(Другие работы Бакура Карапетяна — http://miaban.ru/themes/gen-in-azer/bakur_karapetyan/ )

Документальная повесть. Москва, 2012 г.

Книга посвящается невинным жертвам резни в армянских селениях Марага и Маргушаван 10 апреля 1992 г.

Спонсор книги и автор идеи– уроженец посёлка Маргушаван Славик Грантович Галстян. Перевод с армянского — Георгия Кубатьяна. Оформление обложки и карта – Бакур.

 — — — — 

Книга рассказывает о нагорно-карабахских сёлах Маргушаван и Марага, подвергшихся в 1992 г. резне и уничтожению со стороны азербайджанской армии. Каждый населённый пункт обладает своей неповторимой историей. Как и живые существа, страны, цивилизации, звёзды, галактики, они зарождаются, развиваются и живут до естественного конца… Но этим арцахским сёлам выпала другая судьба. Маргушаван и Марага стали жертвой межэтнического конфликта и последовавшей за ним арцахо-азербайджанской войны. Это потеря не только армянского народа…

Цивилизованный мир и авторитетные СМИ не отреагировали на это преступление  против человечности. Книга напоминает о нём мировому сообществу, дабы подобные трагедии не повторялись.

одержание

От автора

1. Нападение
2. Встреча с английскими офицерами
3. С караваном в Индию
4. Восстание сипаев
5. Снова в Багум-Сарове
6. Армяно-татарская резня 1905 года
7. Основание Маргушавана
8. Борьба за Карабах
9. Большевики агитируют за Турцию
10. Сталин уплачивает долг
11. Неуловимый Теван
12. Первые советские годы
13. Джрабердская милиция
14. Страна одной партии
15. Потомки Беглара вступают в колхоз
16. Каучукпромхоз
17. На машинно-тракторной станции
18. Лекция бакинского профессора
19. Судьба поэта
20. Удивительная техническая новинка
21. Мировая война
22. Футбольная команда и Сталин
23. Жертвы укрупнения
24. Ликвидация каучукпромхоза
25. Сбор хлопка в Маргушаване
26. Национально-освободительное движение Нагорного Карабаха
27. Репрессии против армян Арцаха
28. Газетчик в Маргушаване
29. Очередной ставленник Баку
30. Арцахское освободительное движение 1988-го
31. Противоборство. Армян Арцаха втягивают в войну
32. Трагедия Мараги и Маргушавана

 

 

От автора

 

В 2006 году некогда маргушаванец, а ныне москвич издатель Славик Галстян предложил мне написать книжку о Маргушаване. Я отказался, потому что архивных материалов об основании нашего родного села и его буднях не осталось; азербайджанские оккупанты село уничтожили, сровняли бульдозерами с землёй, а находившиеся в райцентре архивы разграбили. Областной же архив сгорел в пору артиллерийских обстрелов Степанакерта из Шуши. Да и сами маргушаванцы рассеялись по свету.

Мало того, наша художественная и историко-научная литература упорно молчала о подлинной жизни 20–40-х годов минувшего века, уступив арену фальшивому и нелепому «социалистическому реализму». Будто и впрямь не было ни писателей, ни исследователей, ни жизни, достойной того, чтобы её запечатлели… Но, собирая материал для исторического романа «Чапар», я всё-таки натыкался в подшивках областной газеты «Хорурдаин Карабах» и районной «Барекамутюн» на кое-какие сведения и свидетельства о Маргушаване и соседней Мараге тех десятилетий.

И когда Славик Галстян напомнил мне о своём предложении, я принял его и быстро набросал аннотацию книжки. Я понимал, какой громадной по объёму работы потребуют поиски разного рода данных и фактов. Нужно изучить документальную литературу XIX–XX веков и газеты советского периода, чтоб отыскать и воистину по крупицам собрать необходимые материалы и воссоздать по ним историю села, района, края и его людей. Конечно же, я пытался найти старых маргушаванцев, которые припомнили бы рассказы их отцов и дедов. Единственным и незаменимым в этом помощником оказался московский физик-атомщик, уроженец Маргушавана Владимир Бегларян – одна из ветвей раскидистого родового древа былых владетелей Гюлистана Мелик-Бегларянов. Он весьма подробно изложил, как и при каких обстоятельствах жители села Багум-Саров основали Маргушаван.

Особенно трудно было собирать материалы, касающиеся хозяина нефтеперерабатывающего и хлопкоочистительного заводов, крупного помещика, большого благотворителя и мецената Давид-Бека Аван-Юзбашяна. Тем не менее поиски подтвердили, что он – прямой потомок основателя военизированного государства Армянских Схнахов, существовавшего в Нагорном Карабахе в первой половине XVIII в., и военачальника Авана Юзбаши. Выяснил я также, что руководитель армянского национально-освободительного движения первой четверти XVIII века в Карабахе Аван Юзбаши происходил из посёлка Шахкерт (Казанчи) в Нахичеванской области. Известно, что в 1750 году шахкертцы во главе с князем Ованнесом Хандамиряном восстали против нахичеванского хана и разбили его войско. Хан вроде бы смирился с поражением, однако обманом заманил к себе князя Ованнеса, отравил и убил его. Шахкертцы не смогли без испытанного предводителя организовать оборону и вынуждены были депортировать горами в Арцах. Там часть из них обосновалась в крепости Шуши, где возвела свой жилой квартал и церковь.

Я не мог писать о Маргушаване и не написать о непосредственно примыкавшем к нему селе Марага. Спору нет, это разные поселения. Марагинцы принесли с собой из иранской Мараги свои привычки, свой уклад, и говор, и представления о жизни, и этнографические особенности – всё то, чем отличались от жителей равнинного Карабаха. При всём том общая судьба, частые нападения соседних тюрко-татар, от которых они совместными силами защищались, со временем очень их сблизили. В советские же годы, объединённые в один колхоз, а потом и совхоз, эти два села сплотились ещё крепче.

В марте и апреле 1992 года, как и в былые времена, два села вместе противостояли участившимся нападениям азербайджанской армии. 10 апреля марагинцы первыми подверглись лютой резне. Силы самообороны Арцаха не позволили азербайджанцам продолжить грабёж и резню теперь уже в Маргушаване. Азербайджанские соединения и сбежавшийся на поживу сброд отступились от Мараги. Но силам самообороны временно пришлось уступить врагу почти весь Мартакертский район, исключая сёла Ванк, Арджадзор, Цмакахох, Шахмасур и Чайлу. В этот период около сорока населённых пунктов подверглись повальному грабежу. Хлынувшие в армянские сёла расхитители-разрушители вывозили оттуда не только скарб, утварь, мебель, имущество, но даже камни из кладки домов, кровельную дранку, деревья, урожай с полей.

Выжившие в этой кроваывой оргии, чудом избежавшие плена сельчане, а также командир отряда самообороны Рома Карапетян подробно рассказали об оборонительных боях и трагедии Мараги.

Цивилизованный мир непонятно почему проигнорировал кровавую баню в Мараге, зато вторит воплям и причитаниям азербайджанской стороны по поводу ходжалинских событий. По-видимому, сыграло свою роль упорное стремление приравнять их к Армянскому геноциду, совершённому в 1915–1923 годах в Турции и на Южном Кавказе, а также резням армян в Сумгаите, Кировабаде, Баку и других городах Азербайджанской республики в 1988-1992 гг. Я детально изучил события, связанные с Ходжалу, и написал, что же на самом деле произошло с его жителями. Армянские силы оставили специальный коридор от Ходжалу к Агдаму. В полночь отступавшие по нему сельчане близ Агдама по ошибке попали под перекрёстный огонь из двух дзотов. Азербайджанцев на этих позициях не предупредили об отступлении мирных жителей, и передвижение людей те приняли в темноте за внезапную атаку армян, тем более что в толпе беженцев  были солдаты, которые, защищаясь, открыли ответный огонь по своим. Увидев наутро, что произошло, азербайджанцы покалечили некоторые трупы, переместили их в нейтральную зону и, пригласив съёмочные группы, запустили на полную катушку пропагандистскую машину.

Если «ходжалинский геноцид» внушил тем, кто нападал из Мир-Башира на Марагу, чувство мести, то фильм об этом «геноциде» принёс азербайджанской армии сплошное разочарование. Он возымел эффект, противоположный ожидаемому. После него солдаты-азербайджанцы смирились с поражением. Азербайджанским властям и пропаганде ничего не оставалось, как приноравливать свои шаги к шагам Турции, нескончаемо раздувать «Ходжалу» и выставлять его «крупнейшим бедствием» столетия,  рассчитывая, что цивилизованный мир предаст забвению не только трагедию Мараги, но и бакинскую резню 1918-го, шушинскую 1920-го, Геноцид армян и еврейский Холокост…

Сегодня на фотографиях, сделанных со спутника, маргушаванцы и марагинцы пытаются отыскать родные очаги, но находят разве что их, разграбленных и сожжённых, остатки, следы, спиленные сады, снесённые бульдозерами кладбища. И всё-таки преисполнены веры, что старинные армянские земли непременно будут освобождены и разбредшийся по белу свету народ ещё вернётся и возродит священные очаги предков.

 

Бакур

1. Нападение

Там, на востоке, где медленно угасал Мравский хребет, у подножья обращённого к югу лесистого горного склона вольготно раскинулся меликский стол – село Талыш. Неподалёку от склона на плоской макушке Орека[1] лежали развалины княжьих покоев, а поблизости, в двух шагах, – Орекаванк, Орекский монастырь, облюбованное жителями окрестных армянских деревень место паломничества. Хоть и был Орекаванк христианской святыней, он бережно хранил в своём названии память о языческом культе ивы. В языческие времена ива, помимо всего прочего, служила именем собственным. Историограф армянского северо-востока Мовсес Каланкатуаци сообщает в своём повествовании, мол, один из одиннадцати царей алуанской династии Вачеидов (три области Великой Армении – Арцах, Утик и Пайтакаран – были по воле персидских шахов объединены с Кавкавказской Албанией[2] и преобразованы в провинцию Алуанк) – так вот, один из потомков царя Ваче Храбрый был назван в честь обожествлённого дерева Урнайр – Ива-муж, муж именем Ива. Он-то как раз и приглашает Григория Просветителя. Тот является в 318 году в Арцахе и Утике, распространяет Христово учение, основывает монастырь Амарас, а поздней отправляют пятнадцатилетнего внука Григориса в Арцах епископом. Историограф повествует, мол, язычники Каспии приговаривают юного проповедника к смерти, привязывают его в пустыне Чол вблизи Дербента к конскому хвосту и, пустив коня вскачь, убивают.

Воскресным весенним утром 1856 года, накануне великого поста, группа всадников покинула под аккомпанемент зурны и бубна раскинувшееся у подножья Орека село Талыш и двинулась лёгкой рысью к руинам дворца меликов.

Облачившись в парадный мундир подполковника, Теймураз Мелик-Бегларян опоясался мечом и кинжалом, слева повесил пороховницу, справа патронташ, закинул за плечо ружьё, легко вскочил на коня и в сопровождении поджидавших его верхом на подворье усадьбы сыновей Саргиса и Давида и приехавших с ним из Хархапута двоюродных братьев Григор-бека, Мкртыча и Арустама с их джигитами и телохранителей поскакал навстречу разудалой музыке. Сверху кинул взгляд на маленькую рощицу в поле, где притаился Хнгях – конный племенной завод, его гордость, и молочная ферма. Выучившиеся в европейских университетах сыновья мелика привнесли сюда передовую агрокультуру.

В ущелье Тартара располагались Верхнее и Нижнее Чайлу, на правом его берегу – Марага. Оба Чайлу во времена меликов именовались Верхней и Нижней Диза, но пришедшие сюда с войсками Паскевича беженцы-армяне из иранской провинции Хой окрестили их по-новому. Мелик знал – не будь этих деревень, кочевники, которые называют себя мусульмане[3], давно б уже пустили корни в здешних краях, плодороднейших в Карабахе.

Приметив подполковника с его свитой, всадники почтительно осадили коней.

– Здорово, ребята, как живёте-можете? – приблизившись к молодым всадникам, мелик поприветствовал их на давний, ещё дедам его присущий лад. Он перенял эту манеру обращаться к подчинённым у своего отца Фрейдона Мелик-Бегларяна.

– Доброго здоровья мелику, – ответил старший из верховых – конюх Мелик-Бегларянов Саргис. – У нас всё хорошо.

Северо-восток Армении – Арцах и Утик – ещё сорок три года назад присоединился к России, титул «мелик», присвоенный персидскими шахами местным князьям, упразднили, сами мелики и их сыновья стали помещиками, беками, но в народе наследников былого богатства по старинке звали меликами. Население Гюлистана – это княжество включало двадцать четыре селения, – измученное набегами шушинского хана и внутренними раздорами, в 1790-е годы во главе со своим меликом ушло в Лори и Болнис-Хачен, а в 1809-м, после того как здесь утвердились русские, с меликом же во главе вернулось в родные края.

Все вместе двинулись верхом к площади. Летом её превращали в гумно, здесь молотили и высушивали собранный на полях урожай, а весной и осенью – в площадку для молодёжных игрищ, конных увеселений и праздничных гуляний.

На площади верховая молодёжь была увлечена игрой мячом с клюшками; заприметив приближавшуюся к ним кавалькаду, игроки пуще прежнего воодушевились. Один из них  пришпорил коня, на скаку вспрыгнул на седло, затанцевал, энергично вскидывая руки, сызнова слетел в седло, пустил коня иноходью и, ловко нагнувшись и подхватив с земли клюшку, ринулся к мячу. После показательного этого номера парни покончили с игрой и затрусили навстречу мелику. По обе стороны площади столпились явившиеся сюда талышцы. Конники выстроились в ряд и по сигналу мелика поскакали во весь опор. Им предстояло достичь отмеченного рубежа и вернуться.

Толпа затаила дух и следила за скачкой, как вдруг на площади показались два всадника и устремились, лавируя между состязавшихся, к мелику. Спешились перед ним и поклонились.

– Доброго здоровья мелику!

– Что стряслось, ребята? – спросил Теймураз.

– Татары напали на племенной завод, убили работников и сторожей, погрузили пшеницу в телеги, а табун и стадо погнали в Тартар-базар.

Старший сын мелика Давид, неделю назад вернувшийся из Берлина, где учился в тамошнем университете сельскому хозяйству, без лишних слов повернул коня, чтобы поскакать с товарищами в поле, где находилось имение Хангях. Подполковник жестом остановил его.

– Куда? Безоружными против до зубов вооружённых татар? – остудил он их. – Езжайте домой, возьмите ружья, порох и сабли, а там уж извольте.

Выучившиеся в европейских университетах меликовы сыновья завели в имении Хангях племенные питомники, где разводили скакунов карабахской породы. Карабахские кони, блиставшие в трудных военных походах своей выносливостью, шли в старину нарасхват и в армянском, и в персидском войске. И вот взращённый талышцами табун этих благородных коней, молочное стадо и житницы чапарханской пшеницы не давали покою татарским бекам Гандзака[4], Партава и Тартар-базара, и те строили всяческие козни, силясь улучить минутку, чтобы похитить их.

Не доезжая до Хангяха, Давид-бек остановил своих удальцов. Из Чапархана выехал верховой отряд татар и направился в их сторону.

– Лоб в лоб нам не устоять, – сказал Давид. – Схватимся – упустим угонщиков. Разделимся надвое. Ты, Мкртыч, обходи их со своей группой слева, мы с ребятами поскачем направо, встретимся у тонашенской фермы и пойдём угонщикам наперерез. Кто изобретательней и быстрей, тот и победит. С Богом!

Паля на ходу, ватага татар оказалась там, откуда только что скрылись армяне, никого не обнаружила, подалась немного вперёд и, решив, что гяуры[5] со страху кинулись опрометью наутёк, неторопливо повернул вспять. А группы Давида и Мкртыча внезапно с двух сторон отрезали караван угонщиков, отбили гружённые мешками пшеницы подводы, табун и стадо. Татары из конного отряда услыхали выстрелы, поняли, что произошло, и решили силой вернуть награбленное. Но грянувший из укрытий огонь скосил нескольких, и, завидев несущихся на них армянских всадников, они в панике рассеялись кто куда. Чуть погодя подоспели талышцы с кирками и топорами. Но делать им уже было нечего, разве что развести по питомникам и фермам отбитых у грабителей коров и коней.

– Убитых татар тоже в Чапархан отвезите, – распорядился Давид. – Придут за ними, попросят, тогда и отдадим.

– Убитых я знаю, – сказал конюх Саргис. – Они сыновья видных беков.

– Значит, добра с той стороны не жди, – заключил Давид. – Оповестите село про то, что тут было. Ты, Саргис, отправляйся в Матагис, Чайлу и Марагу, предупреди, чтобы несколько дней никто носу не казал в Тартар-базаре. Пускай и багумсаровцев остерегут.

Вечером у ворот мелика остановились четыре конника.

– Передайте мелику, – сказал один, – к нему секретарь шушинского уездного начальника Мустафа-бек Мехмандаров с джеванширским полицмейстером Фёдором Ивановым и родственники убитых – Кямаль-бек, Азим-бек и Бахатр-бек. Мелик нас знает.

Немного погодя ворота открыли. Подполковник Теймураз Мелик-Бегларян принял татарских беков и полицмейстера в просторной зале.

– Мелик Теймураз, – обратился к нему секретарь уездного начальника, – твои люди, в их числе твои сыновья и родичи, убили сегодня четырёх человек. Приказ уездного начальника – ты должен позволить нам увести их. Иначе начнётся новая резня. Народ у нас возбуждён и дожидается сигнала, чтобы напасть.

– Я, Мустафа-бек, уважаю уездного начальника Николая Яковлевича, – кивнул мелик Теймураз. – Однако сперва надобно выяснить, что забыл в моём поместье вооружённый отряд – человек сто, не меньше. Ну и потом, они пришли грабить нас, они разбойники. Мы просто-напросто защищали своё добро.

– Теймураз-бек, убитые джигиты – мои сыновья и брат Бахатр-бека, – сказал Кямаль-бек. – Они приехали взимать подать, ваши люди противились этому, произошла стычка, парни из Тартара услыхали стрельбу и поспешили на подмогу.

– Сегодня у нас праздник, Масленица, все гуляют. И как раз в этот день они приехали собирать подать, – усмехнулся хозяин Хангяха. Помолчал и продолжил: – Это с разбойничьим-то налётом? Невиданно, неслыханно. В народе, Кямаль-бек, говорят: ври, да не завирайся. Мустафа-бек, мои сыновья и родственники в той стычке не участвовали, поскольку были здесь.

– Их же видели, – сказал полицмейстер.

– Их пригласили из Елизаветполя поучаствовать в масленичных состязаниях. А что касается жертв, так ведь и с нашей стороны есть убитые и раненые. Я расследую происшествие привычным порядком, как у нас заведено, выясню, что и как. Если они окажутся виновны, сдам властям. А трупы – в моём имении, в Чапархане, можете забрать их. Однако предупреждаю, не приходите с оружием. Кто с мечом придёт, от меча и погибнет.

– Угрожаешь, мелик? – сказал Мустафа-бек Мехмандаров.

– Ни в коем разе. Просто предупреждаю.

Когда посетители ушли, мелик позвал сыновей.

– Похоже, эту кашу так просто не расхлебать, – сказал Теймураз-бек. – Они хотят придать грабежу законный вид.

– То есть как это? – вскипел Мкртыч. – Ограбили среди бела дня и нас же винят?

– Спокойно, мой мальчик, голове следует быть холодной. У властей татарские беки влиятельнее нас. Русские с ними считаются.

– И вечно попадают впросак.

– Нет, это не так. Тут главное выгода. В проигрыше оказываемся мы.

– Давид, Мкртыч, Арустам, Григор, – сказал подполковник, – вам четверым нужно на время покинуть Карабах.

– Как же так, отец, – возразил Давид, – куда нам из родного села?

– Завтра за вами пришлют казачий наряд, – сказал мелик и обратился к Давиду: – Ты повидал мир. Пораскинь мозгами, где бы вы могли скрыться. В Россию ехать исключено. За год из-под земли достанут. Завтра они ещё не приедут. А вот послезавтра – непременно.

Поздним вечером следующего дня у ворот усадьбы мелика спешились два всадника. Тот, кто постарше, был главный казначей Елизаветпольского уезда Степан Аветиков, один из близких мелику людей, другой – гандзакский делец Мкртыч Антонов, открывший в родном городе бенгальскую[6] красильню. Та удостоилась высокой оценки самого кавказского наместника, который велел назначить Антонову специальную стипендию и выделить пять десятин государственной земли – чтобы выращивать красящие вещества. Антонов принадлежал к влиятельнейшим в губернии лицам.

– Мы знаем, что случилось у тебя в имении, – сказал казначей. – Татарские беки подкупили русских чиновников и готовят вам большие неприятности. Но коль скоро твои сыновья покинут страну, они останутся ни с чем. Завтра должны приехать за четверыми –  Давидом, Мкртычем, Арустамом и Григором.

– Уже ничего не сделаешь, – добавил Антонов. – Или Сибирь, или виселица.

– Куда ж им ехать?..

– В Персию, – сказал Степан. – Брат нашего Антонова с отрядом казаков охраняют Худафиринский мост. Он напишет брату, тот переправит молодых людей на персидский берег. Ничем другим мы помочь не в состоянии.

– Только б они добрались до безопасного места, – сказал Мкртыч Антонов. Позови Давида, пускай увидит меня, Брат – точная моя копия. Мы близнецы. Учти, река бурная, на другом участке им не переправиться. Пусть они передадут брату этот свёрток, и брат им поможет.

– Не знаю, как вас и благодарить, друзья мои. Давайте-ка вместе отужинаем, парни приготовили отменную дичь. А завтра с утра поедете.

– Нет-нет, мелик, не взыщи, – возразил Мкртыч Антонов, – утром нас увидят, везде соглядатаи. Ночью мы должны быть дома.

– Давид, снаряди гостям поесть да не забудь вина, пускай перекусят в дороге. А сам собирайся, поутру вшестером отправляетесь.

– А зачем ещё двое?

– Чтобы привезли весточку с моста.

– Шестеро, мелик, бросятся в глаза, пусть едут четверо, – возразил казначей Степан.

– Хорошо, четверо так четверо.

– Давид, мальчик мой, – обратился Степан к сыну хозяина, – ты, я слышал, окончил университет в Берлине. Как по-твоему, прок от образования будет?

– Непременно, – господин Аветиков, – ответил Давид. – Европейцы обрабатывают землю по научной методике и получают урожаи в несколько раз выше, чем у нас. Они механизируют полевые работы.

– Да уж, у сына были такие планы… – вздохнул мелик.

– Что за планы?

– Вроде бы ничего особенного, но очень толково, – сказал Теймураз. –  Речь об орошении Хнгяха. Мы хотим по каналу провести воду Инджи к Талышу и поместью.

– Хорошо задумано, – сказал Мкртыч Антонов. – До села вода, вероятно, не дойдёт, зато поля оросит.

– От речки Талыш до Инджи рукой подать, понадобится тоннель, – подал голос Саргис, младший сын мелика.

– Сделаем ещё разок замеры, и можно начинать, – сказал Давид.

– Вот вернёшься годика через два, сам и начнёшь, – сказал уездный казначей. – Да, вот ещё что. Поменяйте Давиду имя, ну, скажем, на Беглара. Завтра я пошлю удостоверение личности. А теперь благодарствуйте, пока темно, мы поедем. Не дай Бог увидят, шум поднимется, ты же татар знаешь. Вам, парни, счастливого пути, будьте осторожны. И постарайтесь не заехать в татарские деревни.

 

2. Встреча с английскими офицерами

 

Свет ещё не забрезжил над Тонашеном, когда ставший Бегларом Давид-бек Мелик-Бегларян резко натянул поводья. Первые солнечные лучи засияли во всю длину высвободившегося из горных оков и очутившегося в долине Трту[7]-Тартара[8]. Весеннее половодье заполнило рекою теснину. Должно быть, она залила Чайлу, Тартар-базар, Партав… Марага осталась вдали. Он-то вот уезжает, а татары того гляди нападут на Багум-Саров и Марагу, вырежут сельчан. Правильно ли это – бежать?

– Опаздываем, Беглар, – поторопил его Мкртич.

– Угу.

Назавтра к вечеру Беглар с тремя спутниками были уже на сторожевом посту возле  Худафиринского моста, у начальника дежурного наряда Ивана Антонова, брата-близнеца предпринимателя Мкртича. Прочитав пропуск, Иван перевёл четвёрку через мост и попросил Мугарама, дежурного начальника иранского сторожевого поста, помочь армянским парням.

– Куда направляетесь? – поинтересовался Мугарам, измерив тех взглядом с головы до ног.

–  В Гасумашен, – ответил Беглар.

– Гасумкенд? Ясно. Там английские офицеры, имейте в виду.

– Нам это не помеха.

– У меня на посту парень из этой деревни, он вас проводит, – сказал Мугарам и распорядился: – Мустафа, срочно подмени армянина Вардана, тот отведёт наших гостей в Гасумкенд.

Беглара с товарищами удивил выговор молодого армянина-гасумашенца – Вардан говорил тягуче, наподобие талышцев.

– В Карадаге все армяне так говорят, – объяснил он.

