорогую нам свободу, за право на гордость, за чувство собственного достоинства мы боролись.
«Этот лагерь значительно больше первого,— рассуждал Ягджян, пока конвоиры вели его через всю территорию к бараку.— Как они его называли? Беняминово. Это значит, недалеко от Варшавы. Несколько десятков километров. Надо попытаться вырваться отсюда».
Захлопнулась за спиной входная дверь. В нос ударил спертый запах. Скрипнули нары. И сразу же сон слепил глаза. Усталость навалилась на грудь.
Очнулся Ягджян от торопливого шепота. Кто-то сильно дергал его за рукав и по-армянски твердил: «Проснись! Проснись скорей!» Резко соскочив на пол, Степан вначале не поверил своим глазам—перед ним стоял Александр Казарян. Сашка! Тот самый Сашка, с которым они вместе учились в военной школе.
— Что будем делать? — без долгих предисловий спросил Ягджян.
— Бороться,—ответил Казарян.
…Прошел месяц. Долгие тридцать дней и тридцать ночей. За это время в лагере были созданы боевые группы подпольщиков. И вот в одном из бараков собрались члены Центрального бюро Антифашистской подпольной патриотической организации. На этой встрече руководителем бюро избрали Степана Ягджяна. Речь его была лаконична и по-военному точна. Первые задачи нашей организации — антифашистская пропаганда, спасение от расправы политработников, установление связи с польскими партизанами, подготовка массового побега из лагеря. Сейчас июнь 1942 года. В самое ближайшее время эти задачи должны быть решены.
Но не успели патриоты перейти к практическим действиям, как все звенья организации неожиданно были разорваны— многих пленных из Беняминово перевели в два других лагеря—в Демблине и Пулавах. И чуть ли не сразу же последовал донос: кто-то предал планы антифашистов. Пятнадцать человек, среди них и Ягджян, были брошены в камеры пыток…
— Кто ваш руководитель?— кричал эсэсовец. И судорожно дергалась свастика на его рукаве.— Когда должен быть побег?
Раз за разом тяжелый кулак бил по лицу. Сапог тупо врезался в живот. Озверевший в своей беспомощности чего-либо добиться от окровавленного, едва державшегося на ногах, падавшего и вновь поднимавшегося человека, фашист хватал со стола стальной прут и наотмашь бил им по спине.
… Двадцать дней длились пытки и допросы. Но все заключенные молчали. И, поскольку прямых улик подготовки к побегу не было, семерых арестованных «выпустили на свободу»— вернули в бараки концлагеря. Остальных для устрашения отправили на каторжные работы.
Но едва лишь зажили раны на теле, в ночной полутьме, скрытно от врага вновь стали подниматься на борьбу патриоты. И опять во главе подпольных групп встал Степан Ягджян. И не только встал, но и сумел наладить связь с польскими партизанами.
Елена Бавионик—польская патриотка, связная партизан — стала тем самым звеном, которое соединило советских военнопленных с их будущими товарищами и друзьями по оружию. Госпиталь, где она работала медсестрой, находившийся недалеко от лагеря, был оборудован партизанами под пересылочный пункт. Под покровом темноты приносилось сюда и пряталось оружие. Отсюда затем оно отправлялось по назначению.
…В конце 1943 года лагерь перебазировали во французский город Манд.
Когда его спрашивают, что кроме знания французского языка помогало ему находить общий язык с участниками французского движения Сопротивления, Ягджян, не раздумывая долго, отвечает:
— Вера в наше боевое содружество…
Когда его спрашивают, кем он считал себя, шагая по дорогам Франции, очищая ее города и села от фашистской нечисти, с оружием в руках отвоевывая ее свободу, Степан Ягджян отвечает:
— Я и там, в далекой Франции, был частицей своей огромной Родины, бойцом ее великой армии Освобождения.
Дорога на Ним была долгой и трудной. Отступающие войска немецкой армии, остатки петеновцев сопротивлялись яростно, хотя понимали, что близится их последний час, что никакая сила уже не остановит, не повернет вспять эту огромную армию освободителей, в которой слились языки народов разных национальностей — русских, армян, французов…
…Освобожденный Ним восторженно приветствовал советских воинов. Радостные рукопожатия, слова благодарности, улыбки, цветы… Для Степана Ягджяна короткие дни в этом городе были радостны вдвойне. Здесь он вновь встретился с Александром Казаряном. Разными путями шли они в Ним. Но пришли одновременно. И встретившись в нем, не расставались уже до конца войны. Казарян—командир 1-го Советского партизанского полка, сформированного в августе 1944 года по приказу командования французского движения Сопротивления, и Ягджян — его заместитель…
1 мая 1945 года. В этот день французское правительство наградило 1-й Советский партизанский полк боевым знаменем и орденом «Военный крест». А особо отличившихся воинов — орденами и медалями. Среди тех, у кого на кителе рядом с советскими боевыми наградами засияли французские знаки отличия, был и Степан Ягджян.
Когда его спрашивают, почему он, кадровый офицер, демобилизовавшись из армии, занялся научными исследованиями, Степан Акопович довольно улыбается. Он счастлив—речь пойдет о его мирной жизни. И, не скрывая этой радости, признается:
— Я всегда мечтал в годы войны о мирных днях. Да, наверное, эта мечта была тогда у каждого человека…
В этот день по-особому светило солнце. Иначе, чем всегда, улыбались ему товарищи по работе в одном из ленинградских научно-исследовательских институтов. А в сознании вновь и вновь повторялись последние формулы расчета, доказательство, заключение. Потом долгие минуты выступлений оппонентов. И наконец слова председателя:
— Поздравляю вас, Степан Акопович, с защитой диссертации на соискание звания кандидата технических наук.
…Ему было тогда шестьдесят два года.