– Выходит, население Гюлистанского меликства в Карабах из Карадага пришло? – спросил Мкртич.

– Получается, что так, – отозвался Беглар.

Основателем Гасумашена был староста села Атерк Агаси, который в 1796 году со всем семейством и односельчанами, в отличие от населения меликств Гюлистан и Джраберд, бежал не в Лори, а в Карадаг и заложил там село.

Гасумашен стоял на косогоре. Дома теснились впритык, так что кровля одного служила другому двором. В час опасности можно было, кликнув на помощь, собрать в располагавшемся ниже Зоратапе всех способных носить оружие мужчин. Старостой в селе был внук родоначальника Агаси, носивший то же имя. Он без промедления представил гостей офицерам-англичанам, полковнику Митчеллу и капитану Хадсону.

– Мы поджидаем караван из Трабзона и двинемся с ним в Индию, – сказал Хадсон. – А вы, как видно, хотели бы остаться здесь?

– Некоторое время, – подтвердил Беглар.

– В таком случае вам следует представиться управляющему Карадагом принцу Пируз-Мирзе, наследнику престола. Тот запросит наместника Кавказа и, получив ответ, позволит вам поселиться в Иране. Там, где вы захотите.

Беглар задумался.

– Если у вас нет определённого плана, поедемте в Индию, – предложил полковник Митчелл, сообразив, что у новых знакомых отнюдь не всё гладко. – Замечательная страна. Наймётесь в армию, жалованьем мы вас обеспечим. Ост-Индской компании требуются молодые люди вроде вас.

– Любопытно, господин Беглар, где вы так овладели английским языком? – поинтересовался Хадсон.

– Я учился в Берлинском университете, но несколько раз ездил в Англию. Поначалу меня тянуло в Лондон, однако по соображениям специализации вся же выбрал Берлин.

– Я так всё представлю нашему командующему, генералу Джону Герси, что тебе сразу дадут звание джемедара. Так у сипаев называется лейтенант, – пояснил полковник Митчелл.

– Нас, англичан, сипаи недолюбливают, – сказал капитан, – а вас, уверен, примут отменно.

– Мы согласны, – решился Беглар. – Когда придёт караван?

– Полагаю, завтра будет здесь. Если ваша четвёрка возьмёт на себя его охрану, можете считать свой вопрос решённым.

– Вот и хорошо. Мы согласны, – повторил Беглар.

 

3. С караваном в Индию

 

Назавтра главным в Гасумашене событием стало появление прибывшего из Трабзона каравана британской Ост-Индской компании. Шли в нём по преимуществу верблюды и частично – лошади, гружённые в основном тяжёлыми ящиками, чьё содержимое тщательно скрывалось от любопытных глаз. Охраняла караван команда из двенадцати сипаев – индийцев, завербованных англичанами.

– Интересно, что это везут англичане, – сказал Арустам.

– Что надо, то и везут, тебе не всё равно? – пожал плечами Беглар.

– Нам это до самой Индии стеречь от разбойников, почему б и не узнать, что там?

– Послушай, Арустам, пораскинь мозгами, поймёшь. Оружие, оставшееся после Крымской войны, англичане переправили морем в Трабзон, а теперь везут в Индию. Понял, братец?

– Чего ж тут не понять…

– Больше об этом ни слова, всё, – сказал Беглар.

– И между собой не поговорить, а, Давид?

– Во-первых, заруби на носу, я – Беглар, а во-вторых, молчание – золото.

Рано поутру караван старинным Шёлковым путём двинулся по направлению к Индии. На первой же стоянке полковник Митчелл приказал капитану Хадсону достать из ящика четыре ружья «Энфилд» с соответствующими патронами и гильзами, раздать Бегларовой четвёрке и объяснить, как ими пользуются. Парни на ходу усвоили нехитрую эту науку и на пробных стрельбах по мишеням удивили полковника. Порох для гильзы хранился в картонной оболочке, надо было взять её кончик в зубы, откусить и насыпать порох.

– Запах свиного жира, – сплюнув краешек картонной оболочки, сказал Григор.

– И ещё сливочного масла, – уточнил Арустам.

– Это такое новшество, – пояснил Беглар, – ружейный ствол тоже смазывается животным жиром, чтобы не ржавел.

Едва караван пересёк иранскую границу, на горизонте показалась шайка разбойников-пуштунов. Караван остановился. Верблюды сразу же сели. Заняв позиции, охрана ждала нападения. Но шайка внезапно пропала из виду. Беглар с товарищами перешли на противоположную сторону и, выбрав укрытия поудобней, вновь изготовились к атаке. С этой стороны как раз и раздались клики разбойников. Англичане не были готовы к такому повороту событий, тогда как армяне залпами с неожиданных для шайки позиций уложили несколько всадников. Должно быть, атаман тоже получил пулю, потому что нападавшие спешились и, подобрав убитых и раненых, убрались восвояси.

– Я доложу генералу Джону Герси, как отважно вы себя вели, – сказал полковник. – По сути дела, вы спасли караван, а он очень важен и для Великобритании в целом, и для компании. Положись мы на наших сипаев с их медлительностью, всех бы нас вырезали.

– Как вы догадались, господин Беглар, что они нападут с тыла? – спросил капитан Хадсон.

– В этих краях они ограбили десятки караванов, – отвечал Беглар. – Если б они зашли оттуда, откуда их ждали, то, разумеется, понесли бы крупные потери. Тактика у них такова – показать, будто будут атаковать на открытой местности, на деле же наносят акцентированный и стремительный удар с тыла. Это, господин полковник, Восток.  В Европе, безусловно, разработаны глубокие тактические схемы, восточный же человек, очень возможно, не так умён и образован, зато хитёр.

– Ты воевал в Европе?

– Не довелось, однако я изучал различные методы ведения боя, посещал специальные курсы, – ответил Беглар.

– Ты со своими знаниями был бы полезнее в своей стране, – сказал капитан.

– Так оно и есть. В первой же стычке мы взяли верх над мусульманами, но в итоге пришлось уехать.

– Да, вы живёте в Российской империи, – кивнул капитан. – А кто, собственно, ваши мусульмане, какую нацию представляют?

–Различные племена. Это смешанный народ, объединяет их ислам. Сами они называют себя мусульманами, их исток – в горах Алтая.

– Значит, учение ислама несёт в себе такую силу?

– Ислам связан с образом жизни своих последователей, соответствует их обычаям и быту.

– Мы намерены всех мусульман обратить в христианство, – сказал капитан.

– Мне кажется, это невозможно, – покачал головой Беглар. – немецкие евангелисты, в 1828 году пришедшие в Шуши с армией Паскевича, тоже пытались обратить персов, однако у них ничего не вышло.

– В Индии нам хотелось бы привить индусам христианскую веру. По-вашему, это реально?

– Русские войска в Иране не остались, а у вас в Индии сильная компания, армия, – сказал Беглар. – Вы могли бы обратить в христианство сипаев. К примеру, продвигать тех из них, кто принял христианство, назначать их на более высокие посты, повышать им жалованье.

– Ну что ж, мистер Беглар, попытаюсь воспользоваться твоими соображениями.

– Но для чего вам обращать туземцев, это же дополнительно вас обременяет. Некогда персы попытались искоренить у армян христианство, сделать их огнепоклонниками. Это не принесло ничего, кроме бедствий, ни тем, ни другим.

– Прими индусы христианство, ими легче будет управлять. А пока что мы друг друга не понимаем.

– Видите ли, когда персы под нажимом арабов приняли ислам, они навсегда потеряли своё тысячелетиями создававшееся культурное наследие. А ведь это достояние всего человечества. Мы отличаемся от животных, диких и домашних, своей культурой. Вы хотели бы теперь отбросить богатейшее, многотысячелетнее культурное наследие индийцев. Это же преступление против человечества.

– Благодарю вас, сэр, я, как бы то ни было,  не ожидал повстречать в пути столь ярко мыслящего армянина, – промолвил капитан Хадсон.

 

4. Восстание сипаев

 

Только через три месяца караван достиг индийского города Мирута.

Когда на военной базе в Мируте разместили доставленный караваном груз, Беглара с товарищами повели к командующему, генералу Джону Герси. Беглару присвоили чин джемедара Бенгальской армии, назначили командиром кавалерийского взвода 3-го эскадрона 3-го полка. Поначалу сипаи приняли Беглара с товарищами враждебно. Не будь его, этот пост и соответствующее жалованье получил бы кто-то из них.

Беглар между тем успел побывать в Калькутте, познакомился с тамошней армянской колонией. Армяне-коммерсанты предложили ему куда более высокий оклад, если он перейдёт служить на их грузовые суда. Командующий, однако, отклонил его рапорт о переводе. Не один десяток лет Ост-индская компания вела тайную необъявленную войну с армянскими коммерсантами, пытаясь отнять у них торговые монополии.

Погожим майским днём 1857 года со склада достали несколько доставленных караваном ящиков, открыли их и раздали оружие солдатам 19-го пехотного полка. Офицеры-англичане подробнейшим образом объясняли солдатам, как откусить  пропитанный жиром краешек картонной оболочки, как и куда насыпать порох, куда вставлять патрон и как довести его шомполом до упора.

– А каким жиром смазана гильза? – спросил джемедар Менгал Пандеи.

– Обычный свиной жир и топлёное коровье масло, – ответил офицер-англичанин.

– Масло священной коровы? Да вы с ума сошли! – в ужасе воскликнул джемедар и демонстративно отшвырнул ружьё. – Вы толкаете меня на святотатство. Корова для индуса святыня, мы не вправе касаться губами этого масла.

– Хорошо, хорошо, вот тебе свиной жир, только не беспокойся, – сказал англичанин-майор.

– Свиной жир? – вскочил Ахмед, на плечах у которого тоже красовались лейтенантские погоны. – Я правоверный мусульманин, свинья для нас нечистая тварь, надкуси я пропитанную её жиром картонку, я сам осквернюсь и стану грязным гяуром. – Он повернулся к сипаям: – Мусульмане, бросьте эти поганые ружья!

– Если не присоединитесь ко мне и не перебьёте англичан, я сию минуту застрелюсь, – объявил Пандеи и, приставив к виску заряженное длинноствольное ружьё, потянулся правой рукой к спусковому крючку. Однако не дотянулся – не вышел ростом. Тогда он нажал на курок шомполом, но дуло тем временем соскользнуло с виска. Выстрел отхватил ему пол-уха.

– Немедленно арестовать этого болвана! – приказал подоспевший с базы генерал.

Никто из солдат не тронулся с места. Воцарилось каменное безмолвие.  Лейтенант Сикх Палту, подталкивая окровавленного Пандеи ружьём, отвёл его на гауптвахту и запер. Восьмого апреля несчастного повесили. А спустя две недели на виселицу вздёрнули Ахмеда. Это произвело на сипаев тяжкое впечатление. Напрочь исчезло былое их оживление. Беглар ощущал настроение индийских солдат и поделился своей обеспокоенностью с командиром 19-го стрелкового полка Митчеллом.

– Нет, ты видел что происходит! Капсюльные ружья «Энфилд», принёсшие нам победу в Крыму, в Индии сыграли с нами злую шутку.

– Просто вам следует прислушаться к тем, кто знает обычаи туземного населения, – сказал Беглар.

– Их, этих туземцев, надо давить, запугивать и ничего кроме. Мы не имеем права с ними миндальничать, – ответил полковник. – А ты будь осторожен, как бы они не выместили на тебе всю свою ярость. Уже решено произвести тебя в капитаны. Через недельку, когда волнения улягутся, генерал хочет объявить о присвоении тебе чина в торжественной обстановке.

– Спасибо, господин полковник.

– Ты для нас дороже любого своего офицера. Тебя ждёт в нашей армии большое будущее. Лишь бы ты верой и правдой служил британской короне.

В ответ Беглар многозначительно улыбнулся.

К тому времени он уже успел познакомиться с деятельностью индийского соотечественника Овсепа Эмина, который во второй половине XVIII века пытался восстановить Армянское царство.

Чтобы проконтролировать, к чему привели дисциплинарные меры, командир 19-го полка поручил провести учебные стрельбы в 3-й роте. Восемьдесят пять из девяноста сипаев отказались заряжать ружья. Полковник незамедлительно приказал покарать ослушников смертной казнью. У них перед всем полком сорвали погоны, затем отвели в карцер. Те последними словами бранили и проклинали своих стоявших в строю сотоварищей за трусость – они ведь побоялись к ним присоединиться. Немного погодя командир полка заменил осуждённым смертную казнь каторгой, а самым среди них молодым – пятью годами тюрьмы. Но недовольство уже набрало силу. Назавтра, 10 мая, было воскресенье, и солдаты-сипаи решили провести грустный для них денёк в полковом борделе, где их обслуживала рыжеволосая проститутка Доли, вдова сержанта-англичанина. Год назад её за воровство изгнали из английской общины в городе. Когда сипаи явились в бордель и образовалась очередь из желающих развлечься с проституткой, та вышла из своей комнаты и бросила солдатам:

– Трусы вроде вас ничего от меня не получат. Вот освободите своих братьев из-за решётки, тогда я буду ваша. И знайте, Доли слов на ветер не бросает.

Сипаи покинули бордель с решимостью на лицах и разошлись по казармам 3-го и 19-го полков, убеждая сослуживцев подняться против англичан. Они не сомневались, что к ним присоединится вся Индия. Солдаты высыпали из казарм, захватили оружейные склады, завладели новыми ружьями и принялись расстреливать англичан-офицеров.

Беглар с тремя товарищами находился в это время в городе, в снятом ими внаём особнячке. Неожиданно в дверь к ним постучались. Это был майор из сипаев Вишу Ананд, их однополчанин.

– Беглар, все индийские воины, вся Индия восстала против англичан. Ты с твоими товарищами нам очень по душе. Вы не похожи на британцев. Переходите на нашу сторону.

– А если не перейдём, вы позволите нам уйти к себе на родину? – спросил Беглар.

– Нет, не получится, – ответил офицер-сипай, – уже поздно. Повстанцы вас расстреляют. Самое верное сейчас – присоединиться к нам. А там будет видно.

– Ладно, я согласен, – быстро сориентировался Беглар.

– В чём дело? – полюбопытствовал, входя в комнату, Мкртыч.

– Готовьтесь,  вместе с сипаями выступим против англичан, – сказал Беглар.

– Говорил ведь я, эта история дурно пахнет.

– Ничего подобного ты не говорил.

– Говорил, только про себя. Ну и как теперь быть?

– Не суетиться, – сказал Беглар. – По ходу дела разберёмся. А пока что снимите погоны, пусть все видят, что мы не служим англичанам. Ну, пошевеливайтесь, собирайте наши пожитки. Скажи парням, больше мы сюда не вернёмся.

Через пять–десять минут арцахцы вместе с офицером-сипаем вышли из дому и направились в полковой штаб, занятый восставшими солдатами.

Первым долгом Беглар обеспечил угодившим в плен английским офицерам и их семьям переезд в безопасный Рампур. Тамошний наваб[9] принял их и пообещал, что здесь их никто не тронет.

В первую очередь повстанцам следовало захватить весь оружейный склад. Офицеры-англичане открыли огонь по солдатам-сипаям и, пробившись к арсеналу, взорвали его. Три человека при взрыве погибло, сильно пострадали соседние дома. Тем не менее, часть арсенала уцелела. Вооружившись, повстанцы со всех сторон двинулись по направлению к Дели. Все офицеры-европейцы сосредоточились в цитадели – Башне Флагштока. Восставшие жестоко и беспощадно расправлялись с теми, кто попадал им под руку: с британскими офицерами, членами их семей, слугами и служащими, грабили всё подчистую. Пленных и раненых убивали.

Невзирая на это, восстание не обрело в Индии всеобщего характера. Мусульмане-сунниты сочли его сугубо шиитским и поддержать отказались. Предводитель исмаилитов Ага-хан I, как и пенджабские сикхи и пуштуны, помогали британцам задушить восстание в Дели. Население южных штатов страны повстанцев также не поддержало.

Беглар так и этак пытался убедить лидеров восстания создать единое централизованное командование. Но каждый из них считал именно себя верховным  командующим.

Беглар с товарищами надумали покинуть Индию, тем более  что британские войска подошли к Дели и осадили его. Не уступая повстанцам в жестокости, они вырезали всех без разбору и грабили город. Угодивших в плен привязывали у всех на глазах к пушечным стволам и выстрелом рассеивали тела по округе. Беглар торопил, подгонял товарищей, и не зря – британцы уже объявили его в розыск и сулили крупное вознаграждение за его голову. Той же караванной дорогой, какой они прибыли в Индию, четверо арцахцев вернулись в иранский Карадаг, в Гасумашене нашли солдата, который провёл их к Худафиринскому мосту и с помощью начальника сторожевого поста переправились на другой берег Аракса.

– Ну вот, – обратился Беглар к товарищам, – здесь нам придётся разойтись по одному, потому что всех вместе нас того и гляди арестуют. Поселимся кто где, но всегда будем на связи друг с другом. Мкртыч, ты покамест обоснуйся в Хцаберде, тебе, Арустам, выпадает Атерк. Григор-бек отправится в Мец Шен. Заводите семьи, постарайтесь наладить оборону своих сёл, у вас уже довольно богатый военный опыт. А в Талыше пока не показывайтесь.

– А ты? – спросил Мкртыч. – А ты не в Талыш ли собираешься?

– Нет, в Талыш мне нельзя, – ответил Беглар. – Я поеду в одно из низинных сёл, вероятно, в Багум-Саров. Что до денег, сейчас мы поровну разделим всё, что у нас есть, этого каждому хватит, чтоб обзавестись небольшим делом.

– Может быть, половину тебе, а остальное – на троих? – сказал Мкртыч. – Что ни говори, без тебя мы б этого не заработали. Да к тому же наследник мелика – ты.

– Не пойдёт, – отрезал Беглар. – Перед Богом все мы равны. Вы же знаете закон арцахских охотников – добыча делится поровну.

 

5. Снова в Багум-Сарове

 

Староста Багум-Сарова Даниэл встретил Беглара приветливо, несколько лет назад им уже доводилось видеться в Талыше.

– Вон оно как, опять судьба свела нас, – улыбнулся Даниэл, человек хоть и грузный, но живой и энергичный. – В прошлый раз я просил тебя – время от времени заглядывай к нам и примени у нас на земле европейский сельскохозяйственный опыт. А ты собирался рассказать, что вычитал о нашем селе в старинных книгах. Вот и рассказывай, а мы послушаем.

– Армянский историк Мовсес Каланкатуаци, чьё родное село Каланкатуйк позднее стало называться Тартар-базар, поведал в своей «Истории страны Алуанк»[10], что в старину в Арцахе дважды появлялось русское войско. Впервые это было в 520 году, когда «царь росмосоков, собрав свои войска, вместе с полком Тобельским, присоединив также войска гуннов, перешел реку Куру…Группа войск вторглась по долине Тартара в гавар Арцахв начале Пасхи и стала грабить Мец Куанк…Подобно морским волнам, неприятельские воины вскоре захлестнули Астлаблур  (близ Атерка)… Была там и женщина одна по имени Тагуи из села Багинк гавара Ути, весьма знатная». Это, пожалуй, самое первое упоминание о русских из Москвы, а ещё о Багум-Сарове. Багинк некогда был языческим центром. А впоследствии историки повествуют о группе проповедников христианства и мученичестве Тагуи.

– А вторым кто и что рассказал про наше село?

– Да не про село, а про русских. Во второй раз их войско пришло в начале VII века. «…с севера нагрянул народ незнакомый и чуждый, прозванный рузиками… Подобно вихрю, прорвались они через проход обширного моря Каспийского, внезапно достигнув Партава, столицы Алуанка, который не сумел оказать им сопротивление. И город был предан мечу… Тогда женщины города задумали отравить рузов, дав им напиться из чаши смерти, но те, узнав об этой измене, стали беспощадно истреблять и женщин, и детей их».

Беглара сделали помощником сельского старосты. Поскольку к тому времени жители соседних мусульманских деревень всё чаще стали совершать на село разбойничьи набеги, он первым делом укрепил оборонительные рубежи со всех четырёх сторон. Важным нововведением оказалось устройство в узловых точках земляных валов. Из сельчан, способных носить оружие, он составил дружины, установил  дежурство в полях и на сторожевых пунктах. Отныне набеги татарских разбойничьих шаек на Багум-Саров встречали достойный отпор. Однако по-прежнему беззащитными оставались  соседние армянские сёла Асан-Гая и Маралян-Саров. Едва над ними сгущались тучи, тамошние крестьяне спешили в Багум-Саров, оставляя свои очаги на разграбление.

Наладив самооборону, Беглар взялся развивать современное сельское хозяйство. В Багум-Сарове исстари отдавали предпочтение хлопководству и виноделию. Первое, чем озаботился Беглар, – приобрёл семена высокоурожайного хлопка, что принесло сельчанам  изрядную прибыль. Их жизнь и быт стали несопоставимо лучше прежнего. Немалым и соответственно доходным оказался урожай привезённой из Бенгалии дикой свёклы, которую Мкртыч Антонов из Гандзака закупал для изготовления красителей. Это мало-помалу заинтересовало и татар из окрестных деревень. Кое-кто из них уразумел, что решать наболевшие свои вопросы можно по-другому – не грабя и уничтожая соседей-армян, а собственным умом и руками. Всё чаще то один, то другой из татар заглядывал в Саров посоветоваться с Бегларом.

Следующее, что предпринял Беглар, – открыл в селе школу и обустроил переехавших из Шуши учителей. Случалось, он и сам проводил уроки, внушая крестьянским детям, как это жизненно необходимо – развивать сельское хозяйство. Далее он отремонтировал церковь и приобрёл старинное рукописное Евангелие.

Минуло время, староста Даниэл умер. Старейшины села решили назначить Беглара старостой. При этом они дали ему деликатный совет жениться на молодой вдове Даниэла, матери трёх детей. У Беглара тоже родилось от неё трое детей, которых записали Бегларянами; дети же Даниэла стали Даниэляны.

Как-то Беглару получил весточку из села Чапар, что в долине Тартара. Тамошний староста Вардазар сообщал через посыльного, дескать, он сын Бегларова товарища Мкртыча, который ушёл из Хцаберда и обосновался в пустынном урочище в долине Тартара, неподалёку от Атерка. Посыльный подробно рассказал о том, как семейство Мкртыча перебралось на новое место. В Хцаберде Вардазар занимался торговлей. Не сумев прокормить этим семью, стал тайком промышлять производством водки. К нему должны были нагрянуть из уезда с проверкой, он доверил кое-что из своих вещей соседям, однако так и не получил их обратно. Разобидевшись, уехал из Дизака. За поддержкой обратился к настоятелю Гандзасарского монастыря, тот привёл Вардазара в заброшенное сельцо и посоветовал там поселиться. Три года он ютился в церкви этого разрушенного и обезлюдевшего села. Наконец на фундаменте развалившего дома вблизи церкви поставил себе добротное жильё. Потихоньку в село вернулись из Арара, Бердадзора, Татева прежние жители, восстановили дома, огородили их и свои сады изгородями. По словам Вардазара, отец велел ему наладить с Бегларом связь.

Беглар пригласил Вардазара навестить его в Багум-Сарове, хотел вместе обсудить, как им защитить армянские сёла, потому что поодиночке невозможно становилось отбиться от периодически повторявшихся разбойничьих набегов и вооружённых нападений. Он всегда полагал, что соседние татарские поселения представляют серьёзную опасность для багумсаровцев, и убеждал их отстроиться в более надёжном и безопасном месте, к примеру, на свободной территории  вблизи Мараги. Но сельчане не в состоянии были бросить могилы своих отцов и праотцев. Они жили тут с незапамятных времён. Ещё пятьсот лет назад в долине между Курой и Араксом не было никаких иных поселений, кроме как армянских. Однако племена, пришедшие сюда в позднее средневековье из Средней Азии, Крыма и Северного Кавказа, вытеснили равнинное армянское население в горы. Происходило это так. Одна или две кочевые семьи нанимались в армянские сёла пасти скотину, начинали мало-помалу красть её, спустя время приходили новые семьи, селились. Армяне, не в силах ужиться с ними, покидали родимые очаги, перебирались в более безопасное место. Несколько багумсаровских семейств устраивали на лето становища в незаселённых местностях у села Марага и перебирались туда.

Постепенно Беглар передавал обязанности старосты старшему сыну, Арушану, завещав ему по наследству и эту заботу – переместить село.

 

6. Армяно-татарская резня 1905 года

 

В конце февраля 1905 года в родное село вернулся друг Арушанова детства Асатур, уехавший несколькими годами ранее на нефтепромыслы в Баку. Первым долгом он отправился к другу.

– Живёте себе как у Бога за пазухой, а в Баку тем временем ужасная резня, – с горечью сказал Асатур.

– Что за резня такая?

– Режут армян.

– Кто?

– Татары, турки, кто ж ещё…

– Ну-ка зайди в дом, выпьем стаканчик-другой мускатного вина, глядишь, язык и развяжется, расскажешь толком, что и как.

Сели за стол, чокнулись.

– Шестого февраля было воскресенье, – рассказал Асатур. – Я был на площади у парапета. В церкви с минуты на минуту должна была начаться служба. Татарин по фамилии Бабаев ни с того, ни с сего подошёл к стоявшему у суда солдату-армянину, выстрелил в него из пистолета и ранил. Часом раньше этот солдат из караульной команды убил из ружья известного бандита-пахана Ашура-бея, который пытался бежать по дороге из суда в тюрьму. Молодые армяне тут же схватили стрелящего в солдата Бабаева и сдали его полицейским, а те повезли задержанного в околоток. Однако не проехали и ста саженей, как преступник выпрыгнул из коляски и, стреляя направо-налево, скрылся. Армяне бросились в погоню и на Кривой улице настигли Бабаева. Тот затеял перестрелку, в которой и погиб. Вместо того чтоб отнести тело домой, татары стали носить его по своим улицам, натравливая народ на армян,  подстрекая резать их. К вечеру толпы татар начали нападать на наших и резать всех подряд.

– Что потом, Асатур? Кончилась эта заваруха?

– Все мы думали, что кончилась. Этакое недоразумение. Наутро наивные армяне, как ни в чём не бывало, пошли по делам в город. И уже часов около десяти началась чудовищная резня. Грабили дома, где живут армяне, грабили магазины, учреждения. И  резали кого ни попадя – старого и малого, женщин и мужчин. Я привёз кое-какие газеты, где русские репортёры в подробностях описывают, что творится.

– Ну хорошо, а в чём же причина резни?

– Сколько я понимаю, Арушан-джан, на первом месте – национальная вражда. Должно быть, с того с самого дня, когда татары появились на нашей земле, началась эта вражда, потому как очень уж им приглянулась и земля, и горы, и дома, и добро наше.

– Ясное дело…

– Ну а второе, татары живут хуже, чем армяне. Теперь они считают, это, мол, их земля. Вообще, к чему ни прикоснулись они когда-либо, считают своим и называют тюркскими именами. Армяне строят в Баку великолепные дома, на широкую ногу в них обживаются, а занесённый сюда из среднеазиатских пустынь кочевник и жильё-то сооружать ещё не научился. Такого человека проще простого убедить, будто худо живёт он из-за армян, и выход – вот он: ограбить этих гяуров, отнять их дома и без жалости всех их истребить.

– Но ведь сельский татарин обозлён и на своих беков. Мне многие из них в этом признавались.

– Оттого-то бекам и нужно перенаправить их недовольство на армян. Я прихватил с собой несколько пистолетов и ружей, мало ли что…

– Ты, выходит, думаешь – они нападут и на нас?

– Ни секунды не сомневаюсь, – утвердительно кивнул Асатур.

– Чтобы не нагонять на село страх и панику, не то народ побросает всё и побежит, я никому покамест этого не говорил, но тебе, Асатур, скажу. Позавчера ночью пришёл из соседнего Хангяраванда мой кирва[11] – Ага-киши. Рассказывает, явился, мол, в их деревню мулла из Гянджи, собрал мужиков и настропалял их готовиться к джихаду – священной войне против армян. Вооружайтесь, говорил, учитесь драться, грабить и без пощады резать, уничтожать армян, чтобы мы, мусульмане, стали безраздельными хозяевами этой земли.  Напирал он особенно на то, что надо выгнать из Багум-Сарова всех армян и завладеть их имуществом. С этой миссией муллы ходят из деревни в деревню, повсюду ведут одинаковые разговоры, вдалбливают одно и то же – чтобы люди готовились и, получив сигнал, единым ударом обрушились на армян.

– Ага-киши сильно рисковал.

– Увы, ты прав.

– Что-то случилось?

– Той же ночью, когда он возвращался, его остановили – дескать, ай, Ага-киши, где пропадал? – «Иду с Тартара». – «А не ты ли битый час торчал в гяурском Сарове?» – «Ну да, заглянул по пути к кирве Беглару, оставлял у него кой-что». – «Небось и о том, что мулла говорил, разболтал». Убили без суда и следствия, привезли в деревню и говорят – это, мол, дело рук армян из Багум-Сарова. На похороны сошёлся народ из окрестных деревень и поклялся отомстить гяурам. Бахатр-бек Карабеков за голову каждого армянина посулил хорошие деньги, а за мою голову – вдвое. Между прочим, отец мой, Беглар, убил вблизи Талыша отца этого Бахатра, разбойника, который на масленицу, в праздничный день, явился грабить племенной завод и житницы.

– Что будем делать? – спросил Асатур.

– Надо быть осторожными. Завтра соберём старейшин села, ты сходишь в Маралян и Асан-Гая, позовёшь и тамошних старейшин. Посчитаем, сколько у нас под рукой единиц оружия. Нужно будет установить строжайшее дежурство, выставить дозоры, как это было при моём отце.

– Эх, слышал бы нас дядя Беглар…

Весной татары из окрестных деревень – Джамбитлу, Тартар-базар, Дарбатлу, Дамрлу и Хангяраванда,– перед тем как уйти на летние пастбища, по заведённому обычаю отдали на хранение армянским побратимам свои ценные вещи и, взяв у них лишних лошадей и ослов, нагрузили своими тюками и увели с отарами овец высоко в горы. Но после стычек, случившихся в речной долине Хачена с поднимавшимися в горы кочевниками и тамошними армянами, ещё не покинув летние пастбища, забрали отданные на хранение ценности. Багумсаровцы сочли это дурным знаком. Отношения с татарами начали мало-помалу осложняться. В конце сентября те угнали из Асан-Гая двести голов скота. Сельчане сразу же побросали дома и хлопковую плантацию и перебрались в Марагу, что в трёх верстах от Тартар-базара. Как только село обезлюдело, татары ограбили его, а потом и сожгли до последнего дома.

Вечером первого октября Арушан получил известие, что четверо жителей Маралян-Сарова попали возле деревни Джанятаг в западню и после ожесточённой схватки трое – сорокалетний Хачатур Тевосян, двадцатипятилетний Чрах Ованнисян и тридцатилетний Мартирос Тонян  – были убиты и лишь один, чудом уцелев, воротился домой. Часть отчаянно запаниковавших армян округи стало уже невозможно удержать. И, бросив поля с неубранным урожаем хлопка и свёклы, они побежали – кто в Марагу, кто в Чайлу, кто в Талыш.

Староста Багум-Сарова Арутюн обратился к уездному начальнику, который направил оборонять село отряд из двадцати пяти казаков. Однако татарам это не помешало угнать багумсаровское стадо – сто тридцать три коровы.

Саровцы пытались изо всех сил противостоять испытаниям. Однако события, которые произошли с 18-го по 23 ноября в Гандзаке и очевидцами которых оказались Арушан и Асатур, заставили их впасть в отчаянье. Произведённое в селе вино, тутовую водку, свёклу и пшеницу саровцы по решению старейшин повезли подводами в Гандзак на продажу. Им предстояло также договориться о продаже выращенных в домашних условиях шелковичных коконов и овечьей шерсти. Что касается собранного на плантации хлопка, то его сельчане продавали хозяину хлопкоочистительного завода в Евлахе нефтепромышленнику Давид-беку Аван-Юзбашяну. Наряду с хлопкоочистительным заводом он наладил также производство хлопкового масла и корма для скота. По распоряжению промышленника саровцы пользовались исключительными правами покупать его продукцию вне очереди и по низким ценам.

Из шелковичных коконов в Гандзаке добывали шёлк особого сорта, грубоватый и толстый, которым обычно покрывали кушетки. Помимо того, производили материю красного цвета, шедшую на женские платья и шальвары, и пёстрого – на головные платки. Надо заметить, что с усилением тифлисского рынка елизаветпольский рынок постепенно утрачивал региональное значение. Здесь продавались только товары первой необходимости.

Армянское население Гандзака строило дома в тифлисском духе – с балконами, наличниками и дверями, украшенными великолепной тонкой резьбой, тогда как мусульмане придерживались персидского стиля – их дома были земляными, с плоскими кровлями. На городской площади одну сторону занимали лавки и магазинчики торговцев и мастерские ремесленников, а противоположную – караван-сарай сына Джавадхана – Угурлу-аги. Караван-сарай этот архитектурой своей напоминал меликский дворец, в нём было ни много ни мало шестьдесят комнат. Несколько из них занимал командир казачьего полка.

В гандзакском уездном училище обучались девяносто армян, десять мусульман и пятеро русских. В городе же Гандзаке жило 43 тысячи 113 армян и приблизительно сто тысяч татар. Одним словом, на каждые одиннадцать армян и шестьдесят татар приходилось по одному школьнику.

И вот багумсаровцы оставили гружённые семьюдесятью шестью пудами вина и сорока пятью пудами пшеницы телеги у въезда в город, а сами направились к рынку проведать, что там и как. Они слышали от одного армянина, что в половине одиннадцатого во дворе городской школы назначен митинг, в котором будут участвовать армяне и татары. Но незадолго до этого на краю армянского квартала, в начале улицы Дик-Куча, перед садом Григора Тер-Арутюняна неожиданно были обнаружены трупы двух жителей деревни Тоханлар Байрама Мешади-Самада Али-оглы и Мегр-Али Зейнал оглы. Ещё один татарин, считавшийся приятелем убитых, проходя мимо армянского квартала, пронзительно кричал, что его приятелей убили не здесь, а сюда зачем-то перетащили. Добежав же до татарского квартала, стал говорить нечто противоположное – мол, армяне убили его приятелей.

В пятницу 18 ноября магазины армян были открыты, а для татар это был праздник Джум, они в тот день не торговали. Весть об убийстве мгновенно разлетелась по татарским кварталам. Авторитетные татары собрались в мечети шаха Аббаса. Через некоторое время из её дверей вывалился вконец озверелый сброд, и началась резня. Первой жертвой оказался Васил Тер-Мартиросян. Рынок наполнился татарами, они были вооружены  кинжалами и ружьями. Убивали ни в чём не замешанных и неповинных людей. Резня сопровождалась грабежами, насилиями. Награбленное добро, не откладывая на потом, складывали на загодя подготовленные телеги и конные упряжки и увозили. Саровцы попытались было найти городовых и открыть им глаза на то, что творится, но те будто сквозь землю провалились. Они заранее покинули общественные места и наиболее оживлённые улицы. Когда близ армянской церкви несчастные умоляли генерал-губернатора Такаяшвили остановить резню, разграбление магазинов и поджоги и при этом сообщили, что по армянскому кварталу стреляют из пушек, губернатор засмеялся им в лицо и пальцем о палец не ударил. Из окрестных деревень, особенно из Топал-Гасанлу, в город нагрянула толпа, жаждавшая грабить. Если в кварталах Армянский и Ереван мужчины сорганизовались для самообороны и раз за разом отбивали налёты сброда, то положение слободы Нор Шен час от часу ухудшалось. Четыре дня и ночи длились упорнейшие схватки. Народ укрылся в церкви, а потом спасался на фургонах. Опустевшую слободу заполонила толпа, грабила все дома подряд и, ограбив, поджигала.

Часть гандзакцев укрылась в казармах. Это развязало руки погромщикам, и они беспрепятственно налетали на магазины и дома армян.

Саровцы убегали из города садом немца Форера[12] и видели, как свирепая толпа терзала его работников-армян. Форер безразлично взирал на эту картину. Он мог дать за них выкуп и спасти их, однако ничего не сделал.

За четыре дня в Гандзаке погибло сто пятьдесят армян.

Когда Арушан с Асатуром добрались до села, татары уже блокировали чайлинский водораспределитель и перекрыли канал в Багум-Саров. 30 ноября Арушан отправил сельских парней вместе с восемью казаками к водораспределителю в Чайлу, чтобы пустить воду по каналу, но те вернулись ни с чем. Чайлу был окружён татарами. Измученная жаждой скотина беспрерывно мычала. Татары тем временем подошли к селу и окружили его. В первый день сельским удальцам удалось отбить все атаки, следовавшие то с одной, то с другой стороны. Со 2-го по 4 декабря село упорно противостояло налётчикам, пока не подоспели солдаты; вместе с ними армяне отогнали толпу погромщиков. Шестеро сельчан погибли: пятидесятилетний Симон Тунибалаян, двадцатипятилетние Галуст Арутюнян и Айрапет Мартиросян, сорокалетний Арутюн Суварян, Поти Рустамян и Рустам Ованнисян, которым было тридцать и двадцать восемь лет от роду.  Погиб также один казак; татары отрубили ему голову и унесли с собой, чтобы заполучить обещанное беком вознаграждение.

Приехавшие из Евлаха багумсаровцы рассказывали, что 28 декабря татары  взорвали на железнодорожной станции присланный из Тифлиса вагон с двумя пудами пороха. Четырнадцать человек погибли на месте.

Багумсаровцы целых восемнадцать дней кормили отряд казаков, и, несмотря на это, в конце концов принуждены были бежать в Марагу, Талыш, Матагис и Чайлу. После повсеместного грабежа толпа татар разрушила опустевшее село. Всего в Багум-Сарове сгорело двести тридцать, в Маралян-Сарове пятьдесят, в Асан-Гае семьдесят домов, а помимо того, школы, скотные дворы, вообще всё, что поддавалось уничтожению. Семьи, бежавшие в Марагу, пристроились близ околицы, где создали временное палаточное жильё. А мужчины вместе с марагинцами стояли в дозорах, охраняли село.

Марагинцы переселились в 1828 году из города Марага, находившегося на юго-восточном берегу озера Урмия. Поначалу они осели неподалёку от Партава на берегу Тартара. Лето здесь жаркое, и комары разносили по всей округе малярийную заразу, подхваченную в ближайших озерцах и болотах. Не найдя никакого средства против этой напасти, беженцы с большими потерями продолжили  путь и остановили свой выбор на местечке в трёх верстах восточнее Тартар-базара (в старину – Каланкатуйк), где вплоть до XIX века стояла крепость меликов Джраберда, звавшаяся Казарх. В 1790-е годы здесь произошло важное событие. Чтобы покончить с родом владетелей Джраберда Мелик-Исраэлянов, шушинский хан подговорил Мисаила-бека, сына попавшего под его влияние сотника Алаверди из деревни Кюлатах, предательски убить своего господина мелика Меджлума и захватить власть. Интригами такого рода хану удалось истребить хаченских Джалалянов и поставить на их место Мелик-Мирзаханянов из Хндрастана. Кюлатахский бек послушался хана и на пару с зятем, Акобом-сотником, отправился в гости к отважному джрабердскому мелику. Предатели, однако, потеряли бдительность и выдали себя. Их схватили, казнили, вырезали их семьи; один только Ростом-бек изловчился бежать к хану Ибрагиму.

Узнав, что его подданный, подкупленный шушинским ханом, искал случая предательски убить его,мелик Меджлум стал осторожнее. Впоследствии ему пришлось увести жителей Казарха в иные места. И вот армяне Мараги, понеся чувствительные потери, в конце концов обретают себе пристанище в этих краях и называют новое село именем родного города. Говор марагинцев – разновидность одного из западноармянских диалектов.

В июне 1905 года здесь выпал сильнейший град, уничтоживший в полях все зерновые. Крестьяне голодали. На следующий год у них не было зерна на посевную. Поля на границах с татарскими поселениями остались незасеянными, поскольку мусульмане нападали на крестьян, убивали их или уводили в плен.

21 декабря, сосредоточив в Тартар-базаре крупные силы, татары предприняли набег. Но добиться хоть какого-нибудь успеха им не удалось. Набег, ещё более дерзкий, возобновился 23 декабря. Армяне стойко отбивались, и татары несли ощутимые потери (у них было шестьдесят три убитых) и откатились вспять. Армяне в тот день недосчитались четверых – Мирзаджана и Аванеса Ахтаманянов, Дамрчи Арутюняна из Асан-Гая и одного шушинского торговца. Зато назавтра, когда атаки возобновились, армяне почувствовали нехватку боеприпасов. Пришлось организовать отход, избегая при этом жертв. Прикрывали отступавших Арушан и ещё трое марагинцев, оставшихся на позициях.

– Уходите, парни, уведите людей в Мец Шен, – сказал спустя несколько часов Арушан Бегларян, – я тут какое-то время не дам татарам продвинуться.

Он знал – если татары войдут в Марагу, то вырежут всё мирное население. Целый час Арушан сражался в одиночку, не пропуская врагани на шаг. Между тем жители Мараги вместе с беженцами из Багум-Сарова, Маралян-Сарова и Асан-Гая спешили к Мец Шену, где по старинному обычаю в случае опасности собиралось джрабердское ополчение, чтобы встретить атаку врага.На высотке Артаптук близ Мец Шена был устроен наблюдательный пункт. Именно там тяжело ранили багумсаровца Аванеса. Раненый подозвал младшего брата:

– Умираю, Акоб, не бросай моих детей без пригляда.

Вскоре умер и Симон, отец братьев; его похоронили под кизиловым деревом.

У татар недоставало духу приближаться к Мец Шену. И беженцы через какое-то время вернулись восвояси. Только сельчане Багум-Сарова, Маралян-Сарова и Асан-Гая не спешили возвращаться в свои разорённые и разграбленные жилища. Семнадцать семей, в их числе пять из Шаки, соорудив себе землянки-времянки, обосновались неподалёку от молоканского Левонарха и дожидались тут новостей из равнинных своих деревень.

В результате армяно-татарских столкновений 1905–1906 годов было разрушено 252 села и семь городов, осталось без крова сто тысяч человек, погибли около десяти тысяч. Ещё одним последствием столкновений оказался повальный голод.

В феврале 1906 года в Тифлисе, в резиденции наместника состоялся армяно-татарский съезд, в котором участвовали шестьдесят делегатов от обеих сторон. Наместник открыл его и удалился. Мероприятие продлилось пятнадцать дней и пришло к выводу, что  в трагедии повинно правительство, не предотвратившее кровопролития.

Жители Багум-Сарова, Маралян-Сарова и Асан-Гая волей-неволей вернулись к родным очагам, вновь отстроили свои дома. Татары возвратили завёрнутое в циновку тело Арушана Бегларяна. Жена Анна, сыновья Ишхан, Павле и Баба и дочь Майко развернули циновку… Тело было растерзано на четыре десятка кусков…

Жизнь в Багум-Сарове и соседних деревнях мало-помалу входила в обычное русло. Люди сызнова собирались на завалинке, обсуждали насущные дела. Среди них объявился не вышедший ростом Саргис с братьями.

– Гляньте, люди добрые, какие малыши – ровно кукушата.

– Зато сёстры у них рослые.

С того дня приклеилось к Саргису прозвище Кукушонок.

У Саргиса было два коротышки брата и три высоченные сестры. Стоило ему либо кому-то из его братьев появиться на людях, кто-нибудь говорил: а вот и Кукушонок. Весь их род прозвали Кукушатами.

В сельчанах накрепко засела горькая память о минувших набегах. Добрая половина семей надумала уйти в более надёжные места и основать новую деревню. Надо было только дождаться подходящего повода.

 

7. Основание Маргушавана

 

В Багум-Сарове семь семейств – Саргиса Галстяна, Арутина Григоряна, Вардана Геворкяна, Андраника Галстяна, Амбарцума Галстяна, а также Бегларяны, Даниэляны и Тупхачатряны – хоть и сохранили прежние очаги, обзавелись уже современными жилищами, садами, скотными дворами в окрестностях Мараги и ждали подходящего повода, чтоб обосноваться там с разрешения государства.

Такой повод не замедлил подвернуться. Эту местность приобрёл бакинец, глава нефтяной компании «Сюник», нефтепромышленник и крупный помещик, владелец  хлопкоочистительного завода в Евлахе Давид-Бек Аван-Юзбашян. Староста Багум-Сарова Арутюн связался с нефтепромышленником, которого очень заинтересовала идея основать в его поместье новое село и поселить в нём саровцев. Оставалось осуществить её, а разрешение получить у бюрократов из канцелярии кавказского наместника.

Родовые корни Давид-Бека Аван-Юзбашяна тянулись из села Шахкерт (Казанчи), что в Нахичеванском уезде. Он был одним из потомков руководителя и героя освободительной борьбы карабахских армян в первой четверти XVIII столетия полководца Авана. Известно, что по совету грузинского престолонаследника Бакура Шахнаваза полководец Аван с тридцатью другими деятелями-армянами включился в освободительную борьбу, вместе с гандзасарским католикосом Есаи Асан-Джалаляном[13] основал в Арцахе военизированное государство Армянские Сгнахи (первая половина 18-го века) и выдворил из края османские войска. В 1717 году Аван завершил усиление крепости Шуши. В 1723 году Пётр Великий со специальным послом Иваном Карапетом отправил в Карабах адресованную армянскому народу Меморию и Грамоту.

 

1723, Июня 3-го

 

Высочайше утвержденная мемория, выданная Ивану Карапету

 

Честному народу Армянскому, обретающемуся в Персии, Наша Императорская милость и поздравление.

Вам известно, что из древних времян между Нашим империем и Персидским государством всегда отправлялись добрая корреспонденция и свободное купечество со обеих сторон пользе и прибыли, которое потом приключившимися в Персии замешании пресеклось. И тогда бывшим нашим купцам в Шемахе учинено превеликое разорение и убийство, и для того Мы принуждены были в тех краях оружие свое употребить. И Божиею помощию учинилось, что городы, на берегах Каспийского моря лежащие, через которые оное купечество всегда в Нашу империю шло, под Нашу протекцию отдались, и понеже оное купечество от большой части от вашего народа отправлялось, и для того Армяне, как те, которые в Персии обретаются, так и особливо те, которые в множественном числе в разных городах Нашей империи живут и торг свой имеют, Нас всеподданейше просили, дабы с вами, Армяны, в Персии обретающимися, оное купечество возобновить и восстановить. И Мы со особливой ко оному народу имеющейся Нашей Императорской милости чрез сие объявляем, дабы они прежде имевшееся свое купечество чрез те в Нашей протекции обретающиеся городы с Нашею империею возобновили и для того в те городы, лежащие на Каспийском море, и внутрь Нашего государства, без всякого опасения приезжали, и ежели пожелают, во оных городах и их уездах, где и прежде сего жилища свои имели, селились и жили и торги свои свободно и без всякого препятствия отправляли, обнадеживая, что Мы не токмо то их купечество защищать и к свободному отправлению оного всякое потребное вспоможение учинить повелим, но и еще для вящей прибыли и пользы некоторыми особливыми привилиями (привилегиями. – Б.) снабдевать и всемилостивейше жаловать будем. И для всящего того Армянскому народу в том уверении рассудили за благо по прошению здесь обретающихся Армян одного из их братии, Ивана Карапета, с сею Нашею отверстою грамотою отправить, и оному Всемилостивейшую волю и резолюцию во всех протчих Армянского народа прошениях и делах объявили и желаем, дабы ему в том полная и совершенная вера подана была, и во удостоверение того сия Наша отверстая грамота дана за Нашею государственною печатью.

 

Иван Карапет прибыл в город-крепость Шуши 31 декабря 1723 года. 4 января 1724 года Аван Юзбаши созвал собрание представителей Дизака и Варанды и принародно в присутствии Ивана Карапета принял верховенство над собой Российской империи. Документ этот, скреплённый печатью и подписанный Аваном и другим военачальником, Мирзой, был отправлен в Москву в январе 1724 г.

 

ПИСЬМО ЖИТЕЛЕЙ ДИЗАКА И ВАРАНДЫ О СОГЛАСИИ ПРИНЯТЬ

РОССИЙСКОЕ ПОДДАНСТВО

 

Грамота сия свидетельствует о том, что 4 января 1724 года по рождеству Спасителя нашего мы, нижеподписавшиеся старшины округов Дизака и Варанды, со всем нашим воинством, со всем священством, учёными монахами, меликами, сельскими старейшинами и старостами и всем от мала до велика народом по собственной воле и доброму согласию становимся слугами великого царя и с мига сего и до Христова пришествия исполнять будем все повеления государя Петра Великого. И ежели получим какое-либо повеление и не исполним, отступимся, ежели обманем, то головы наши и имущество государевы будут и государь пред Богом непобедим будет, а мы – покорны ему.

Грамота писана в городе Шуши в 1173 (1724) году армянского летосчисления.

 

Печать. Сотник Аван

Печать. Сотник Мирза

 

Осенью 1726 года в длившемся восемь дней сражении близ Шуши армяне во главе с Аваном взяли верх над сорокатысячной османской армией Мустафы-паши.

Русская помощь, которой ждали не только все армяне, но и грузинский народ, так и не пришла. Попытка русской армии, двигаясь из Дербента по Каспийскому морю, достичь Баку завершилась неудачей. Во время шторма потерпели крушение суда с войсками, оружием и боеприпасами. Пётр Великий в письме к карабахским армянам  предложил им перебраться в Баку и Гилан и основать там царство под русским протекторатом.

Из-за внутренних усобиц с карабахскими меликами в 1728 году Аван Юзбаши вынужден был уехать из Арцаха. Согласно документам от 26 июня 1734, он поселился неподалёку от Прикумска (ныне Будённовск), где получил во владение шесть деревень. «От прежнего персидского шаха пожалован он был ханом, ныне ея Императорское Величество соизволило его пожаловать генералом-майором».  В чине генерал-майора он возглавлял 1-й Армянский ударный эскадрон, базировавшийся в Баку.

Что же касается Шахкерта-Казанчи, то это было самое героическое в Нахичеванском уезде и самое непокорное чужеземцам село. Нахичеванский хан Гейдар-кули обложил армянское население Гохтана тяжелейшими налогами. Первыми в 1750 году восстали шахкертцы, возглавляемые князем Ованнесом Хандамиряном. В бою персидский хан потерпел поражение. Он предложил перемирие и на переговорах отравил руководителя повстанцев и убил его. Шахкертцам ничего не осталось, как уйти из родных краёв. Так часть из них очутилась в Шуши. Сюда же бежали и армяне Агулиса и Мегри. Все они практически наново отстроили город, превратив его в один из успешных торговых центров на Кавказе. Помимо того, Шуши стал важнейшим после Константинополя и Тифлиса центром армянской культуры.

Потомок доблестных героев из Шахкерта, которых из поколения в поколение растили в патриотическом духе, Давид-Бек Аван-Юзбашян  отличался также своей благотворительностью. После смерти в Тифлисе, в 1903 году, видного армянского историка Александра Ерицяна, он купил его богатую библиотеку. В письме от 5 февраля Давид-Бек уведомил католикоса всех армян Мкртыча, что в память о своей покойной супруге Мариам Ованнисян-Аван-Юзбашян подносит эту библиотеку в дар первопрестольному Эчмиадзину. При этом, поскольку библиотека Святого престола не располагает подходящим помещением, он выделяет соответствующую сумму для строительства на территории Эчмиадзинского монастыря Матенадарана, то есть  древлехранилища.  Через три года, в 1906-м, он опубликовал в Венеции первый альбом Александра Есаяна, посвящённый архитектуре Ани, и в торжественной обстановке преподнёс этот альбом в дар наместнику. В 1908 году Давид-Бек Аван-Юзбашян осуществил на свои средства дешёвое издание «Раны Армении» Хачатура Абовяна, чтобы сделать этот роман общедоступным и поистине народным. Католикос Геворг V своим кондаком[14] от 12 сентября 1916 года благословил Давид-Бека Аван-Юзбашяна и выразил своё удовлетворение его благотворительной деятельностью, в частности, строительством эчмиадзинского Матенадарана.

Между тем замечательный патриот мечтал когда-либо восстановить былую славу города-крепости Шуши. В 1906 году он задумал проложить туда железнодорожную линию от станции Евлах. Однако горожане всячески препятствовали этому патриотическому проекту: дескать, Аван-Юзбашян строит железную дорогу только ради собственной выгоды. Конечно, в планах Давид-Бека учитывалась экономическая сторона вопроса, без которой всякое строительство лишено смысла. Среди прочего предполагалось доставлять сельскохозяйственную продукцию из горных и равнинных районов Арцаха на железнодорожную станцию. Постепенное становление экономически сильного города было напрямую связано с оживлёнными грузовыми перевозками. С помощью железной дороги патриот-предприниматель хотел возродить авторитет и славу Шуши как крупного торгового и культурного центра. Позже шушинцы поняли свой промах и обратились с просьбой проложить к ним от Евлаха железную дорогу к другому армянскому нефтепромышленнику и благотворителю, Александру Манташеву. Манташев, однако, не взял на себя подобные расходы, поскольку как раз и не видел в этом экономической выгоды.

Идея основать поблизости от Мараги новое поселение долгое время не давала Давид-Беку Аван-Юзбашяну покоя. Он периодически встречался со старостой Багум-Сарова Арутюном, вынашивая планы возвести в тех местах посёлок городского типа. Согласно его замыслам улицы в этом посёлке следовало строить прямыми, а дома профессионально проектировать. По приблизительным прикидкам только на то, чтобы приобрести у государства площадь для застройки, надлежало потратить двести тридцать тысяч рублей. С этой целью предприниматель и обратился от имени сельчан к наместнику Кавказа графу Иллариону Ивановичу Воронцову-Дашкевичу. Но даже дозволение получить аудиенцию у наместника требовало немалых затрат. Чтобы дело не откладывалось в долгий ящик, нужно было терпеливо преодолевать бесконечные проволочки и препоны, столь свойственные царской бюрократии. Каждой переезжающей на новое место семье Давид-Бек дарил два гектара земли вблизи дома и вдобавок к ним ещё десять гектаров в полях, окружавших его поместье.

Новое поселение предприниматель заложил в полутора километрах западнее Мараги. Здание управы было сложено из обожжённого красного кирпича. Приглашённых издалека специалистов ждал двухэтажный жилой дом, перед которым высадили экзотические деревья из Крымского ботанического сада: пальмы, кипарисы, голубые ели, другие растения. Полный решимости восстановить былую славу карабахских скакунов, Давид-хан открыл в новом посёлке конный завод. Для разведения закупил на елизаветпольском конном заводе чистопородных арцахских жеребцов. Царский наместник на Кавказе, питавший особую любовь к лошадям и состоявший председателем Кавказского коневодческого товарищества, всячески содействовал в этом армянскому предпринимателю. Кроме прочего, Давид-хан открыл в посёлке эеспериментальную семенную лабораторию – намеревался вывести наиболее урожайные сорта зерновых, соответствующие местным климатическим условиям. В лабораторию он тоже пригласил опытных специалистов.

Наместник окрестил новый посёлок Юзбашевкой.

Саровцам хотелось основать поселение в облюбованном ими месте близ Левонарха. Но Давид-хан запретил строить жильё западней Юзбашевки. Исходил он при этом из стратегических соображений – в случае татарского набега приобретшие боевой опыт саровцы должны были стать плечом к плечу с марагинцами и дать отпор врагу совместными силами.

И вот летом 1914 года, как только прекратились дожди, в будущем посёлке началась закладка жилищ. Дома багумсаровцы строили глинобитные, и тут особое значение придавали  соломе. С нею смешивали глинозём и наполняли этой смесью четырёхугольную деревянную форму; форму верёвками тянули в сушильню и выкладывали, чтобы необожжённые кирпичи сохли под солнцем. Аван-Юзбашян так и этак помогал сельчанам, даже привозил им саженцы для приусадебных садов. А старосте Арутюну он отгрохал из обожжённого кирпича двухэтажный особняк, часть которого служила конторой. При этом Аван-Юзбашян обещал выстроить через несколько лет кирпичный завод, чтоб основательно укрепить обожжённым кирпичом все до единого дома, поскольку посёлку предстояло со временем стать городом.

Новому поселению Аван-Юзбашян дал имя любимой своей дочки Маргуши. Двадцатилетняя красавица Марго страдала чахоткой.

Одновременно с багумсаровцами переселялись и жители сёл Асан-Гая и Маралян-Саров; их новые очаги раскинулись от Мараги до молоканской деревни Левонарх.

Однажды вместе с Аван-Юзбашяном приехал в Марагу архимандрит Гарегин Овсепян; он был на хорошем счету в Эчмиадзине и посоветовал заложить в центре Мараги церковь. Аван-Юзбашян обещал ему полное своё покровительство, но тот отказался. Богу, сказал он, предпочтительней, чтобы храм возвели на средства тех, кто придёт сюда для молитвы, – они почувствуют его своим и полюбят.

Отец Гарегин родился в деревне Магавуз в 1867 году. Отец перевёз семью в родное село жены-марагинки. Несчастный случай, произошедший здесь с его дядей Андраником, полностью перекроил судьбу подростка Гарегина. Андраник выучился в Шуше и учительствовал в местной приходской школе. Обручившиссь, он подарил невесте кольцо и пару башмачков. Приятели надумали подшутить над учителем-книгочеем и нашептали ему, будто красавица-невеста крутит шашни с деревенскими парнями. Андраник принял это с полным доверием и, не говоря лишнего слова, вернул обручальное кольцо невесте. Не снеся позора, девушка покончила с собой; под деревом, где она повесилась, стояли башмачки, подаренные любимым её Андраником. Узнав, как и что было на самом деле, Андраник испытал горькую вину и навсегда покинул село. Принял монашеский постриг, со временем удостоился в Эчмиадзине сана. Частенько наезжая в родное село, он оценил редкие способности племянника Гарегина, сына сестры; тот запоем читал стихи, Евангелие, жития святых. Едва мальчику минуло двенадцать лет, Андраник взял его с собой в Эчмиадзин.

Здесь Гарегин окончил семинарию Геворгян, потом учился в университетах Берлина, Халле, Лейпцига, получил в 1897-м степень доктора философии, в том же году начал преподавать в семинарии, заведовал древлехранилищем-матенадараном, возглавил семинарию Геворгян, редактировал журнал «Арарат», был избран действительным членом Императорского русского археологического общества в С.-Петербурге[15].

По всевозможным вопросом Аван-Юзбашян обращался за советом к Гарегину Овсепяну.

1914 год выдался дождливым. Из Ферганы завезли семь тонн семян хлопчатника, но сев явно запаздывал. С апреля по июнь беспрестанно лили дожди. Между тем Давид-Бек запланировал привезти из Европы новую технику – рядовые сеялки и трактора.

Началась Первая мировая война. Добровольцем отправился на фронт и брат Давид-Бека – Гурген-хан Аван-Юзбашян. Издававшийся в Шуши журнал «Тараз» напечатал статью об обладателе многомиллионного состояния, добровольцем ушедшем освобождать родную землю.

Тут-то и начались тревожные деньки у его брата, Давид-Бека. К тому же он глубоко переживал неизлечимые болезни любимых детей: Маргуши и Хосрова. В мае 1916-го он узнал о гибели Гургена в Месопотамии и с головой ушёл в нелёгкие заботы о том, чтобы переправить тело брата в Тифлис. Сделать это удалось в начале июня, и 5 июня прах убитого был предан земле. Надгробное слово произнёс архимандрит Беник, отметивший, что погибший армянский доброволец – прямой наследник героя освободительной борьбы за Арцах полководца Авана, причём не только по крови, но и по безраздельной своей преданности освобождении отечества.

В 1920 году после долгой и мучительной болезни скончались  и дочь и сын Давид-Бека. В память о сыне, Хосрове Юзбашяне, он построил в Баку, неподалёку от Человеколюбивого общества Григора Тумаяна, двухэтажное здание сиротского приюта.

Возникновение Маргушавана стало серьёзнейшим событием в жизни Нагорного Карабаха. Кроме багумсаровцев, сюда семьями переселялись жители горных местечек Джраберда, также получавшие у Аван-Юзбашяна земельные участки для постройки домов.

Давид-Бек пристально следил за тем, как складывается в стране политическая ситуация и как развиваются армяно-турецкие отношения. Суровым и горестным оказался для армянства 1917 год. На Турецком фронте и вообще на Южном Кавказе русские войска бросали позиции и уходили на родину, оставляя оружие и боеприпаса татарам и грузинам и бросая армянское ополчение лицом к лицу с турецкой армией. А в тылу армянских ополченцев находились сочувствовавшие туркам местные мусульмане и бедствовали многие тысячи беженцев из Западной Армении и Кура-Араксинской низменности.

И без того напряжённые отношения с мусульманским населением ещё более обострились в 1918 году; в те самые дни, когда возникли независимые республики Армения и Грузия, мусаватисты при непосредственной помощи Османской Турции создали в Елизаветполе правительство, которое провозгласило 27 мая Азербайджанскую демократическую республику. Правительство самопровозглашённой, ни одной страной не признанной республики сразу же совершило ряд вооружённых провокаций против Республики Армении. Тем самым оно обозначило свои посягательства на её территории – Нагорный Карабах, Нахичевань и Зангезур. Азербайджан игнорировал, что документы, имеющие внутреннее хождение в никем де-юре не признанном государстве (АДР) и указывающие его границы, не могут иметь силы международного норматива. По сути, попирая все принятые международным сообществом законы, турецкая армия аннексировала Шуши, главный город Нагорного Карабаха, и всю Нахичевань и передала их во владение ею самой придуманному государству.

 

8. Борьба за Карабах

 

Если Хачен и Шуши были готовы уступить свои позиции, то Джраберд и Варанда, напротив, намеревались оказать турецкой армии достойное сопротивление. Объединённые турецко-азербайджанские отряды предприняли атаки в направлении Мартакерта, Мохратаха и Луласаза. Три эти атаки бойцы самообороны Джраберда отбили, нанесли врагу ощутимые потери и отогнали его к Тартар-базару. В Варанде турки также потерпели поражение.

15 сентября турецкие войска вторглись в Баку и три дня заодно с тамошним мусульманским сбродом резали армянское население и грабили его дома и магазины. В течение трёх этих дней погибло тридцать тысяч мирных армян. Азербайджанское правительство с помощью турецких войск переехало из Елизаветполя в Баку. Вместе с потерпевшей в мировой войне поражение Германией её союзница Турция была принуждена подчиниться Мудросскому перемирию и, оставив бакинским собратьям в избытке оружие и боеприпасы, вывела с Южного Кавказа свои войска.

– Откуда он взялся, этот Азербайджан? – обратился на собрании старейшин Маргушавана староста Арутюн к Давид-Беку Аван-Юзбашяну.

– Настоящий Азербайджан находится к югу от Аракса, это северо-западная провинция Ирана. В древности он звался Атрпатакан, что переводится как «огненное место».

– Как же он Азербайджаном-то стал?

– Когда в VII веке Иран захватили арабы, они приспособили это название к своему языку. Получилось Азарбайджан. Для Баку и Елизаветполя провозглашение Азербайджана – политический шаг. Его цель – забрать у Ирана настоящий Азарбайджан.

– А кто тамошние насельники?

– Задаёшь вопрос, ответа на который они и сами не знают, – пожал плечами Аван-Юзбашян. – Они не турки и не татары, поскольку вера не определяет этническую принадлежность. И не азари. В этих краях искони живут разные народы: армяне, талыши, таты, лезгины, аварцы, удины. И другие тоже.

– Отец мой говорил, будто севернее Аракса до Каспии была Армения, – сказал Ишхан Бегларян.

– Верно говорил. Эта территория называлась Арран, – объяснил Давид-Бек. – Об этом писали ещё Мовсес Хоренаци и греческие историки.

– Стало быть, надо защищать свою страну, она к нам отцов и праотцев перешла, – заключил староста.

Вскоре стало известно, что Азербайджанская Демократическая Республика претендует на Нагорный Карабах и Зангезур. А про северную часть Арцаха и вовсе не было речи, новые азербайджанские власти продолжили беззастенчиво притесняли армянское население Дашкесана, Гетабека, Казаха, Шамхора и Еленендорфа. Здешним армянам приходилось волей-неволей покидать дедовские края и, оставляя туркам родимые очаги, могилы праотцев, святыни, реки, горы, плодородные нивы, становиться беженцами.

Стремясь в объятья Османской Турции, Азербайджанская республика жаждала выйти из-под влияния России. Что касается шушинских армян, они в силу своей ориентации делились на две части. Одна часть хотела, чтобы город остался в составе Армении, другая же часть предпочла бы принять верховенство Азербайджана и хотя бы таким образом сохранить Арцах. Большевики, народная партия, эсеры и часть чиновников агитировали против Республики Армения. Зато всё крестьянство, «Дашнакцутюн» и социал-демократическая партия горой стояли за Армению, в составе которой мечтали создать Карабахскую автономию.

Аван-Юзбашяна больше всего заботило, как противостоять нападениям из Тартар-базара на Марагу, Маргушаван, Чайлу и Талыш, а коли так, он всеми доступными способами добывал оружие и боеприпасы и комплектовал отряды самообороны. В Мараге бывший артиллерист Погос Погосян по совету военного комиссара Карабаха Арутюна Тумяна нашёл металлическую трубу крупного диаметра, набил её взрывчатыми материалами и зажёг на высотке около сельской водяной мельницы. Грохот докатился аж до города Барда. Татары решили, что армяне обзавелись пушкой. На самом же деле взрывом трубу разнесло на кусочки и второго быть уже не могло.

Рухнула надежда карабахских армян на то, что закрепившийся в Зангезуре генерал Андраник прорвёт блокаду и вызволит их. Андраник без возражений исполнил требование английского генерала Томсона вывести свои силы из Гориса. А перед этим он пересёк населённое курдами ущелье Забуха.

Исконных жителей западных оконечностей Арцаха – Цара, Карвачара, Кашатаха, Кашуника, Ковсакана, Муханка – ещё в 1604 году по приказу шаха Аббаса выселили в район Исфахана. Акция преследовала две цели – первым долгом опустошить северо-восточный регион Армении накануне нашествия турецких войск, а главное, оживить и развить с помощью армян экономику, ремёсла и торговлю Ирана. На опустевших территориях укрепился при персидской поддержке хан Ибрагим. В 1765 году он пригласил сюда шестнадцать курдских племён, а те, обосновавшись в этих краях, препятствовали  связям армянского северо-востока – Арцаха и Утика – с Араратской областью, что заметно ослабляло Армению и подрывало её освободительную борьбу и возможности восстановить государственность.

Азербайджанская Республика спешил всецело подчинить себе Карабах. В конце января 1919-го власти Баку созвали армян, состоявших членами советов при администрации уездов, и объявил, что правительство приняло решение занять населённые пункты Маргушаван и Юзбашевка Дживанширского уезда. Это решение мотивировалось угрозой нападения Республики Армения через Басаргечар, которую будто бы готовится пресечь Азербайджан.

– Нам негде разместить офицеров нашей воинской части в посёлке Тертер, – заявил Хосров-бек Султанов, назначенный бакинскими властями генерал-губернатором Карабаха, – и с этой точки зрения дома в Юзбашевке очень нас устраивают. Чтобы мирно, без жертв уладить этот вопрос, убедите перво-наперво жителей Маргушавана, в противном случае у меня имеется распоряжение правительства – взять село силой.

Султанов отправил в Маргушаван делегацию, в которую в качестве представителя карабахских армян входил известный толстосум и предатель Гиги-ага Калантарян. Одновременно офицеры татарской воинской части в Тертере выдвинули дживанширским армянам своё предложение-ультиматум. Их орган самообороны обратился за содействием в село Ванк к полковнику З. Месеяну, командиру сил самообороны Джраберда.

– Попросите у татар несколько дней сроку, пока я съезжу в Варанду, переговорю в селе Арав с Центральным органом самообороны, – ответил полковник. – Как он решит, так и сделаем.

Дживанширские ополченцы попросили выделить Мартакерту хотя бы один пулемёт. Полковник согласился.

Первого и второго декабря в селе Арав состоялось заседание Центрального органа самообороны. На предложение Султанова был дан следующий ответ:

1. Уступить Маргушаван и Юзбашевку Азербайджану.
2. Не оказывать какого-либо сопротивления, поскольку мы не располагаемнеобходимыми для этого силами, а Зангезур, в свою очередь, не готов поддержать нас.

Между тем 12 декабря 1918 года сход крестьян Дживаншира обратился с посланием к правительству Республики Армения – избавить их от постоянных налётов мусаватистских банд. Послание подписали представители всех армянских сёл Дживанширского уезда. Дживанширцы потребовали у Араратской республики не бросать их на произвол Азербайджана, потому что «мы никогда не сдадимся искушённым в деле истребления армян убийцам».

Дживанширских армян возмутило решение уступить Маргушаван и Юзбашевку, они созвали местный крестьянский сход, который единодушно отклонил ультиматум татарских офицеров. Ни угрозы Гиги-аги, ни решение Центрального органа самообороны не возымело ни малейшего влияния на боевой дух армянского крестьянства. Наоборот, тем же вечером в Тартар-базаре произошло событие, подействовавшее на татарских офицеров, словно холодный душ. Два армянских ополченца пробрались ночью в конюшню дома, где квартировали офицеры, вывели оттуда и угнали офицерских лошадей. Дживанширские ополченцы вместе с отрядами Маргушавана и Мараги занимали удобные позиции и ждали атаки  азербайджанских сил. Утром 3 февраля за окончательным ответом в Маргушаван явился представитель тартарской воинской части.

– Согласны вы сдать нам Юзбашевку?

– Не бывать этому!

– Почему?

– Потому что это идёт вразрез с соглашением между Арменией и Азербайджаном от августа прошлого года, которое не позволяет перемещения войск.

– Но мы же не перемещаем войска, а всего лишь устраиваем на постой офицеров.

– А где же будут квартировать наши офицеры? Нам и самим с этим трудно, – возразил командир органа самообороны Маргушаванского подрайона. – Хотите действовать силой – воля ваша, мы готовы.

Азербайджанская сторона не решилась идти на риск и отказалась от своего плана. Успех дживанширцев окрылил весь Карабах.

Однако 23 марта 1920-го в Шуши громадная толпа татар и солдаты, квартировавшие в казармах армянского квартала, напали на армян, и начались грабёж и массовая резня. Только немногим армянам удалось бежать под покровом тумана.

Вскоре до Маргушавана докатился слух, что 15 апреля генерал Дро двигается со своим подразделением в направлении Шуши, а Гарегин Нжде со своим – в Дизак, с юга. Дро снискал авторитет искусного военачальника во время войны с Грузией в декабре 1918-го. Его пятитысячная армия не только очистила Лори от вторгшихся туда грузинских войск, но и, разгромив их, приближалась к Тбилиси, грозя занять его. Грузинское правительство попросило его через тбилисских армян не входить в грузинскую столицу и подписало мирный договор.

Дро остановился неподалёку от Шуши и расположил штаб в опустевшей деревне Кешишкенд. Конечно, войди он в город с ходу, как снег на голову, события потекли бы по другому руслу. Однако же Дро выбрал иную тактику – осторожно и постепенно, с помощью карабахцев наращивать свои силы. Так или иначе, благоприятный момент был упущен.

Изучив сложившееся в крае положение, Дро порекомендовал созвать 18 апреля в селе Нижний Тахавард собрание представителей армянского населения Дизака и Варанды.

В зал вошёл невысокий густоусый генерал Драстамат Канаян. Все поднялись и встретили его аплодисментами. Асатур Аветисян обратился к командующему с приветственным словом.

– Уверен, что армянство Арцаха сплотится вокруг назначенных мной управляющих, и мы плечом к плечу станем на борьбу с общим врагом, – сказал генерал. –  Однако нам необходимо навести порядок в тылу.

На этом собрании генерала Дро провозгласили губернатором-главнокомандующим Арцаха и Зангезура. Власть в регионе сосредоточилась в его руках. Дро сформировал Совет управляющих, которому надлежало как исполнять административные функции, так  и руководить самообороной.

Но события приняли совсем иной оборот.

28 апреля красноармейский бронепоезд беспрепятственно вошёл в Баку, и здесь воцарились отныне советские порядки. Советский Азербайджан потребовал у Республики Армении вывести войска главнокомандующего Дро из Зангезура и Карабаха.

Большевистский ревком Азербайджана, как нельзя лучше осведомлённый о злодеяниях Хосров-бека Султанова в отношении армян, всё-таки назначил того председателем Карабахского ревкома[16]. И Султанов принялся учреждать  ревкомы во всех городах и весях Арцаха.  В начале мая на переговоры с Дро прибыли специальные представители Серго Орджоникидзе Саак Тер-Габриэлян и Михаил Левандовский.

– От имени советской власти мы требуем безотлагательно вывести армянские войска с территории Карабаха и перевести в Зангезур, – заявил представитель-армянин.

– Я военный человек, вошёл в Карабах по приказу моего правительства в ту пору, когда Азербайджан устроил в Шуши резню мирного населения. Были разрушены армянская часть города и тридцать два села. Я подчиняюсь исключительно правительству Республики Армения, от которого не получал подобных предписаний.

– Но прежнего правительства Армении более не существует, ибо 2 мая в республике установлена советская власть, – сказал Саак Тер-Габриэлян; уверенный, что прямой связи с Ереваном у Дро нет и ему неизвестно об устроенном большевиками мятеже, он пытаясь обвести генерала вокруг пальца.

– Я военный человек, – повторил армянский главнокомандующий, – и жду распоряжений моего правительства. Ну а что это за правительство, значения не имеет.

Ответ был окончательным.

– Хорошо, – согласился Левандовский. – В таком случае предлагаем ограничить власть Совета управляющих территорией Варанды и Дизака.

– Я выполню только приказ, поступивший из Армении, – стоял на своём Дро.

Тем не менее, Красная армия незамедлительно, без согласия законной власти – Совета управляющих и Дро – вошла в Карабах и повсюду установила советские порядки.  Большевикам, действовавшим под лозунгами «мир, равенство, братство», было нетрудно заморочить голову народу Арцаха, непрестанно жившему под угрозой нападения азербайджанских войск и подвергавшемуся бойням и резне. В скором времени большевистская эпидемия охватила здесь едва ли не всех армян.

Политик и дипломат Дро заметно отличался от Дро, снискавшего себе славу непобедимого военачальника. Он решил не воевать с Советской Россией и Азербайджаном, поскольку принимал в расчёт, что большевистская пропаганда уже сбила с толку карабахских армян, а раз так, они не окажут ему серьёзной помощи. При всём том он знал, что турецкие войска уже продвигаются вперёд и захватывают важнейшие позиции в Западной Армении. Начни он сейчас боевые действия, это наверняка бы помешало делегации Республики Армения, отправившейся во главе с Левоном Шантом на переговоры в Москву.

Две трети тридцатитысячной азербайджанской армии сосредоточились на карабахско-зангезурском направлении. Если с ними соединится 11-я Красная армия под командованием Левандовского, то Дро со своим полком не устоять против них.

24 мая Дро провёл в селе Аветараноц совещание с Нжде и полковником Мириманяном, принял решение передать власть в Арцахе армянским большевикам и, стараясь не угодить в окружение красноармейцам, уйти в Зангезур.

Заняв Нагорный Карабах и утвердив там советские порядки, полки Красной армии во главе с армянскими большевиками овладели также Сюником и бросили за решётку несколько членов учреждённого генералом Дро Совета управляющих. А советская пропаганда всеми правдами и неправдами настраивала против него народ. Как говорил командующий Тех-корнидзорским фронтом Япон, она «имела целью укрепить позиции Красной армии, чтобы империалистические силы под командой Дро погибли в когтях вставшего на путь революции Азербайджана».

Из приказа командующего 11-й Красной армией Ремизова: «Идя навстречу просьбе революционного  турецкого командования, приказываю кавалерийской бригаде 32-й дивизии до 21 июня передислоцироваться из Гориса в Нахичевань и установить связь с находящимися там частями турецкой Баязетской дивизии. Закрепившись в Нахичевани, советские войска при помощи Анкары и во взаимодействии с революционными турками возьмут в клещи Республику Армения».

Дро готовился стремительным ударом освободить Нахичевань, однако военный министр РА Рубен Тер-Минасян, опасаясь присутствия там советского подразделения, насчитывавшего четыреста человек, запретил эту операцию, а вот освобождение Зангезура целиком оставил на усмотрение Дро. Тот малочисленными своими силами в самые сжатые сроки выбил части Красной армии из районов Сисиана и Гориса. Противник, унося ноги, расстрелял ряд арестованных в Зангезуре деятелей и в их числе депутатов армянского парламента Ваана Хорени и Аршака Шириняна. «Эта зверская акция, – писал генерал Дро в своём послании командованию Красной армии, – и ваш союз с кровавым палачом армянского крестьянства Халилом-пашой наилучшим образом  раскрывают ваши захватнические цели, которые вы маскируете красной пеленой коммунизма. Подальше уберите свои окровавленные руки, покиньте захваченную вами территорию Армении».

Однако командование Красной армии сосредоточило свежие силы и отвоевало потерянные было позиции. В тылу ей всячески содействовали партизанские отряды, созданные армянскими большевиками. При отступлении из Гориса Дро сказал, обращаясь к своим офицерам:

– Это неплохо, что народ Сюника хоть какое-то время побудет под  большевиками. Поймёт, что они такое и с чем их едят.

Между тем переговоры, которые армянская делегация, возглавляемая Левоном Шантом, вела в Москве с наркомом иностранных дел Советской России Георгием Чичериным, прерывались, потому что план большевиков был ясен – советизировать Армению. 10 августа Республика Армения и Советская Россия заключили соглашение о прекращении войны. Сделав Азербайджан советским и разместив позднее свои войска в Карабахе, Зангезуре и Нахичевани, большевики ликвидировали первое препятствие на пути продвижения на Восток и тесного общения с «революционной» Турцией. Тем самым они уже взяли Армению в кольцо.

Согласно своему договору с Москвой от 24 августа кемалистские войска развернули полномасштабные действия против Республики Армения. Этой войной Турция, с одной стороны, оказывала поддержку России, а с другой стороны, передавая под власть Азербайджана армянские Карабах, Зангезур и Нахичевань, открывала себе свободную дорогу на восток, чтобы двинуться к своей прародине, Горному Алтаю, и создать новую и могучую Турецкую империю.

 

9. Большевики агитируют за Турцию

 

Тем временем с русско-турецкого фронта наконец-то добрался до Маргушавана племянник сельского старосты Арутюна, сын его брата Арамаис. Он рассказал, как они с однополчанами поднялись на своих офицеров, убили кое-кого и, бросив позиции, бежали с передовой. Чтобы оправдать своё дезертирство, парень показал дяде «совершенно секретную» инструкцию, которую большевики распространяли среди солдат-армян. В ней говорилось:

«1. Нынешняя Турция уже не прежняя султанская Турция и не преследует в отношении Армении агрессивных целей.

2. Кемалистская Турция – союзница Советской России и борется за своё освобождение против империалистических держав (Англии, Франции, Греции).
3. Победа Республики Армения над Турцией будет означать усиление империализма на Ближнем Востоке и поставить под угрозу победу Революции в Закавказье, и наоборот – поражение Армении ускорит советизацию всего Закавказья, а также Востока.
4. Задачей армянских большевиков-коммунистов должно быть ускорение поражения Республики Армения, что ускорит советизацию Армении.

С этой целью необходимо:

1. Всеми средствами разлагать армянскую действующую армию:

а) способствовать дезертирству и всячески препятствовать мобилизации;

б) убеждать солдат на фронтах не стрелять по наступающим турецким солдатам, а покидать позиции и возвращаться домой;

в) не подчиняться приказам офицеров и в случае необходимости уничтожать их.

2. Наряду с этим необходимо внушать армянским солдатам, что победоносный турецкий аскер – это революционный аскер…

Читать в закрытых собраниях и сразу по прочтении сжигать.

Члены ЦК компартии Армении С. Касьян, А. Мравян, А. Нуриджанян, Ш. Амирханян, И. Довлатян, А. Ованнисян.

20 сентября 1920 г.

Баку».

– И много вас дезертировало? – спросил староста у племянника.

– В нашей роте больше половины солдат ушло с фронта. Ну а перед этим командира своего убили, – ответил Арамаис.

– Откуда у тебя эта бумага?

– Достал из кармана у офицера убитого.

– Ты хоть понимаешь, что родине изменил?

– Не знаю… Сказали: пускай идёт, ну, я и ушёл.

– А ежели турок явится, займёт Марагу, Чайлу и Маргушаван, тебя убьёт, жену твою и сестёр изнасилует?

– Типун тебе на язык, – возмутился солдат.

– Знаешь, чего турок в Шуши сотворил?

– Да уж слыхал…

– И что?

– Турок, он и есть турок…

– Ружьё-то своё спрячь, не то большевики заберут.

– Ладно, – сказал солдат.

15 мая по Маргушавану прокатился слух, будто конный отряд красноармейцев, человек сто, огибая Марагу и Маргушаван, движется со стороны Тартара к Мартакерту. Скачут они по полю, маргушаванец Кукубала и спрашивает со своего участка у командира: кто, мол, вы будете и куда путь держите? Командир отвечает:

– Мы красноармейцы, скачем в Мартакерт раздобыть для наших войск провизии.

Маргушаванец предлагает ему купить у него баранины, командир отвечает:

– Мы такие вещи не покупаем, а забираем.

– Как это? – удивляется маргушаванец.

– Скоро придут советы, всё будет государственное, а государство – это мы и есть, большевики.

При этих словах один из красноармейцев сворачивает в сторону и под хохот сотоварищей хватает овцу и взваливает на лошадь.

Чуть позже до Маргушавана доходит, что на дороге к Гандзасару бойцы этого конного отряда убили офицера армянской армии Акоба Мартиросяна. Этот самый отряд быстренько устанавливает в долинных сёлах Хачена большевистскую власть. Армяне-большевики Дживанширского уезда, присоединившись к нему, напали на село Ванк,  чтобы захватить врасплох и арестовать полковника З. Масеяна, но им это не удалось.

Осенью 1919-го азербайджанская армия потерпела в Зангезуре поражение и отступила в Карабах. Разбитых вояк разместили в армянском квартале Шуши и казармах Вараракна, и они выжидали удобного момента, чтобы начать резню.

В ноябре 1920 года к азербайджанской армии на Зангезурском фронте присоединилась 28-я дивизия Красной армии. Также разбитая войсками Гарегина Нжде, она с внушительными потерями отступила в Нагорный Карабах  и остановилась в Корягине. А в Карабахе между тем сокрушались об уходе из их края войск Дро, потому как, останься они здесь, можно было бы совместно с Зангезуром открыть общий фронт.

Руководители обосновавшихся в городах и сёлах Карабаха большевистских ревкомов, пользуясь безвластием, попустительствовали самоуправству, беспричинно преследовали людей, насильно захватывали их имущество. Всё это подпитывало нараставшую в Карабахе волну недовольства. Зародившимся в Дизаке и Варанде движением руководил  Теван из села Туми.

На сей раз Арутюн, староста Маргушавана, счёл очень важной новость о тумце Теване, который всего за несколько недель со своим отрядом в полтысячи человек целиком очистил от большевиков Дизак и Варанду и частично Хачен, упразднил сельские и уездные ревкомы и партячейки да ещё и покарал самых активных коммунистов.

– Не тот ли это Теван, который осенью 18-го уничтожил в ущелье Мсмна роту аскеров? – спросил Кукубала Галстян.

– Он самый. Теван человек опытный, понюхал пороху, воевал на русско-турецком фронте. К нему и другие отряды присоединились. В какое село ни войдёт Теван, все кругом ликуют. В Тахаварде и Норашене он захватил штабы Красной армии. В Дизаке разбил коммунистический батальон, и тот отступил в Корягино, где главная стоянка 28-й дивизии 11-й Красной армии. Ну, и Нжде тоже помог ему. Сейчас у Тевана две тысячи бойцов.

– А Нжде и Дро – они-то почему из Карабаха ушли?

– Красная армия пригрозила – если, мол, Дро со своим войском не уйдёт, она двинется войной на Армению. Вдобавок большевики затесались в части Дро и подтачивали их изнутри. Вот он и отдал большевикам власть без боя.

– Я коротким своим умишком так разумею, что Дро с первого же дня должен был не собрания устраивать, а прямиком идти в Шуши, – сказал один крестьянин. – Я тоже в военном деле кое-что смыслю.

 

10. Сталин уплачивает долг

 

30 ноября в Ереване состоялось чрезвычайное заседание парламента. Учитывая согласованные действия против Армении русской армии на севере и турецкой на юге, он принял важнейшие для будущего республики и всего армянства решения. Прежде всего, уполномочил Александра Хатисяна подписать договор о мире с командующим  занявшей Александрополь османской армией Кязимом-беем, далее – принять ультиматум дипломатического представителя советской России Леграна и провозгласить Армению независимой советской республикой.

2 декабря 1920 года правительство Симона Врацяна заявило, что уходит в отставку и передаёт всю гражданскую и военную власть генералу Дро. Шаг оказался неожиданным и для большевиков, и для дашнаков. Однако же подобное решение было предложено Москвой. И один только Дро знал, отчего и почему понадобилось назначать дашнакского генерала Дро военным министром и главнокомандующим вооружёнными силами советской Армении. Ещё в 1905–1906 годах, в разгар межнациональных столкновений широко известный в криминальном мире Коба, он же революционер Иосиф Сталин, попросил молодого Дро укрыть его от преследования. Дро, находившийся в Баку с заданием убить бакинского генерал-губернатора Накашидзе, помог будущему «отцу народов» и «выдающемуся деятелю мировой революции» скрыться. Сталин не забыл об этой услуге. И вот подвернулся случай вернуть должок. Однако держать на таком посту дашнака было невозможно. Члены ревкома Авис Нуриджанян и Саргис Касьян отчаянно боролись против того, чтобы ввести в ревком Дро и Тертеряна, требовали, чтобы те подали в отставку. Они были крайне недовольны также решением взять власть бескровно – без классовых схваток, гражданской войны и насилия.

Кое-как утвердившись в Ереване, большевики мгновенно перестали считаться со своими же обещаниями касательно демократии и неприкосновенности государственных, военных и партийных деятелей. Суровым гонениям подверглась также интеллигенция. Были арестованы и отправлены в ссылку тысяча двести офицеров и в их числе генералы Назарбекян, Силикян, Ахвердян.

Настал черёд покинуть страну и генералу Дро. Тот ещё во время переговоров с представителями Красной армии в Нагорном Карабахе заявил о своём желании отправиться в Москву и встретиться с руководителями советской России. Он был убеждён, что в Москве не знают правды о положении вещей, потому-то в Армении всё складывается как нельзя хуже. Весть об этом, несомненно, дошла до Сталина, который и решил в свойственной ему манере как изолировать Дро, так и спасти.

Накануне отъезда в Баку, откуда он должен был отправиться в Москву, Дро устроил у себя приём. Присутствовали на нём и большевики, и дашнаки. Асканаз Мравян предложил тост за здоровье Дро и добавил:

– Завтра ты направляешься в колыбель величайшей мировой революции. Желаю тебе счастливого пути. Страна, куда ты едешь, – это пламенная, огненная река, способная и сжечь тебя, и закружить.

Мягкая улыбка на лице хозяина означала: мне понятно, что ты хочешь сказать. Молчание прервал Александр Бекзадян:

– Мравян прав. Русская земля – сущий огонь. Однако не забывайте, что Дро и сам огонь. Огонь огнём не сожжёшь.

Назавтра, 11 января, в Ереване разыгралась жуткая буря. Метель забивала снегом глаза. Несмотря на это, множество ереванцев собралось проводить любимого в народе полководца.

Дро находился в Москве, когда в Армении вспыхнуло февральское восстание против большевистского террора.

Спустя два года Дро послали в Тифлис, а через некоторое время оттуда с различными коммерческими документами – в Европу. Так Сталин одним выстрелом убивал двух зайцев: армянский народ лишался талантливого военачальника, способного возглавить восстание, а сам он, уплачивая долг, живым и невредимым отправлял человека, спасшего ему жизнь, в Париж.

 

11. Неуловимый Теван

 

26 октября в Нагорном Карабахе группе чрезвычайного уполномоченного госбезопасности Азербайджана Гайка Саркисова было поручено арестовать Тевана. Стоял солнечный осенний денёк. Группа находилась в двух шагах от села Туми и поджидала подходящей минуты. Люди Саркисова видели, как Теван привязал коня к столбу веранды и поднялся на второй этаж. Едва он уселся за стол, как из Тохасара загодя обусловленным знаком известили, что дом окружён. Теван в мгновение ока спрыгнул с веранды прямо в седло и, на чём свет понося большевиков, помчался в сторону погоста. Парни из группы Саркисова остолбенели от неожиданности, тем паче что Тевану ничего не стоило, воспользовавшись их замешательством, перестрелять несколько человек. Он, однако,  сжалился над ними и только, поигрывая револьвером, прокричал:

– Эй, Гайк, ты ведь мужчина, выходи, чего спрятался?  Жалко этих ребят, не то всех бы на тот свет отправил. – И, до предела повысив голос, продолжил: – Бесстыжие вы, большевики, как вы Карабах-то наш содержать будете, сёла, баб, девок, семьи ваши? Неужто красные партизаны этакие трусы?

Покуда люди Саркисова пришли в себя, Тевана и след простыл. Отряд направился в дом Тевана, арестовал жену и детей, упрятал в степанакертскую тюрьму. Думали, не изменит удалец отчаянному своему характеру, ночью всё равно придёт освободить семью. Десятерым дали задание – как явится Теван, схватить его. Как же удивился поутру Гайк Саркисов, когда ему доложили, что Теван и вправду приходил ночью, беспрепятственно вытащил из-за решётки семью и был таков…

Бойцы Красной армии мучились из-за дизентерии и малярии. В феврале 1920-го отряд Тевана освободил от большевистских частей Дизак и Варанду. Освободителей повсюду встречали с ликованием. Теван строго наказывал председателей ревкомов. В штабе 28-й дивизии в Корягине собрались бежавшие из сёл представители большевистской власти. Особенно скверно дело обстояло в 251-м полку. Бойцы голодали. Шайки мусаватистов нападали на шедшие из Агдама в Корягино обозы с боеприпасами и продовольствием и подчистую их разграбляли. В ещё большее отчаяние приводили красных командиров переговоры о совместной против них борьбе, которые наладили между собой мусаватисты и дашнаки. Для усиления борьбы с отрядом Тевана красные части комплектовались из коммунистов – как армян, так и мусульман. Был создан полк из трёх рот, насчитывавший четыреста сорок штыков.

16 апреля 84-я бригада, составленная из 250-го и 252-го полков, угодила в подстроенную Теваном западню. Воспользовавшись густым туманом, Теван нанёс противнику внезапные удары. В деревне Мусульманлар войска сошлись лоб в лоб. Перед боем Теван обратился к своим воинам:

– Бойцы мои, в ваших руках честь героического мятежного Карабаха и его народа. Не посрамим её, храбрецы мои…

В результате стремительной фронтальной атаки тевановцев солдаты противника в панике бежали.

…25 февраля 1921 года Красная армия вошла в Тбилиси и низложила меньшевистское правительство. К марту вся Грузия перешла под власть большевиков. Известие об этом чересчур поздно дошло до карабахских повстанцев, что и создало в Арцахе безнадёжную ситуацию.

18 апреля остававшийся в резерве и пополнившийся армянскими коммунистами-добровольцами 251-й полк перешёл в атаку. Отряд Тевана не успел восстановить силы, а новость о том, что красные захватили Грузию, подорвало дух его бойцов.  Красные без труда взяли гору Зиарат, а затем и деревню Ахджакенд. А вечером у них в руках оказалось и село Тахер. В тот же самый день силы Зангезура под командованием Амирджаняна пересекли Забух, прорвали оборонительную линию красных и предоставил ротам Тевана возможность без потерь уйти в Сюник.

Только двадцать лет спустя большевикам удалось-таки схватить Тевана. В ту пору он работал бригадиром на строительстве дорог близ иранского города Шираза.

 

12. Первые советские годы

 

1920-й и 1921 годы как для маргушаванцев, так и для всего Арцаха были годами смуты и безвластья. А 21-й вдобавок ко всему ещё и неурожайным. Летом из горных сёл Джрабердского района многие на своих телегах ехали в Маргушаван на жатву. Жнецам доставалось пять процентов урожая зерновых. Эти условия никак их не устраивали, ведь они от темна до темна не разгибали спины в маргушаванском пекле. Однако же веротиться восвояси с пустыми руками значило б обречь семью на голод.

Хоть и создали в Маргушаване ревкомовскую  ячейку, все значимые для села вопросы решал совет старейшин во главе со старостой Арутюном Григоряном.

– Вот что я вам скажу, – обратился Арутюн к старейшинам, – нам надо придерживаться наказов Аван-Юзбашяна. – Газеты полны доносов и угроз, мало того, требуют, чтобы все стучали один на другого. Нам надо проводить особую работу с теми на селе, кто знает грамоту, незачем им писать корреспонденции в газеты или стучать прокурорам и в комячейки. Надо своих людей поддерживать, потому что в них и есть наша сила. Доносить и возводить напраслину в Маргушаване строго-настрого запрещается. Таков завет Давид-бека Аван-Юзбашяна, основателя нашего села. Про него самого он тоже писать запретил, хотя мало кому под силу тягаться с ним добрыми делами.

– Ну а коли из райцентра либо из Баку корреспондент приедет, тогда как быть? – спросил Саргис Галстян.

– Угощаем, медовые речи говорим, в дорогу вина и съестного снаряжаем и просим, чтобы ничего не писал и чтобы в следующий раз, когда будет в наших краях, непременно заглянул к нам в село, разделил с нами хлеб-соль, отведал нашего вина.

– Этак со всего мира корреспонденты к нам нагрянут, – сказал Вардан Геворкян. – Всех угощать – обнищаем в два счёта.

– Не бойся, Вардан, корреспондентов меж собой поровну распределим, а в итоге никого не раскулачат, всё наше добро при нас останется. Коль скоро согласны, давайте поклянёмся всем советом не изменять наказу Давид-бека.

– Клянёмся, – твёрдо сказали члены совета старейшин.

– И ещё загвоздка… Надо бы мне с вами поделиться, – промолвил староста, – хоть и  касается это только меня и моей семьи. Вы ведь знаете, дом, где мы сейчас беседуем, Аван-Юзбашян построил именно для меня. Сдаётся мне, что районный ревком на мой дом косо поглядывает и что-то насчёт него замышляет.

– И что теперь делать? – спросил Антон.

– Хочу больницу в нём устроить. У нас в подрайоне ни больницы нет, ни роддома. Когда что случается, людям и ткнуться-то некуда. Чего вам объяснять, сколько народу страдает из-за этого.

– А как быть с конторой нашего совета?

– Не беда, мы ведь и без того вне закона. Сам я новый дом подымаю, через месяц уже переберусь. А тут будет больница.

– Ну, Арутюн, народ этого век тебе не забудет, – сказал Амбарцум Галстян, один из тех, кто поселился в Маргушаване в числе первых.

 

Наконец-то Декрет о земле достиг и Джрабердского района. Для передела земли в Маргушаван и Марагу вместе с земнаркомом Мкртычем Арзаняном в качестве землемера прибыл из Асан-Гая поп-расстрига Герасим Айвазян. За неимением специальных инструментов он измерял землю шагами. До советизации при разделе земли в Мараге, подсчитывая количество душ, имели в виду только мужиков и мальчиков, а бабы и девочки в счёт не шли. Главным образом из-за того, что после замужества девушки вокруг её земельной доли разгорались ожесточённые споры. Она что, заберёт с собой причитающуюся долю? – вопрошали марагинские мужики. Этот утвердившийся среди них порядок их деды привезли из иранского города Мараги, откуда переселились ещё в 1828 году.

– Что, в вашем селе женщину и за человека не считают? – удивился Герасим.

– Человек-то она человек, но не душа для счёта, – ответил завхоз марагинской комячейки Гурген Аванесян. – Когда в мужнин дом уходит, всё равно землю с собой не забирает.

– Допустим. А мужняя жена в счёт душ отчего не идёт?

– Эй, приятель, тебе-то что, мы тысячу лет по этому закону живём, и наши бабы не жалуются.

– Нет, это не только ваше дело, тут как-никак не Персия, тут советская страна, где женщина такая же душа, как и мужчина. Стало быть, ей тоже полагается доля.

– Ну, раз в законе прописано, меряй.

Бывший священник принялся вышагивать и считать шаги.

– Герас, – обратился к нему марагинский завхоз, – не слишком ли ты мельчишь? Этак одной семье и ста саженей не достанется. У меня глаз – алмаз. В Маргушаване ты куда шире шагал, там каждому на долю три–четыре десятины приходилось.

– Гурген, – отвечал Герасим, – я когда маргушаванское вино пью, шаги сами собой увеличиваются. Ну а в Мараге я голодный всё время, вот шаги-то и не растягиваются.

– Эх ты, так бы сразу и сказал, – ухмыльнулся Гурген. – Запамятовал я, что у попа брюхо – бочка бездонная. Пошли ко мне, перекусим, чем Бог послал, а там и меряй.

– Нет уж, сперва сынка домой отправь и предупреди, что через час гость объявится, пускай домочадцы твои подготовят всё честь по чести, а мы покуда продолжим. Гляди, шаги стали пошире.

– Ладно, будь по-твоему.

К ним подошёл Талыш, сын бывшего маргушаванского старосты Арутюна.

– Дядя Герасим, – сказал он, – меня отец к вам послал. У нас в селе несколько человек есть, которые без надела остались. Отец зовёт, мол, приходите, померяйте им. Но первым долгом к нам домой зайдите, потом уже в поле.

– Видал, марагинец? – повернулся вчерашний поп к Гургену. – В Маргушаване народ хлебосольный, позовут – не откажешь.

– Один лишь Арутюн такой, у прочих сердце что камень, – отмахнулся завхоз.

– Неправда твоя, в Багум-Сарове люди гостеприимные.

– А в Асан-Гае тоже багумсаровцы живут?

– Конечно, мы одной породы.

 

– Слыхали, как Исака Акопяна в Мартакерте раскулачили?

– Да что ты, Исака? Славный человек, всякому поможет.

– Какое это значение имеет? Обязали его сверх нормы сто двадцать пудов пшеницы государству сдать. Исак в крик: «Откуда же мне столько-то взять, разоряете вы меня!». Пришли милиция, комячейка, комитет деревенской взаимопомощи, проверяют. Забрали из подпола четыреста пудов пшеницы, ящик патронов и шестьдесят пудов хлопка.

– Вот беда, пропал человек! А ведь какой трудяга…

– Вот-вот. Всё подчистую выгребли.

– Они так и работают, эти комитеты взаимопомощи.

– Сколько раз говорено, вас это не касается, не лезьте вы в государственные дела. Увидал в Мартакерте – держи при себе, помалкивай, не чеши понапрасну язык. Неужто не видите, что творится?

– Вот, Артун-даи, ты и скажи, что творится, – вопросил молодой Павли, который открыл в центре села магазинчик.

– Революция, вот что. Покамест она сама себя поймёт, утрясётся, время потребуется. Лет двадцать, а то и тридцать.

– Это дожить ещё надо…

– Ты-то доживёшь…

 

13. Джрабердская милиция

 

В полночь в ворота Арутюна Галстяна постучали. Сын его Талыш вышел и увидел в просвете между створками людей в милицейской форме. Подумал, что пришли за отцом.

– Кто там? – спросил Талыш.

– Тархан из милиции. Скажи отцу, чтобы пустил нас. Мы через час уйдём, а пока что нам негде приютиться.

Талыш открыл ворота, и милицейский отряд из Мартакерта, не спешиваясь, въехала на подворье. Через минуту на пороге возник Арутюн.

– Милости прошу. Ты бы, Тархан, сперва послал кого-нибудь, мы бы подготовились. Талыш, буди женщин, пускай соберут на стол.

– Свинью зарезать, отец?

– С ума сошли, что ли? Мы через час едем, нам в татарскую деревню.

– Руку даю на отсечение, вы за разбойником Шахмалом, – уверенно предположил Арутюн.

– Как узнал-то? – поднял брови Тархан. – Ну и народ эти маргушаванцы, ничего от них не скроешь.

– Наши сёла стонут от Шамхала. Дня нету, чтобы скотину не угнал или дом не ограбил. Я сам председателю райисполкома товарищу Мкртычу Ярамишяну жаловался. И потребовал – отряд отправьте.

– Товарищ Ярамишян как раз и посоветовал нам к тебе заглянуть. И справки навести насчёт Шамхала, потом уж ехать его банду ликвидировать. Правда, сказал, чтоб я наперёд послал человека тебя предупредить, да не вышло. Сказал, у тебя, мол, имеется большой опыт борьбы с бандитами.

– Что верно, то верно. Чтобы бороться с бандитизмом, энтузиазма и воодушевления мало. Надобно всё взвесить, узнать, что и как, и спланировать операцию. Расскажу тебе про один случай. В 1921-м зима была холодная. Приезжает из Тартарского уездного ревкома в Талышский ревком молодой инструктор по фамилии Зрахализаде – затем якобы, чтоб организовать в селе комсомольскую ячейку. Сколотил группу, двенадцать человек, и говорит: едем, дескать, уничтожать разбойничью шайку Рябого Махамада в Юхакерт, это такое брошенное село. Только вот аккурат перед их отправкой о сумасшедшей этой затее в Юхакерт из Тартара весточка пришла. Разбойники устроили у Дастагира засаду. И беспощадно всех перебили. В те годы бандитские шайки где только не действовали – в Сарсанге, Алашане, Умудуте, у подножий Мрава.

– Сколько я знаю, ты, Арутюн, с шайкой Рябого Махамада дрался.

– Было дело года два назад, – сказал Арутюн. – Рябой укрепился невдалеке от села Карчинар, его ещё Хархапут называют. В нашем отряде были Самсон Аванесян, Аванес Погосян, Аршавир Карапетян из Мец Шена. И секретарь нашей МТС Ишхан Бегларян тоже. У Аванеса раненая рука была на перевязи, мы и говорим: «Ишхан, езжай-ка ты в Чарачинар, посмотри, нет ли там наших, и привези людей на подмогу. И патронов». Часа через два прискакали парни из Чарачинара, привезли патроны. Полчаса боя, и не осталось ни одного разбойника, мы их окружили и уничтожили. Одним словом, как операцию закончите, приезжайте сюда, вместе отметим победу над бандитами.

– Не уверен, Арутюн, что могу заявиться с отрядом этих обжор, – ответил Тархан. – И главное, всё зависит от успеха операции.

– Через пять дней я сына женю, свадьба, – сказал Арутюн. – Приходи да погляди, сохранили ли мы саровские свадебные свычаи-обычаи. Чтобы наши соседи марагинцы не говорили, мол, одни лишь они национальные традиции свято блюдут. Сыграли они у себя одну-две свадьбы, скандал и только. Свадьба будто бы «по-большевистски» – без священника, посидели, выпили, глаза залили, переругались и разошлись по домам. Приходи да расскажи про Мартакерт.

– Ну, это другое дело. – Милицейский командир обернулся к подчинённым: – Слыхали, парни, проведём операцию как полагается – будем в славном этом доме гостями на свадьбе. Талыша женим.

– Ура! – отозвались милиционеры.

– Арутюн. – Тархана вдруг осенило. – Церкви-то у нас нет.

– Церкви у нас нет, мы по старинному адату совершим обряды у священного очага, у тоныра[17].

– А со священником как быть? Отправить за ним кого-то из парней в Мартакерт?

– Нет, Тархан-джан, это не дело – звать священника из Мартакерта, а своего, саровского, в сторону отставить. Мы с Саровом – из одного корня.

– Верно говоришь…

Назавтра Арутюн позвал Акоба – тот учился портняжному ремеслу в Тифлисе, – поднёс ему подарков и заказал свадебные наряды и невесте, и жениху. Через день-другой свадебное платье вместе с одеялом и матрацем положили на поднос и отослали в дом невесты, чтобы там их набили шерстью, облицевали и привезли заодно с приданым. Арутюн настаивал – все связанные со свадебным торжеством ритуалы надлежало свято соблюсти.

– Времена переменились, Арутюн, ты что, не видишь, как относятся к традициям большевики? – покачал головой председатель Маргушаванского сельсовета. – Все ведь на тебя глядят…

– Потому я и справлю свадьбу, как искони заведено, – ответил Арутюн. – А коли забудем традиции, какие мы после этого саровцы, какие ж армяне!

– Большевики хотят извести нации, хотят, чтобы мы по-русски говорили.

– Вот что, товарищ большевик, – в сердцах сказал Арутюн, – нация, её язык, обычаи, культура – достояние всего человечества. Сохраним это всё – выживем, угробим – пропадём.  – И повернулся к жене: – Хлеб испечёте честь по чести, мы займёмся мясом. Всё сделаем, как полагается.

Вскорости в Арутюновом доме собрались родственницы и соседки – присутствовать при обряде. Поставили посреди комнаты лохань для теста, зажгли с четырёх сторон по свече, протянули справа зелёные и красные шёлковые нити, перед лоханью опустилась на колени девочка лет двенадцати, взяла сито, маленький мальчонка принялся сыпать в сито муку, а девочка – её просеивать. Приговаривая «Дай Бог счастья», женщины клали по краям лохани монеты. Пекарка дала знак не сеять больше муку и велела привести родителей жениха. Те пришли, поднесли девочке головной платок, а мальчонке – пару носков. Следом явился жених и подарил платок пекарке.

Пекарка пересыпала муку в тоныр, капнула чуточку вина, перекрестилась и, шепча благопожелания, принялась печь. Первый хлеб отправили невесте, потом – родственникам, а те взамен – дары пекарке. Несколько мужчин с бутылкой водки в руках пошли по деревне, распивая по чарке в каждом доме и приглашая хозяев на свадьбу.

Заклание свадебного бычка считалось отменно важным обрядом. На сельской площади играли зурна с бубном, танцевали девушки. Привели бычка, связали ему ноги, повалили на бок. Жених и крёстный подошли, каждый с восковой свечой, Талыш крест-накрест рассёк складным ножом бычку горло, надрезал, сложил, не отирая, окровавленный нож и сунул в карман – таким образом, как уверяли, все злые духи оказывались стреножены, никто из них не мог лишить жениха мужской силы. Далее в присутствии сватов тушу поделили надвое, половину, а вдобавок барана, вина, водки и головку сыра взвалили на лошадь и под зурну с бубном отправили в дом невесты. На следующий день, в субботу, соседки и родственницы пришли надеть на жениха венец. Дали его матери денег, облегчив тем самым её свадебные расходы. Красиво увили венец цветными шёлковыми нитями, водрузили его сперва на брата жениха, ну а потом и на него самого.

Окружённый дружками жених, который звался теперь царём, уселся на стул – для ритуала бритья. Его мать обмакнула палец в стакан вина, провела по щеке царя и плеснула немного вина в домашний очаг. Брадобрей получил от дружек денег и принялся за бритьё. Не докончив, остановился: «Ну, дружки, царь-то в плену, выручайте, а не то позор ему». Получив денег повторно, кончил своё дело, выбрил царю заодно со щеками голову, только у самого лба оставил крестообразный чубчик. Дружки поцеловали царя в этот чубчик и поднесли подарки. После ритуала бритья все под зурну и бубен, распевая песни и приплясывая, паля из ружья в воздух, двинулись с подарками к дому невесты. У дома, держа в руках поднос,  одна молодуха пошла в танце с молодым парнем.

Другая молодуха – первенцем у неё был мальчик – приступила к ритуалу облачения невесты. Пели девушки, нахваливали молодуху. Мать невесты принимала подносы с подарками. Она подошла к дочке, прижала к себе. Расчувствовавшись, невеста заплакала. «Не плачь, – молвила мать, – девушке на роду написано покинуть отчий дом. Ты пригоршня пепла, другому тебя отдаём – иди, в воду кинем – молчи, в огонь бросим – терпи. Не бойся, мать с отцом у тебя не изверги, ни в огонь тебя не бросят, ни в воду». Подошёл отец невесты, обнял дочку. «Не забудь, детка, вырастил я тебя, не смотри на родительский очаг косо. Господь отдал тебя твоему суженому. С нынешнего дня хозяином тебе перво-наперво Бог, а следом Арутюн, отец твоего Талыша».

Поскольку ни в Маргушаване, ни в Мараге не было церкви, венчать в этих деревнях было принято у тоныра. Народ с незапамятных времён почитал его святыней. Соорудив тоныр, обыкновенно звали священника – освятить очаг и помазать в двух-трёх местах елеем. Если в горных деревнях Арцаха тоныр целиком умещали в земле, то на равнине часть его, возвышаясь над землёй примерно на метр, продолжалась в округлой стене, чтобы пекарка не ползала на коленях, а пекла хлеб стоя. Кроме того, в горных деревнях дети, бывало, падали в очаг с раскалёнными стенками и гибли.

Поезжане под музыку заходили в дом невесты, а входя, по двое останавливались перед очагом и, приложившись к нему губами, направлялись к дому жениха. И вот уже на стенке Арутюнова тоныра загораются свечи. Жених с невестой трижды обходят вокруг очага и становятся у западной его стороны лицом к востоку, преклоняют колени и троекратно целуют тоныр. Именно здесь и венчает их священник. Если в языческие времена новобрачных у очага-тоныра венчал и благословлял жрец, то после крещения страны все ритуалы окрасились в христианские тона. Молодожёны сызнова прикладываются губами к тоныру, пятясь, выходят на улицу и шагают к дому жениха.

Тут во дворе водружают на жердь яблоко, дружки принимаются палить из ружей, норовя скинуть его. Одному из них удаётся это с первой попытки, в награду он получает пару связанных невестой носков. Царь-жених подходит к невестиной матери и целует ей грудь со словами: «Да будет во благо вспоившее мою суженую молоко». Тут жениху полагается  отыскать сжатую в невестиной ладошке свечку, которую по обычаю прячут её  подружки. Невеста тайком подсказывает Талышу, где свечка. Подружки дивятся сообразительности жениха, нахваливают его смекалку и ум, а Талыш в ответ: «Куда мне было бы без суженой…». Признание в свой черёд удостаивается похвалы – Талыш по сути напомнил всем, что теперь они с девушкой одно целое и тайн у них друг от друга не будет.

Вечером гости собираются в доме невесты, ужинают, пируют. И воскресным утром они снова там же, завтракают и готовятся увести невесту. Та выходит из своей комнаты, опускается перед очагом на колени, берёт щепотку золы, поворачивается к родителям и плачет. Армяне в долине между Курой и Араксом почитают очаг символом семейной сплочённости, видят в нём средоточие семейной жизни. Этот культ нельзя увязать с зороастризмом, ибо на Востоке он куда древней, его история исчисляется тысячелетиями. Перебравшись в Маргушаван от багумсаровского своего очага, который был святыней, Арутюн перенёс пепел, уголь и пламя к очагу нового дома, когда же отдал его под больницу,  точно так же переместил огонь и золу в тоныр нынешнего жилья.

Под мелодию зурны и бубна поезжане подходят к дому жениха. И вдруг обнаруживают, что двор битком забит милицией. Многие ничего не знали об уговоре Арутюна с милицейским начальником и в ужасе думают – надо же, мол, в праздничный этот день большевики заявились раскулачивать самого уважаемого и влиятельного на селе человека. Но видя, что Тархан с Арутюном стоят обнявшись, успокаиваются. На свадьбу собрались не только марагинцы, народ съехался из Асан-Гая, Маралян-Сарова, Хаилара, Левонарха, Кармиравана и Севсулана с Ярымджой. Особая делегация прибыла из Сарум-Багова. Приехала на свадьбу и небольшая группа азербайджанцев из Мир-Башира. Арутюн предвидел что-то подобное и заранее велел заколоть ещё одного бычка.

Через два дня милицейский отряд опять был в Маргушаване.

– Когда приезжаю в Маргушаван, душа радуется, – сказал Тархан. – Улицы прямые, чистые, народ гостеприимный, одеты все по-человечески.

– Ну а сейчас-то возражать не будешь, еслисвинью зарежем? – спросил Арутюн.

– Да не мучайся ты, мои парни всё сделают. Они у меня мастера по части шашлыка… Да, так я же не договорил. Разделались мы с Шахмалом и его бандой и заехали в Марагу. Я и говорю: вы же с маргушаванцами соседи, почему пример с них не берёте, не содержите село в чистоте?

– Когда в село приезжал его основатель Аван-Юзбашян, улицы должны были блистеть. А не то– наказывал.

– Вот это по мне, Арутюн, я таких уважаю, чистоплотных, опрятных. В Маðаге фельдшер есть, Кузенков, делал уколы против малярии. Где уколет, там отёк, а фельдшеру всё нипочём. Я говорю: «Товарищ Кузенков, ты Дасту Манукяна почему не лечишь? После твоих уколов ему совсем невмоготу стало». Фельдшер отвечает: «Он сам собой поправится». Потом отправились мы в Чайлу, двадцать четыре человека. Тамошний сельсовет разместился в доме с дырявой крышей, накануне прошёл дождь, и в доме творился сущий потоп. А председатель сельсовета молодой парень, двадцать два года. Положил он глаз на одну приезжую, ереванку, ты, говорит, мужа бросай и за меня выходи.

– Ты как, одёрнул его?

– Да по какому праву? Вот напишу статейку в газету, там ему мозги-то вправят. Знаешь ведь, нынешние газеты – сила

– Точно. Неделю назад был здесь помощник прокурора Маилян. Нас, говорит, на весь Карабах несколько человек, ни черта не успеваем. Пускай, говорит, корреспонденты пишут, мы подскажем, о чём и что.

– Э, корреспонденты сами не знают, чего пишут. Всё больше наветы да поклёпы. Чуть что, расстрелять, сослать в Сибирь… Вон во вчерашней газете написали про станцию «Борьба с малярией», которая в вашем селе, будто там за взятку желторотым юнцам справки дают о совершеннолетии, чтобы те женились.

– Ага, нынче такие справки больничные врачи дают, это их право… Но давай-ка мы про хорошее тоже потолкуем. Возвращаюсь я, стало быть, из Тартар-базара, вижу на выпасе овечью отару, а пастухи взяли каждый по книжке и читают себе.

– Да брось ты, не выдумывай!

– Честно тебе говорю, своими глазами видел. Подхожу к одному, он «Самвела» читает, роман Раффи.

– Ну и ну! Коли чабаны грамоте выучились, плохи наши дела. Они не сегодня-завтра корреспондентами станут, возьмутся критиковать нас. А коров-то кто будет пасти?

– Пастухи найдутся, грамотеев у нас ещё мало, – сказал Арутюн. – В этом направлении один только Манташев думал. Каждый год по две сотни способных ребят отбирал и в Европу посылал, учиться в университетах.

– Государство по части образования тоже кое-что делает, школы открывает. Говоришь, пастухи-книгочеи были марагинские?

– Ну да.

– На днях я в Мартакерте, в школе сельской молодёжи, парня-батрака видел, звали его… – Он повернулся к сидевшему рядом милиционеру: – Самсон, как того марагинского батрака звали?

– Аршак Агаджанян, товарищ командир.

– Молодец! Так вот, этот Агаджанян бросил школу и вернулся в село.

– Батрак, товарищ командир, он и есть батрак, ничего другого не видел, – сказал Самсон.

– Дело не в этом, – помотал головой командир милицейского отряда. – Марагинские руководители, те же Самвел Гаспарян, председатель артели, и завхоз Григор Аванесян вместо того, чтоб излечиться от левого уклона, впали в оппортунизм и льют воду на мельницу нашего общего врага. И наш джрабердский батрком Мовсес Саргсян издевается над батраками с утра до вечера, не выдаёт им причитающихся пособий.

– Тархан, – улучив мгновенье, Арутюн в свойственной ему манере возразил собеседнику, – в мартакертской школе сельской молодёжи беднягу-батрака ни во что не ставили, парень отстал, уроков не усваивал. Вот если бы там нашёлся настоящий педагог, он бы не хуже других успевал, потому что парень толковый, окончил у нас на селе ликбез, учителя хвалили его за то, что стремится вперёд и хочет учиться.

– Я предупреждал Гаспаряна, чтобы приставил батрака к делу, не пускал его сызнова батрачить, – сказал Тархан.

– Талыш, – позвал Арутюн сына, – вы там лошадям наших гостей сена, корму задали, напоили их? До Мартакерта путь неблизкий.

– Не беспокойся, отец, всё в порядке.

– Молодчина! – похвалил его Тархан. – Хороший у тебя сын, Арутюн. Мы из Мохратаха едем, вечером я попросил накормить лошадей, так там восемнадцать рублей запросили, а поутру говорят, акт, мол, составили, снова платите.

– Странно, мохратахцы вообще-то народ гостеприимный, с чего б это они так обошлись с милицией?

– Вы нам здорово помогли, что с этими бандитами покончили, – поддержал и дополнил отца Талыш.

– Арутюн, милиции нужны такие парни. Отпустишь сына – заберу с собой.

– Не получится, Тархан. Я и тебя, и милицию уважаю, вы важное дело делаете, но после свадьбы я парня посылаю на бухгалтерские курсы, пусть этому ремеслу выучится.

– Эх, Арутюн, Арутюн, а в милиции, по-твоему, не нужны ребята, которые разбираются в бухгалтерском деле? Наши новые сельские председатели приворовывают, а чтобы проконтролировать их, воровство на месте пресечь, оформить дело и передать в суд, у нас нет специалистов. Зато вместо них есть селькоры, те цепляют на середняков ярлык кулака и спроваживают в Сибирь. Слушай, Арутюн, братец, ты заявление не подал – вступить в ряды большевиков?

– Нет, Тархан. Кто подаёт заявление, в газете печатают его имя и месяц ждут, не выступит ли кто против этой кандидатуры. Врагов у меня хоть отбавляй.

– Ты для Карабахе такое село сотворил, кто посмеет тебя чем-то попрекнуть!

– Ну, не знаю…

– Ладно, Арутюн, потом потолкуем. А нынче сына твоего женим. Я вижу, ты все заветы и обычаи, что до нас дошли, свято сохранил. Это здорово.

– Да, брат, что верно, то верно, – кивнул Арутюн и двинулся навстречу поезжанам.

 

14. Странаодной партии

 

Баба’ Бегларян починял у себя в кузнице лемехи на плугах или сохах. Бывший сельский староста Арутюн Григорян частенько заглядывал в кузницу – проведать, что на селе новенького, и поделиться тем, о чём услыхал сам.

– Арутюн, – ударив несколько раз по раскалённому лемеху и сызнова сунув его в горн, спросил Баба’, – как обстоят дела с Карабахским вопросом, что в газетах пишут?

– Да что газеты, ничего они не пишут, – не отрывая взгляда от огня, сказал Арутюн. – Неделю назад один красноармейский командир ко мне приходил, он присутствовал на том самом обсуждении Карабахского вопроса в Тифлисе, в Заккрайкоме партии, которое состоялось 27 июня 1923 года.

– Тот русский, что тебя в кузнице спрашивал?

– Не такой уж он и русский, говорят, из Юзбашевых, да это неважно, – сказал Арутюн. – В общем, решили отдать Карабах Азербайджану как автономную область.

– А помнишь, ты в 20-м году говорил, будто Азербайджан сам отказался от Карабаха и Нахичевани в пользу Армении?

– Об этом объявили в печати, и поздравление Ленина тоже напечатали, да потом турки с Лениным столковались и убедили передать Карабах с Нахичеванью Азербайджану.

– А справедливость-то как же?

– Э, Баба’, кто в таких делах о справедливости думает…

– О чём же тогда думают? У нас вон Микоян и Мясникян есть, не могли они, что ли, не допустить этого?

– Не могли. Большие государства заботятся о своём интересе, подавай им силу, богатство. У Баку есть нефть, за спиной у него Турция. А армяне, по сути дела, не сумели себя защитить от погромов и резни.

– Государства у них не было…

– А почему? Потому что слабые, неорганизованные. Коли ты слабый, разве сосед не отнимет у тебя землю?

– Ещё как…

– Вот видишь.

– Так, значит, Арутюн, этот красный офицер нашим Аван-Юзбашянам родня? Что ж он про нашего Давид-бека говорил?

• Баба, нельзя про это вслух. Ты что, не знаешь? Нас же в бараний рог согнут…
• Тьфу ты, забыл…
• Офицер этот воевал на русско-турецком фронте. По его словам, Азербайджан не имеет права присваивать армянские территории, потому что мусаватистскую республику никто на международном уровне не признал.
• Как это понимать?
• Ну, к примеру, Баба, коли тебя твои соседи, твои односельчане ни в грош не ставят, какие будут у тебя права в Маргушаване?
• Никаких.
• Ну вот, этот так называемый Азербайджан не признала ни одна страна, стало быть, её границы считаются незаконными.
• Сдаётся мне, Арутюн, всё это дурно пахнет. И рано ли, поздно ли войны не миновать.
• Нынче мы, Баба, становимся единой страной, вот-вот всё у нас обобществят.
• Как это – всё? Небось, Арутюн, жён и ребятишек обобществлять не станут …
• Жён и ребятишек – нет, а вот имущество будет общим.
• Так вот из-за этого ты дом-то свой и отдал государству…
• Нет, Баба, просто не мог я шиковать в огромном доме, когда нашим односельчанам лечиться негде. Я и Давид-беку про это говорил, он собирался большую больницу и церковь построить, показывал мне проекты и план. А тут красные пришли…
• Где ж он теперь-то?
• Наверно, во Франции.
• Остался бы…
• Расстреляли бы.

Кузнец промолчал. Достал из горна кусок раскалённого металла и с усердием принялся бить по нему молотом. И снова сунул в огонь.

– Наш Павли жалуется, налоги его душат. Чуть-чуть опоздал уплатить, такую пеню выписали, говорит, хоть убейся – не заработать. Не успел крестьянский налог заплатить, собирают деньги, чтобы купить лошадь для райисполкома, для инженера, плуг для Комитета взаимопомощи. Словом, отказался Павли налог платить. И с меня тоже за починку каждого лемеха деньги требуют, и немалые. Что делать-то, дядя Арутюн, может, плюнуть на всё да уехать?..

– Куда, Баба? Советы есть советы, везде то же самое.

– В нынешнем году в Маргушаване впервые хлопок посеяли, – сказал кузнец. – Как ты думаешь, выгодное это дело?

– Народ одевать надо по всей стране и армию, – не торопясь, ответил Арутюн, – а покупать хлопок за границей накладно. В Средней Азии хлопок издавна сеют, решили теперь и в наших краях счастья попытать. Вот и засеяли для пробы одну десятину. Восемьдесят пудов – урожай неплохой. Сколько я знаю, Джрабердскому району на 26-й год уже и план по хлопку спустили.

– А при Аван-Юзбашяне хлопок сеяли?

– А как же. И хорошие урожаи снимали. Но, будь моя воля, я бы в Маргушаване разбил инжирные, гранатные сады.

– Да и виноград у нас урождается, верно?

– Ещё бы! В особенности карабахский мускат. Он и вредителей не боится. Вино из него замечательное получается.

Завидев Арутюна в кузнице, крестьяне не торопились уходить, отыскивали любой предлог, чтоб остаться и послушать его.

– Поговаривают, в Россию, в Ростов-на-Дону, завезли из Америки нового типа машины. Стало быть, они пшеницу на поле жнут и одновременно молотят. Возможная это вещь, Арутюн?

– Конечно. За восемь часов жнёт и обмолачивает целое поле, девять десятин.

– Сама собой жнёт?

– Трактор её тянет.

– Вот это страна!

– Там, в Америке-то, на волах и лошадях уже не пашут. Только на тракторах. Больше миллиона тракторов производят и сорок семь тысяч уборочно-молотильных машин, их комбайнами называют. И ведь один только трактор произвести мало. Надо все трактора бензином обеспечить. А главное, без умелых трактористов не обойтись, без агрономов, которые в земле и в том, что в неё сеять, разбираются, без учёных, которые урожайные сорта выводят, без умных руководителей хозяйства… Но вот что я вам скажу, в американском сельском хозяйстве четыре миллиона душ стали безработными, потому что вместо них  нынче механизмы вкалывают.

– Арутюн, ты, к примеру, руководитель хоть куда, село заложил, опыт имеешь, крестьянина понимаешь, однако же места-то тебе не дают…

– Руководителю, чтобы подходящие кадры заметить и оценить, требуется высокая квалификация. Когда-нибудь каждый будет на своём месте. Но для этого нужно время. И потом, это страна, где власть держит в своих руках одна партия, а я пока что в ней не состою.

– Может, и ты большевиком станешь?

– Боюсь, ещё не скоро…

 

15. Потомки Беглара вступают в колхоз

 

19 ноября 1927 года за подписью председателя центрисполкома Автономного Нагорного Карабаха С. Луснакяна было обнародовано решение о переименованиях районов и населённых пунктов. Хаченский район стал отныне Степанакертским, Варанда – Мартунийским, Дизак – Шмавонским, Гадрут стал Шмавонаваном, Джраберд – Джапаридзевским районом, Мартакерт – селом Джапаридзе, Шушинский район – Азизбековским, а Шуши – городом Азизбеково.

– Что скажешь, Арутюн, согласен ты с этим решением? – поинтересовались крестьяне мнением прежнего старосты.

– Мужики, вы с такими вопросами к председателю Маргушаванского сельсовета обращайтесь, он у нас власть.

– Ему что скажут, он исполняет. Луснакян, тот выполняет приказы из Баку. А мы, чтобы разобраться, твоё мнение хотим узнать.

– Ладно, – сказал Арутюн. – Шуши ещё хан Панах переименовал, назвал его Панахабадом. А народ всё равно звал город привычным именем, которому ни много, ни мало несколько тысяч лет. Татарам хочется всё на свой лад именовать, чтобы сделать своим. А нам надо держаться наших названий, потому как это наша родина. Всякое имя – святыня, не позволяйте его менять. А коли даже поменяют, на наших устах наши названия должны звучать.

– Теперь ясно.

 

Селькоры газеты «Советский Карабах» играли важную роль в кадровом вопросе. Марагинские горе-грамотеи вели себя не в пример активнее маргушаванских и засыпали руководителей корреспонденциями о том, что творится в той или иной отрасли. Власти же были не в состоянии проконтролировать ситуацию на местах и принимали публикуемые заметки за чистую монету. Скажем, корреспондент Арам Арустамян писал: «В 1927 году мы организовали в селе Марага Джрабердского района сельскохозяйственную артель. Это пришлось не по нраву местным кулакам. Кулак Седрак Погосян лез из кожи вон, чтобы развалить артель. Он завёл дружбу с членом артели коммунистом Хачатряном, зазвал его к себе, напоил сладким вином, настроил против нас, и тот вышел из артели, увлекая за собой ряд других членов. Но кулак Погосян и ставший его охвостьем «коммунист» Хачатрян своего не добились. Наша артель не распалась, окрепла и выросла, сейчас у неё свой трактор, семяочистительная машина, мы по-новому обрабатываем поля и объединяем двадцать хозяйств неимущих и середняков. Очень активно участвуют в артельных делах и помогают нам комсомольцы».

В другом номере газеты селькор-марагинец подпсевдонимом Молот сигнализировал: «В сёлах Марага, Кичан, Емишджан и Мартуни уклонисты стоят на своём, кое-где из левого уклона устремляются в правый оппортунизм. По поводу ошибок, допущенных в Нагорном Карабахе в колхозном движении, ЦК Азербайджанской компартии приняло резолюцию от 20 мая, где сказано, что следует срочно принять меры по незамедлительному и решительному их исправлению. Как 6-я районная партконференция, так и позже президиум райкома дали короткие и ясные директивы, чтобы исправить ошибки на местах и укрепить колхозы.

Однако кое-где, исправляя ошибки, допускают новые разгильдяйства и бросаются из крайности в крайность. Есть сёла, где считают, что исправить ошибку значит распустить колхоз. В селе Марага были такие, кто вступил в колхоз под давлением, поначалу они настойчиво проводили в жизнь директивы ЦК партии, но потом круто развернулись и поставили колхоз на грань разложения. Первыми под предлогом поступления на службу стали выходить из колхоза коммунисты, за ними последовали другие. Руководители же Мараги, вместо того чтобы выправить левый уклон, кинулись в объятья правого оппортунизма и льют воду на мельницу врага.

…Колхоз в Мараге был организован в 1928 году и насчитывал 195 членов. Но в последнее время стараниями председателя С. Гаспаряна и завхоза Г. Аванесяна он развалился.

После статей тов. Сталине и после того, как был принят устав артели, сельчане потребовали вернуть им свои мелкие хозяйства и маленькие сады. Вместо того чтобы выправить ошибки и удовлетворить справедливые требования крестьян, два наши героя дважды в месяц уезжают в Баку и неделями там остаются, бросая колхоз без руководства, что и привело к его развалу.

Теперь Аванесян сбежал, поступил на службу, а Гаспарян говорит:

– Завтра и я уйду на “Каучукпром”.

Подобным же манером ведут себя и колхозники-коммунисты Аванесян, Багдасарян, Бабаян и Казарян. А крестьяне делают вывод:

– Ну, коли так, мы тоже пойдём на фабрику. Хлопок-то кто будет растить?

И уходят…

Вдобавок ко всему Г. Аванесян не разрешает организовать в колхозе ячейку неимущих.

– У нас, – говорит, – равенство, не нужна нам ячейка неимущих.

Так и выправляют марагинцы допущенные в колхозном движении перегибы, бросаются из крайности в крайность».

 

В 1928-м артель в Маргушаване преобразовали в колхоз, и после этого над селом нависла угроза раскулачивания. Каждого руководителя, который приезжал к ним из областного или районного центра, маргушаванцы встречали со всевозможным уважением, потчевали его, ну а провожая, давали снедь и выпивку. Это сделалось неписаным законом и для руководителей хозяйства тоже.

И вот председатель колхоза Исак вызывает Ишхана.

– Ишхан, зови своих братьев, Бабу и Павли, у меня к вам серьёзный разговор.

Немного погодя приходят кузнец Баба и хозяин магазина Павли.

– Слушаем тебя, кум Исак.

– Вы знаете, в каком наш колхоз положении. Сколько уже лет количество колхозников не увеличивается и не уменьшается, как было девять душ, так и осталось. Осенний сев на двенадцати десятинах провели вместо шестидесяти. Трактор заржавел, ремонтировать и водить его некому. Предлагаю вам, всем троим, вступить в колхоз, глядишь, и народ за вами потянется.

– Как это, – сразу вскипел Павли, – вступим в колхоз и в долгах погрязнем? Это нам не подходит, кум Исак.

– Ладно, это я вас испытывал – вступите ли по доброй воле.

– Ну и как? – забеспокоился Павли.

– В этом вопросе, по какому я вас позвал, наше с вами, Ишхан, кумовство значения не имеет. Один хороший знакомый из райкома шепнул мне по секрету, что завтра с утра приедут вас, тебя и братьев, раскулачивать. И прокурор будет, и милиция. Заберут вас.

– Ну, дела, – присвистнул Ишхан. – И как теперь быть? Я-то знаю, что это значит. С государством шутки плохи. Нам надо среди середняков оказаться.

– Кто-то, можно подумать, определил границу между кулаком и середняком. Выкинь камень из-за пазухи и вступай в колхоз.

– В колхоз? – разозлился Павли. – Чёрта с два!

– Помолчи-ка лучше, тебе слова не давали, – прикрикнул на него старший брат, Ишхан.

– Ну, так дайте, – заупрямился Павли. – Я для нашего хозяйства немало сделал. И свою долю на колхозный пай не променяю.

– Короче, сами определяйтесь. Мы давно решили, что никого из нашего села раскулачивать не будем. Единственный для вас выход – за эти несколько часов со всем своим имуществом вступить в колхоз.

• Дождёмся, покуда чапарский парнишка стадо приведёт, а там и поглядим, что сделать можно, – сказал Ишхан.
• Я комара и того этим дармоедам колхозным не отдам, – приняв неприступную позу, заявил Павли.
• Да кто ты такой, чтобы нам указывать, – резко сказал Ишхан. – Баба, тащим его за руки и запираем в подвал, не то он под монастырь нас подведёт.

Вечером они продали, сколько получилось, коров и волов, ещё несколько зарезали и задёшево продали или по совсем уж бросовой цене отдали односельчанам. Оставшихся же коров и овец Ишхан и Баба поутру пригнали на небольшую площадь перед конторой колхоза.

– Исак, эй, Исак, – подал голос Ишхан Бегларян, – выходи, принимай колхозное добро!

Спустя полчаса из Мартакерта прибыли верховые милиционеры и прокурор.

– Вы, товарищи, опоздали, – сказал председатель колхоза. – В нашем селе ликвидирован последний кандидат на раскулачивание. Сейчас Ишхан с братьями дожидаются вас, но не для того, чтобы в Сибирь отправиться. По случаю вступления в колхоз они застолье устраивают. Иными словами, всё село нынче гуляет. Пойдёмте, поздравим их.

Перед бегларяновским домом прямо на улице стояли в ряд уставленные всякой всячиной столы. Под зурну и бубен вчерашние саровцы веселились и пировали.

В тот день десятки семей последовали примеру братьев Бегларян и вступили в колхоз. Иные сельчане утверждали, мол, грозившая Ишхану высылка и его вступление в колхоз ловко подстроены Исаком и секретарём райкома Христофором Варунцем. Да кто ж это мог знать, времена-то смутные, глядишь, обернётся всё правдой. Ишхан Бегларян, во всяком случае, не сомневался, что, замешкайся он, ему бы не миновать Сибири, а воротиться оттуда выпадало редким счастливцам.

В разгар веселья Ишхан отозвал Исака в сторонку.

– Я на твои слова не плюнул, и ты тоже выполни мою просьбу, будем квиты.

– Слушаю тебя, Ишхан, ты нынче герой, я перед районом лицом в грязь не ударил.

– Назначь меня кладовщиком колхозным.

– О чём разговор, Ишхан? Гулянье кончится, приходи, бери ключи. Я как раз из-за недостачи снял Вагаршака с кладовщиков. Лучше тебя мне никого не найти.

Гости готовились уже к отъезду, когда Арутюн Григорян сказал им:

– Не уезжайте, завтра у нас на селе свадьба. Милости просим.

– Кого женишь, дядя Арутюн? – спросил прокурор.

– Сына. Настоящая армянская свадьба будет. Оставайтесь.

– Мы бы с удовольствием, – ответил прокурор, – но надо предупредить секретаря райкома, почему мы отсутствуем на рабочем месте.

– Я пошлю в райком человека, и товарищ Варунц будет в курсе, – сказал председатель колхоза. – Он звонил по телефону, выразил удовлетворение тем, как у нас обстоят дела, ну а я пригласил его на свадьбу. Как-никак молодого колхозного бухгалтера женим.

– В таком случае мы съездим к вашим соседям, в Чайлу, там у нас небольшое дельце, ну а на обратном пути заедем к вам в село, поздравим молодых и выпьем по стаканчику славного вашего муската.

– Завтра вечером мы созываем общее собрание нашего хозяйства, – сказал председатель колхоза. – Уже шестьдесят сельчан подали заявление о приёме в колхоз. Надо прочитать по отдельности заявление каждого, а там и принять новеньких. Если захотите поприсутствовать, увидите результаты своего труда.

– Какие такие результаты? – сказал прокурор Маилян. – Из-за вас мы не раскулачили трёх человек, а у нас ведь план…

 

Большевистские власти не просто всячески высмеивали традиционные обряды и веками устоявшиеся свадебные обычаи в городах и весях Нагорного Карабаха, но и силились искоренить их. Особенно трудно было сохранить этнографические обычаи в сёлах, подобных Маргушавану и Мараге, где не было церквей. В 1914 году в самом центре Мараги уже начали строить храм, однако советизация сперва застопорила строительство, а затем и вовсе появилось решение возвести на недостроенных стенах сельский клуб. Сёла так и остались без священников и Божьего слова. Что касается крещения младенцев, его с корнем выкорчевали. К ближайшей святыне, Орекаванку, ходили только затем, чтобы выпить и закусить на природе. Одним из главнейших своих завоеваний в Нагорном Карабахе советская власть полагала закрытие восьми десятков действовавших церквей, которые она сделала клубами, избами-читальнями, школами либо и вовсе складами. Вот отчего свадьба первенца Арутюна Григоряна, Талыша, не шла ни в какое сравнение с традиционными багумсаровскими свадьбами. Если в иных сёлах жениха и невесту благословляли в храме или подле тоныра, то здесь этот обычай считался постыдным. А уж пригласить священника значило стать предметом издевательских пересудов по всему району. В минувшем году пришёл сюда из Чайлу канатоходец, натянул верёвку и принялся плясать на ней  под зурну с бубном. Согласно старинному обычаю председатель сельсовета со своей неродящей женой трижды прошли под пляшущим канатоходцем, чтобы женщина наконец понесла. Мало того, что на селе все кому не лень потешалось над бедолагой, под конец селькор в газете потребовал от сельсовета выгнать его с работы. Что до маргушаванских свадеб, они служили просто-напросто поводом для застолий с обильными возлияниями. И всё-таки некоторые из сохранившихся обрядов, когда, к примеру, становятся кумовьями, назваными братьями, дают за невестой приданое, в знак девственности новобрачной выставляют окровавленную простыню и подносят «красное яблоко», носили отнюдь не формальный характер.

Резолюция ЦК Азербайджанской компарии от 4 декабря 1930 года, озаглавленная «Нанести решительный удар правым оппортунистам, оказалась для Мартакертского района громом средь ясного неба.

«За искажение классовой линии в деле сбора хлопка и непринятие мер против кулачества ЦК Азербайджанской компартии постановило снять с работы секретаря Джрабердского райкома тов. Ерема Варданяна и заведующего Маргушаванским пунктом закупок хлопка.

Членам бюро Джрабердского райкома партии объявить строгий выговор».

За этим последовало решение Нагорно-Карабахского обкома:

«Принять к исполнению резолюцию ЦК Азербайджанской компартии о снятии тов. Ерема Варданяна за искажение классовой линии в деле сбора хлопка, что нашло непосредственное выражение в проявлении правого уклона. Отозвать тов. Е. Варданяна в распоряжение райкома, поручить орготделу в течение двух дней представить кандидатуру одного из районных товарищей для назначения на пост секретаря Джрабердского райкома».

Сообщение насчёт маргушаванского бухгалтера Варданяна крестьяне сочли выдумкой, распространяемой, чтобы снять его с работы и назначить на его место кого-то другого. Сельские грамотеи там и сям читали сообщение и на все лады обсуждали.

«В колхозах и других учреждениях и организациях бухгалтерское дело не поставлено на должную основу. Бывает, что цифры умышленно подделываются и в центр отправляются неверные сведения. Так, например, бухгалтер маргушаванской хлопковой секции Вагаршак даёт сведения председателю, а потом рассказывает, что данные намеренно искажены. В Джрабердском районе пора задуматься об избавлении от таких Вагаршаков».

Областная газета не давала марагинцам покоя. В следующем же номере сельчане прочли:

«Положение комсомольской ячейки в Мараге незавидно из-за того, что бюро слабо работает, а секретарь Исак Согомонян изнутри разлагает её. Горе тому, кто осмеливается на собраниях ячейки высказаться об упущениях. Исак Согомонян угрожает ему исключением из комсомола, называет хулиганом, уклонистом  и т. д.

Таким образом, самокритика самым позорным образом задушена.

В ячейке состоит немало чуждых элементов, но никто не поднимает вопрос об их исключении, потому что Исак горой за них. К девушкам Исак относится не по-комсомольски, не по-товарищески, вот почему из семидесяти с лишним членов ячейки только восемь девушек».

Под материалом стояли три подписи без имён и фамилий.

Поначалу маргушаванцы мололи свою пшеницу на марагинской водяной мельнице, находившейся за северо-восточной околицей села, в ущелье реки Казарх, однако количество зерна из года в год увеличивалось, и марагинской мельницы стало не хватать. И маргушаванец Амбарцум Саргсян соорудил в ущелье новую мельницу, ближе к своему селу.

В 1935-м из Евлаха в Степанакерт провели железнодорожную узкоколейку. Прежде чем свернуть у Мир-Башира к Агдаму, машинист тянул за верёвку гудка, и в Мараге и Маргушаване слышался голос небольшого поезда. Из-за гудка народ и прозвал его Кукушкой. Что до железной дороги, то строили её по проекту, заказанному в своё время нефтепромышленником Аван-Юзбашяном, с той, пожалуй, разницей, что она должна была пройти через Марагу-Маргушаван и Мартакерт. Однако бакинские власти не хотели прокладывать железную дорогу через армянские населённые пункты.

 

16. Каучукпромхоз

 

Юзбашевка по инерции продолжала служить семенной лабораторией, питомником для саженцев и конным заводом. Новые власти переименовали её, назвав «особой агростанцией», хотя функции у всех этих заведений совершенно не поменялись. Агростанция по-прежнему создавала запас урожайных сортов для колхозов Маргушаванского подрайона, выращивала и распределяла между шелководческими хозяйствами тысячи саженцев тутовника, передавала районным руководителям лучших коней. Тем не менее, Юзбашевка нежданно-негаданно привлекла пристальное внимание московских учёных. Каучук для развивавшегося в Советском Союзе автомобилестроения закупали в Мексике и Бразилии, что требовало непомерных расходов у нищей страны. Возник специальный трест, а также институты, занимавшиеся каучуками. Перед ними стояла задача любой ценой приобрести у Мексики семена многолетних (трёх-, четырёхлетних) каучуконосных растений. В странах, производивших каучук, эта область была строжайше засекречена.  Ботанику Н. А. Крученинникову удалось собрать в Мексике и привести на родину дикие каучуконосы. Исследования показали, что территория распространения мексиканских каучуконосов очень схожи с предгорными степями Карабаха. Среди прочих мест Юзбашевку предпочли именно потому, что там имелись условия, чтобы изучать и экспериментальным образом выращивать и разводить новые виды растений. Ну а вдобавок не нужно было строить новые производственные помещения и жильё, поскольку обо всём этом в своё время позаботился Давид-бек Аван-Юзбашян. Лучше всего подходили для разведения в полях вокруг Юзбашевки кусты многолетней мексиканской гвайоллы. В её корнях, листьях и ветвях содержалось пятнадцать процентов каучука. Корни, листья и ветви размалывали, превращали в муку, прессовали и отправляли на каучуковый завод. Одним словом, Юзбашевку переименовали в Каучукпромхоз. Заодно там появился совхоз, предназначенный выращивать на полях каучуконосные растения. Из разных уголков огромной страны сюда переехали сотни русских специалистов с семьями. Первым директором промхоза был Иосиф Розин, очень заботливо относившийся к людям. Он ездил на «виллисе» и с готовностью помогал машиной всякому. И всякий мог обратиться к нему – он с участием выслушивал всех. Особое же внимание обращал на дельные предложения и советы. Жаль, он не отличался крепким здоровьем и уехал в Россию лечиться. Директором «Каучукпромхоза» назначили Артема Аракеляна, человека грубого, тем более по сравнению с Розиным, и не умевшего никого слушать. Однако, подлечившись, Розин к радости маргушаванцев вернулся. Ну а после него директором стал Самвел Багдасарян из Мараги.

В первый год выдалась необычайно суровая зима, и большая часть уже пустивших корни растений замёрзла. Учёным пришлось вывести морозоустойчивый и в то же время урожайный  сорт гвайоллы и побольше семян отложить для будущего посева. Поначалу было решено выращивать этот кустарник в специальных теплицах. Однако в таком случае каждый росток обходился бы в двадцать семь копеек с лишним, то есть чересчур дорого. Себестоимость растений непременно следовало снизить, чтоб они стали дешевле завозимых из-за границы. Сотрудники научно-исследовательской станции создали новые морозоустойчивые сорта. Но многие признанные учёные сочли это бессмысленной дерзостью. Тем не менее, упорство директора каучукпромхоза Розина и других специалистов принесло свои плоды. Через несколько лет Маргушаван стал давать государству каучук собственного производства, тысячи тонн каучука. Были выведены высокоурожайные сорта «Пионер Карабаха» и «Ангустифолиум-65», приспособленные к здешним условиям и почве; они давали по девятьсот килограммов каучукового сырья с гектара орошаемых земель. А переехавший в Карабах профессор Н. А. Крученинников на своём опытном поле получил с гектара целых шестнадцать тысяч килограммов. Уже планировалось выделить под каучуковые плантации шесть тысяч гектаров. К тому же Маргушаван прославился в Нагорном Карабахе как родина особой смолы-жвачки. Стоило маргушаванцу куда-то поехать, у него там первым долгом интересовались: §Жвачку привёз?¦

Итак, в маргушаванский промхоз из разных областей России съехались десятки специалистов и рабочих, и для их детей здесь открылся детский сад. Местные семьи тоже с удовольствием отдавали своих малышей в русский детсад, который становился для детей-армян основой русского образования. В маргушаванской школе-семилетке наряду с армянским появился русский сектор. Причём большинство местных ребятишек учились именно в русском секторе. Русский сектор маргушаванской школы посещали и некоторые марагинские дети. И родным их языком потихоньку становился русский. Если выпускники армянских классов продолжали учёбу в средней школе в Мараге, то подростки из русского сектора, начиная с восьмого класса, посещали школу в Мир-Башире.

Если у школьников обострённые национальные чувства проявлялись чрезвычайно слабо, то у взрослых Каучукпромхоза поначалу происходили на этой почве кое-какие столкновения. Маргушаванский парень заспорил о чём-то на каучуковом поле с молодым русским рабочим и не удержался от зуботычины. Новоприезжие тут же превратили эту стычку в проявление национальной нетерпимости – дескать, «чёрный» ударил нашего – и пригрозили пожаловаться в Москву. В рабочей столовой промхоза повысили разряд официантке Ануш. У русских её товарок  это породило шквал протестов.

– К своим вы лучше относитесь, – говорили русские подавальщицы. – С какой это стати разряд у армянки должен быть выше нашего, почему она должна получать больше?

Руководство столовой незамедлительно исправило свой «промах» и понизило разряд девушке-армянке.

Жизнь, однако, вносила свои коррективы. Армянские парни женились на русских девушках и наоборот. Русские девушки перенимали многие армянские обычаи. К примеру, быстро выучивались обустраивать домашний очаг и становились в армянских семьях образцовыми невестками.

Чем дальше, тем больше проникали в разговорную речь маргушаванцев сугубо русские обороты, при этом русские слова приобретали в карабахском наречии характерную окраску, на местный лад обкатывались. Особенно сказывалось русское влияние на выборе имён для новорождённых; тут оно поистине не знало конца и краю. Там и тут появлялись Яши, Саши, Вовы, Володи, Валеры, Олеги. Что касается Мараги, лежавшей в полутора километрах от промхоза, там всё чаще мысленно пересекали пределы России и заглядывали в перечни французских, английских и прочих имён. Младенцев здесь нарекали Напалён (Наполеон), Ньюёт (Нью-Йорк), Эрнест и далее в том же духе. Марагинец привёз из Германии молодую жену по имени Цега, которая назвала своего первенца Гансом.

Юноши-маргушаванцы, получившие русское образование, продолжать его устремлялись в Россию и, закончив там институт или университет, уже не возвращались домой. Выпускники же армянских школ, как правило, продолжали учёбу в Ереване и тоже не возвращались. Отныне в Маргушаване ли, в Мараге ли не было ни единой семьи, чьи отпрыски не жили бы в городах Армении или России. Сёстры и братья новоявленных горожан мало-помалу тянулись вслед за родными. Соответственно Маргушаван и Марага мало-помалу пустели. Но ведь Маргушаван – краса и гордость Нагорного Карабаха, едва ли не удобнейшая для жизни его местность. Здесь и климат мягкий, благоприятный, и почва – плодородный чернозём. Эти места по-прежнему манили к себе азербайджанцев.

 

17. На машинно-тракторной станции

 

В промежутке между Марагой и Маргушаваном разместилась районная машинно-тракторная станция. Здесь вырос большой цех по ремонту сельскохозяйственной техники. Токарные станки работали на электромоторах. Мотористами были тщедушный украинец Степан Коваленко и великан Аванес Карапетян из Мец Шена, перебравшийся сюда со стройки ТартарГЭСа. Энергия гигантских маховиков передавалась посредством ремней продолговатым валам, расположенным под крышей цеха; их варащение приводило в действие токарные, фрезерные и винтовые станки.

Начальником ремонтного цеха работал мартакертец Седрак Мирзоян. Седрак был внуком Мирзы Асри, который в своё время служил письмоводителем (мирзой) у шушинского хана Мехти. В 1881 году столетнего Мирзу посетил романист Раффи, почерпнувший от старика многие сведения о карабахских меликах. Седрак славился тем, что подгонял трактористов и слесарей-ремонтников отборной беспрестанной бранью. И все смирились с его, так сказать, «стилем управления».

Седрак вышел во двор передохнуть под чинарой и столкнулся с приехавшим из райцентра инструктором райкома Аракелом Уснунцем.

– Здорово, сын Арустама, – поприветствовал он Аракела. – Тебя каким ветром занесло в наши края?

– Мой приезд, дядя Седрак, к добру. Скажи-ка мне вот что – сколько в маргушаванских полях тракторов?

– Пять штук сейчас заняты пахотой в Маргушаване, четыре – в Мараге и ещё четыре – в Левонархе.

– В Левонархе, дядя Седрак, ни один трактор в поле не вышел.

– Сейчас позову бригадира, – сказал начальник цеха. – Живо позовите Самвела Гуляна, он у токаря. – Немного погодя во дворе показался бригадир, и Седрак напустился на него: – Сукин ты сын, я с тебя шкуру спущу, коли соврёшь. Сколько тракторов работает сейчас в полях у Левонарха?

– Четыре, – ответил бригадир трактористов.

– Сюда с минуты на минуту подъедут маргушаванский и левонархский председатели, – сказал Аракел Уснунц. – Вы бы пригласили заодно директора МТС Гургена Аванесяна, тогда мы сразу решим все вопросы.

– Парни, сходите кто-нибудь за директором, – распорядился Седрак. – Скажите, человек из райкома пожаловал.

Вскоре во двор ремонтного цеха МТС вошли председатели маргушаванского и левонархского хозяйств.

– Эти председатели, они будто родные, – сказал директор МТС Аванесян. – Оба одного роста, одной стати. Не будь молоканин остроносым, ну, вылитые братья. – Когда председатели приблизились, он обратился к левонархцу: – Товарищ Гусев, сколько у вас тракторов вышло в поле?

• Ни одного, – ответил руководитель колхоза из Левонарха. – Я каждый божий день с трактористами ругаюсь, они всё равно не выходят в поле. Поле, говорят, сухое, если начнём пахать, израсходуем сразу всё горючее. Говорят, надо подождать, вот пройдёт дождь, тогда и начнём.
• Товарищ Гулян, что он такое говорит?
• Вы же знаете, товарищ Аванесян, горючих материалов у нас нехватка. Разве не твердят у нас на собраниях – экономьте горючее, экономьте горючее?

Директор промолчал. Инструктор райкома повернулся к председателю маргушаванского хозяйства:

– Как у тебя, товарищ Исак, проходит пахота?

– Проверили вспаханные поля, глубина не превышает двенадцати сантиметров, а должно быть восемнадцать, не меньше. Вот пришёл к директору МТС просить, чтобы заново перепахали.

– Невозможно, – сказал Аванесян. – Нет у нас горючего по два раза пахать.

– Хорошо, товарищи, – сказал инструктор, – это уже вопрос для бюро райкома.

– Да что же нам делать? На нефтебазе всего двадцать тонн вместо восьмидесяти.

– У нас нелады с евлахской базой, – сказал директор МТС. – Ваши, говорят, хотят отделиться от Азербайджана, поэтому мы вам горючего не дадим, как хотите, так и выкручивайтесь.

– Вздор это, будто мы хотим отделиться, – повысил голос инструктор. – Несколько человек в Степанакерте мутят воду, чтобы рыбку в ней поймать. А такие вопросы Москва решает. Как скажет, так и будет.

– Есть в Степанакерте один писатель, Григор Нерсисян, – сказал маргушаванский председатель. – Он-то и будоражит национальные наши чувства. Собираются тайком и ломают голову, как отделиться от Баку и воссоединиться с Арменией.

– Не нашего это ума дело, – сказал Аванесян. – Нам надо, кровь из носу, вырвать у Евлаха горючее.

– Мне кажется, мы перво-наперво поручим нашему товарищу Исаку подмаслить евлахских работничков, – подвёл итог Уснунц. – А когда раздобудем бензин, райком подумает, как уладить отношения, чтобы впредь подобные препятствия не возникали.

Директор МТС приметил, что их группу обступили токаря и слесаря.

– Вы что тут делаете? До перерыва ещё далеко.

– Электромотор барахлит. Аванесу полчаса понадобится на починку.

– Пошли поглядим, что там стряслось, – сказал директор.

Все гурьбой направились в электромоторную. То, что они там увидели, не на шутку их изумило. Великан из Мец Шена подставил плечо под шестисоткилограммовый маховик, чтобы с вала сняли шпонку, и с улыбочкой сказал Степану: «Спокойно делай, что тебе надо, я подержу, нисколько не тяжело».

– Положи эту махину на вола – не выдюжит, – уверил Седрак и добавил: – Аванес – сын дружка моего Гукаса, того в восемнадцатом году турки убили в Баку во время резни армян.

– Отец тоже был силачом?

– Высоченный был, но не такой, как этот. Раффи писал о мецшенских исполинах – Аваке, Арзумане и Чалаби. Аванес, похоже, последний мецшенский великан.

Водрузив маховик на место и запустив двигатель, мотористы высыпали во двор перекурить. К мецшенцу подошёл бригадир марагинских трактористов Сократ:

– Довольно тебе фасонить, пойдём поборемся. Вот увидишь, я тебя, тушу этакую, одним приёмом на лопатки уложу.

– Отстань, Сократ, не лезь ко мне, ступай и со своей ровней борись, – отмахнулся от него великан.

– Душа в пятки ушла? Ну, ты и трусишка! Громилы вроде тебя, они все такие. Как увидят крепкого мужика, так и бежать. Ещё бы! Ведь осилю я тебя – стыда не оберёшься.

Аванес поднялся, взял Сократа за грудки и за штаны, поднял над головой и отпустил. Сократ грохнулся оземь. Секунду-другую не шевелился. Потом очухался и слабым голосом пригрозил:

– Заруби на носу, я тебя не боюсь. Из ружья застрелю, прикончу.

– Сократ, отстань от Аванеса, – прикрикнул Седрак. – Ещё раз увижу, цепляешься к нему, выгоню из МТС к чертям! Тоже мне выискался…

– Пойдёмте пообедаем, – предложил директор МТС инструктору райкома и председателям. – У нас как раз перерыв.

– Увы, товарищ Аванесян, – развёл руками Уснунц, – мы давно с Исаком условились наведаться к нему в хозяйство. Нужно решить кое-какие вопросы.

– Вечно маргушаванцы уводят моих гостей, – с досадой вымолвил директор. – То-то вы все благоволите к Маргушавану.

– Ты, товарищ Аванесян, что хочешь этим сказать?

– Ничего. Просто не было такого, чтобы хоть один корреспондент о Маргушаване худое слово написал.

– Так как же решится наш вопрос? – обратился к директору МТС Олег Гусев, молоканин из Левонарха.

– Ты поезжай, я горючее с бригадиром отправлю, с утра начнёте пахоту. Только следите за глубиной.

– А как быть с нашим полем? – спросил маргушаванский председатель.

– Обяжу бригадиров вспахать наново – за свой и трактористов счёт.

– Смотри, коль останется как есть, я ничего сеять не стану, и виноват будешь ты.

– Не стращай меня, Исак, – раздражённо ответил директор МТС, – и беспомощность свою, её тоже мне на спину не грузи. Захочу – вспашу, не захочу – не вспашу, понял?

– Ты чего это так распетушился? – спросил инструктор райкома.

– Потому что лентяй и бездельник, знай выискивает предлог, чтобы свалить на кого-нибудь свои неурядицы.

– Давай-ка мы этот спор продолжим на бюро райкома.

– Незачем тащить всё в райком, – улыбнулся Исак. – У товарища Аванесяна тоже найдётся повод, чтобы на нас осерчать. Какая загвоздка ни случись, ответственность норовим на него переложить. Следили бы мы, когда надо, за вспашкой, трактористы не работали бы спустя рукава и не пахали бы поверху.

– Пожалуй, ты прав, – сказал инструктор, – сами решайте свои вопросы.

– Прямо сегодня и решим, – ответил Исак. – Товарищ Аванесян, время перерыва, пообедали бы вместе. Со всем, что скопилось, мирно, по-товарищески за столом определимся. Половину расходов за вспашку колхоз на себя возьмёт.

– Ну, товарищ Аванесян, видал? Какой у тебя сосед, а ты жалуешься!

– Да я потому рассердился, что моего же гостя прямо из рук уводят.

– Для начала Уснунц мой гость, очутился у тебя по делу. Ну а потом, у нас всё готово, только нас и ждут, и твоё присутствие лишь украсит наш стол.

– Уговорил, – сказал директор МТС и обратился к парню по соседству: – Армен, не в службу, а в дружбу, сбегай к нам, скажи жене: «Отставить! Аракелян с гостями поехал в Мартакерт на совещание».

 

18. Лекция бакинского профессора

 

Что такое 1937-й? Чем больше протекает лет и событий, тем вернее тот свирепый незабываемый год представляется новым поколениям преходящим и незначительным эпизодом. Однако же в памяти цивилизованного мира ему надлежит оставить след, подобный следу фашизма, геноцида, рабовладения. Человеческое сообщество обязано познать и постигнуть этот феномен, извлечь из него уроки, чтобы никогда более не повторилось нечто похожее.

А для маргушаванцев удобным поводом уразуметь и оценить положение вещей стала лекция, прочитанная в зале «Каучукпромхоза» присланным из ЦК Азербайджана профессором Мамедом Гюльзаде. Говорил профессор по-русски, с отчётливым азербайджанским акцентом, а шестьдесят процентов слушателей в зале составляли армяне. Из этой чрезвычайно важной лекции колхозники и рабочие промхоза уяснили, что для Сталина и его присных обвинения в связях с Бухариным и в оппортунизме теперь уже пройденный этап, они себя исчерпали. В водовороте профессорских словес грозовые тучи набухали над Троцким, Зиновьевым, Каменевым и ещё дюжиной коммунистов из плеяды тех, кто, засучив рукава, создавал советское государство. Их обвиняли в организации убийства Сергея Кирова и контрреволюционной деятельности. Судебный процесс над этими «врагами народа» сопровождался по всей стране пропагандистскими митингами, которые клеймили позором «двурушников». Всех обвиняемых приговорили к высшей мере наказания – расстрелу.

Заместитель заведующего агростанцией Николай Яров спросил из зала:

– А что с их имуществом и с членами семей?

– Всё имущество преступников конфисковано, члены их семей сосланы в Сибирь, – ответил профессор, и работники промхоза встретили эти слова бурными аплодисментами.

– В январе 1937-го состоялся судебный процесс Пятакова, Радека, Серебрякова и их сообщников, – сурово читал свою лекцию пропагандист Азербайджанского Центрального комитета. – Этот процесс тоже завершился смертным приговором. Наступает черёд суда над высшими командирами Красной армии – Тухачевским, Якиром, Уборевичем, Гамарником, Эйдеманом, Примаковым и другими. Они обвиняются в заговоре и шпионаже в пользу германского фашизма. – Профессор замолчал на секунду, вытер платком лицо, глотнул воды из стакана и продолжил: – Руководителям советских республик, коммунистам, верным последователям Ленина и Сталина поручается неустанно и бдительно выявлять изменников и троцкистов на вверенных им административных участках, предприятиях и колхозах. Все вы сознаёте, что в Нагорном Карабахе немало вредителей, там и тут затаились троцкисты, шпионы, враги народа. Однако руководители Азербайджана ещё не начали борьбу с карабахскими троцкистами, поскольку бакинских товарищей тотчас обвинят в национализме. Это была бы серьёзная тактическая ошибка, и Мирджафар Багиров принял поистине мудрое решение. Говоря по правде, мы давно ждали удобного случая, чтобы покончить с троцкистско-националистической группировкой, свившей себе гнездо в нашем Центральном комитете, и с бандой их приспешников в Шемахе. В результате справедливого судебного рассмотрения девять человек за создание контрреволюционно-повстанческих, шпионско-террористических, диверсионно-вредительских организаций и активную подрывную деятельность, направленную против строительства социализма, приговорены к расстрелу, пять человек – к различным срокам заключения. Этот процесс также сопровождался митингами во всех учреждениях и организациях и народным гневом.

Раздались аплодисменты. На этот раз, в отличие от прошлого, колхозники хлопали тоже. Профессор метнул в сторону аплодирующих недоверчивый взгляд.

– Разумеется, в аплодисментах тоже можно усмотреть националистические проявления и обвинить людей. Но это потом… – Воцарилась каменная тишина, потому что мало кто понял, на что или на кого намекает представитель Баку. Тот между тем продолжил: – В Нагорно-Карабахском автономном районе (вопреки решению Кавбюро, азербайджанские власти всячески тянули и не давали Карабаху статус автономной области, надеясь, что люди со временем позабудут об автономии и Карабах станет обычным районом) обязаны были выявить собственных троцкистов. Вы же знаете, что десятки руководителей районов разоблачены и обвинены в оппортунизме, контрреволюционной деятельности и поддержке кулачества. В системе земнаркоме республики эти разоблачения ещё не закончены.

Все зааплодировали, потому что понимали – сексоты НКВД неотступно следят, кто хлопает, а кто не хлопает, и ещё – чему именно хлопают.

Даже крохотная заметка полуграмотного селькора давала повод исключать людей из партии; исключённых в лучшем случае высылали в Сибирь.  И теперь вот в автономном Нагорном Карабахе чёрные тучи сгустились над головами партийных руководителей Погосова и Бадамяна. Назвав их, профессор заметно воодушевился. Между тем ежедневно выявлялись и публиковались  в газетах имена всё новых и новых «последователей этих троцкистских изменников и шпионов». В газетных публикациях «Шайка троцкистов в “Карабахстрое”», «Разоблачить контрреволюционеров-дашнаков», «Правые оппортунисты в Джанятахе», «Избавить село Ванк от вредительских элементов и судитьь их», «Каучукпромхоз не выполняет шесть исторических указаний тов. Сталина», «Агентура в деревне Хаилар», «Троцкистское отребье» и в сотнях им подобных интеллигенты на первых порах обвинялись в страшных грехах, а затем газеты требовали без промедления судить и осудить их.

• Вот, скажем, в райисполкоме имеется список десяти кулаков с именами и фамилиями, – сказал докладчик. – Райком предлагает всего лишь отправить их на хлопковые поля. Между тем товарищ Сталин требует ликвидировать кулачество как класс. Я привёз из Баку перечень кулаков, и в нём двести семьдесят восемь имён. Это только те, кто нам известен. А сколько их в действительности, вы сами можете догадаться. И выявить. Ибо ЦК Азербайджанской компартии требует решить все вопросы до одного. Кулакам не место в ваших рядах!
• А можно ли принять кулака в колхоз, если он добровольно изъявляет желание вступить в него со всем своим добром? – поинтересовался бригадир маргушаванского колхоза Левон Саргсян.
• Товарищ Сталин даёт исчерпывающий ответ на этот вопрос: «Кулак всегда кулак. Его нельзя принимать в колхоз, потому что он подлежит ликвидации». Такова линия большевистской партии.

Завершив лекцию, профессор объявил:

• А сейчас можете смело спрашивать о чём угодно, я с удовольствием отвечу на ваши вопросы.
• Товарищ Гюльзаде, – поднялся агроном промхоза Арутюнян. – Житель Мартакерта Микаэл Мамунц обвинил председателя правления их колхоза Арустама Тепнанца и других ответственных работников хозяйства в покровительстве врагам и растрате народных средств. Он обвинил и десяток других людей. Их снимали с работы, исключали из партии, против них возбуждали уголовные дела. Однако обвиняемым удалось в конце концов доказать, что все сигналы Мамунца – клевета. Теперь судят уже Мамунца.
• Вот видите, справедливость всё-таки восторжествовала, – сказал профессор. – Наши власти высоко ценят селькоров, но предостерегают – возводить напраслину на честных людей непростительно.
• Товарищ лектор, – обратился к профессору один из маргушаванцев, – пионер Гурген Айрапетян донёс на своего отца, Петроса Шаханаманца, заявил в милицию о совершённом им преступлении. Кроме этого заявления, других доказательством вины не имелось, однако на Петроса завели дело, дали три года лишения свободы. Законно это или нет?
• Я вижу, у сына с отцом разные фамилии, значит, отец ему не родной. Сын не считал его отцом, между ними возникла вражда. Победителем из их борьбы вышел бдительный пионер. Впрочем, судебным органам тоже нужно быть осмотрительными, не пренебрегать психологической стороной вопроса. Эта история – лишнее доказательство того, что в судебных органах у вас окопались оппортунисты и троцкисты. Лишь единодушной борьбой с этим злом мы положим ему конец.
• Товарищ лектор, – с места поднялась колхозница Маргарит Асатрян, – в газете «Хорурдаин Карабах» одна женщина обвинила мужа в аморальном поведении, потребовала от партийных руководителей обсудить и наказать его. В итоге хорошему специалисту объявили строгий выговор, а потом и с работы выгнали. Семья тоже распалась, люди того гляди впадут в нищету. Партия как относится к таким историям, одобряет?
• Понимаете, в партии ведь простые смертные состоят, могут и не разобраться, что и как, и допустить ошибку. Сами видите, сколько секретарей райкома и председателей райисполкомов попали под суд и были расстреляны или сосланы в лагеря как враги. Партия именно таких вот ошибок им и не простила.
• Товарищ Гюльзаде, что вы скажете о Григоре Нерсисяне, которого арестовали недавно? – спросил агроном Рубен Саргсян, работавший на пункте по приёму хлопка в Маргушаване. – Он самый талантливый наш поэт. Его в том обвиняют, что его стихи направлены против советских порядков, а в них антисоветчины вовсе нет, он большой патриот и верит в победу социализма.
• Я слышал об этом деле краем уха, но, поскольку не знаю армянского языка, не читал его стихов. Откуда вы его знаете?
• Он преподавал в Степанакертском сельхозтехникуме.
• Был вашим учителем? Ясно… Видите ли, в подобных ситуациях вам самим нужно решать свои вопросы. Всё обусловлено уровнем развития народа. Отсталые народы уничтожают своих творцов. Азербайджанцы, к примеру, никогда не убивали своих народных философов и ашугов. Я думаю, не только поэт обязан понимать свой народ, но и народу, в свою очередь, нужно прочесть и понять своего поэта. Как бы то ни было, я поинтересуюсь этим делом. Если найдутся переводы вашего автора на азербайджанский или русский, непременно прочту и выскажу своё мнение соответствующим органам. А ваша обеспокоенность мне понятна. Ну, вопросов, по-моему, больше нет.

 

19. Судьба поэта

 

Когда рабочие и колхозники потянулись к своим домам, несколько человек – интеллигенция Маргушавана и каучукпромхоза, учителя, агрономы инженеры – попросили Рубена Саргсяна рассказать им о Григоре Нерсисяне.

– Не на улице же рассказывать, – растерялся Рубен.

– Пойдёмте к нам, – предложил Талыш. – Угощу вас телячьей хашламой, вина тоже вдоволь.

Когда все расселись за столом, Рубен начал:

– Григор Нерсисян родом из Шуши. В 1920-м, когда город сожгли, он учился в Петрограде. Получив образование, работал в Ростове, потом его назначили секретарём Абхазского республиканского комитета компартии. Не так давно он возвратился на родину, работал корректором в газете «Хорурдаин Карабах». Потом преподавал армянский язык и литературу в сельскохозяйственном техникуме.

– Я читал в газете его поэму «Возвращение». С кем из наших авторов его можно было бы сравнить?

– Только с Чаренцем. Он создал в Карабахе литературную среду, армянскую среду, говорил, что карабахцы должны быть патриотами Армении. Чаренц очень Григора любил, издал в Ереване его «восточную сказку» «Чернокнижник Бгдо» и был её редактором. Григор сделал в Карабахе большое дело, приобщил нас, карабахцев, к большой литературе. Убеждал и заставлял людей говорить на правильном литературном языке, показывал, как нужно писать. Создавал литературные суды, обсуждал и судил на них то или иное произведение. В отдельных случаях выступал на этих судебных процессах как адвокат, гражданский защитник. Он сыграл в Карабахе точно такую же роль, какую Хачатур Абовян своими «Ранами Армении» в армянской культуре, – другими словами, возродил у нас литературу. Если продолжится в том же духе, знаете, чем станет Карабах?!

– Вот за это с ним и расправились. Прочти какое-нибудь его стихотворение.

Рубен без всяких предисловий и пояснений прочёл:

Он и святейшие губы любви

Словно загаживал скверной,

Лживыми клятвами козни свои

Маскировал лицемерно.

И, поднимая заздравный бокал

За торжество человека,

Пули гибельной он алкал

В сердце того человека.

В верности нашей земле клянясь,

Действуя тихой сапой,

Он продавал бесконечно нас

Кровью заляпанной лапой.

К гробу загубленных им же спешил

Встать в карауле почётном.

С ядом и происками он жил

В аспидном сердце чёрном.

Поступи социализма он вслух

Радовался – вот, мол, чудо,

Но разрушенья тлетворный дух

Распространял, иуда.

Многих с пути своего убирал

Он и без слёз, и без страсти

И человечью жизнь пожирал

Окровавленною пастью.

Это со временем стало видней –

Был он иудою наших дней

И за собой на кладбище

Унёс он подлостей тыщи.

– Тот, против кого эти строки направлены, никогда б их не простил, – сказал Левон Григорян, заведующий приёмным пунктом хлопка.

– И не простили, – подтвердил Рубен. – В газете сразу тиснули несколько статеек, поносящих и Григора Нерсисяна, и дирекцию техникума. Нерсисяна называли троцкистом и националистическим деятелем, не желающим бороться с идеями Агароняна, Бакунца, Шанта. Но  директор техникума Нерсес Саргсян не предпринимал против поэта никаких мер, и тогда в газете появился материал, направленный против него лично. Дескать, он заодно с троцкистско-националистически настроенным поэтом покровительствует другим преподавателям – участникам  троцкистской группы. Не простили также редактору «Хорурдаин Карабаха» Арменаку Карапетяну, который раз за разом печатал поэмы и стихотворения Григора Нерсисяна и к тому же в соавторстве с этим «врагом народа» написал пьесу «Обломанные клыки».

– Редактора, должно быть, после статьи сняли?

– А как же! Следующий номер подписывал уже другой редактор. А Нерсисяна к тому времени арестовали и осудили.

– Ну ладно, столько у нас писателей – Ашот Граши, Самвел  Григорян, Левон Багдасарян… Не могли они, что ли, вступиться за талантливого собрата?

– Они-то как раз и старались изо всех сил свалить этого великана. Граши не утерпел и в «Бакинском рабочем» тоже обвинил Нерсисяна в национализме. Ну, не в силах он был вынести, что Григор раскритиковал его стихи. Знаете, что он сказал? Ашот, говорит, стихи не делают, не конструируют. Обожди, говорит, сами польются, забьют, как из-под земли ключ. А главным стукачом оказался Левон Багдасарян. Во время суда над Нерсисяном они, Левон Багдасарян и Самвел Григорян, выступали литературными консультантами судьи. И с пеной у рта доказывали, будто поэзия Нерсисяна проповедует национализм и сепаратизм. Кончилось тем, что суд объявил Григора Нерсисяна врагом. Его выслали в ссылку в Сибирь. Я его ученик, благодаря ему начал писать стихи. Только благодаря Григору Нерсисяну и его урокам из степанакертского техникума стали выходить грамотные люди, настоящие патриоты.

– А твои-то стихи напечатаны?

– Куда там! После того как учителя арестовали и засудили, все дороги закрылись.

– Но вслед за Григором объявился ещё один поэт.

– Вслед за ним явился Татул Гурян. Когда Чаренц приехал в Баку, он очень с ним сблизился. Но после отъезда Чаренц написал ему: «Дорогой Татул, прочтёшь это письмо – передай своим парням: если не переедете в Ереван, плохо кончите…» Ну вот. А Татул по наивности стал читать это письмо, слух о нём докатился до НКВД, там захотели раздуть из этого дело, судить человека, засадить в лагеря. Но тут Ашот Граши пошёл к Самеду Вургуну, председателю Союза писателей Азербайджана.

– Самед, Татулу хотят свернуть шею.

– Кто?

– НКВД.

– За что?

Ашот рассказывает, что случилось, и просит Самеда пойти к Багирову. И тот обращается к партийному руководителю Азербайджана: «Есть у нас очень талантливый армянский поэт, однако НКВД преследует его, хочет посадить…» Багиров говорит: «Если всё так, я скажу, пускай сошлют его в Карабах. Это, правда, не Сибирь, но ведь и не Баку». И Татула выдворяют из столицы в Карабах. Приезжает он в Степанакерт. И даёт новый импульс интеллигенции. Литературная среда, которая после Нерсисяна захирела, разом оживилась. Благодаря ему возникли литературные консультации. Сам он под впечатлением от «Родника Эгнар» Мкртыча Армена засел за роман. Пошёл в Бадаре на кладбище, чтобы записать эпитафии и показать, как они порою мудры. Тут же в Союз писателей накатали донос, мол, ваш писатель колесит в Карабахе по деревням, приехал в Бадару и, вместо того чтобы наведаться в контору колхоза, прямиком отправился на кладбище – нанести визит мертвецам. Амо Амирханян, редактор «Коммуниста»[18], звонит ему: «Татул, срочно напиши хорошие стихи о Сталине». Тот пишет отменно большое стихотворение о вожде и тем самым выводит себя из-под удара. Ему даже позволяют вернуться в Баку. Но всё равно…

– Осторожней, приятель! Не смей больше расхваливать своего учителя, пусть это будет в последний раз! – умоляюще сказал Рубену директор хлопкоприёмного пункта.

– Помните, Баку поменял названия наших районов, – сказал вдруг агроном промхоза Ованнисян, – и Джрабердский район стал Джапаридзевским. И что?

– Поняли, засранцы, что дали маху, и вернулись к старым именам. Везде, кроме Джраберда. Джрабердский район переделали в Мартакертский, – ответил Левон. – А Карабахскому автономному району скрепя зубы повысили статус до области. Оттягивали, оттягивали решение 23-го года, но теперь стали всё-таки говорить «область». Видите, когда мы все заодно, паршивые националисты идут на уступки.

– Ты, товарищ Григорян, тоже будь поосторожней, – предостерёг его Рубен.

– Да что я такого делаю, чтоб осторожничать? – отмахнулся Левон. – Тут все свои. Ты мне вот что растолкуй, Рубен. Допустим, через полвека какой-нибудь исследователь попытается собрать сведения про нашу жизнь. И что он найдёт в наших газетах, что в них почерпнёт? Очень меня занимает этот вопрос.

– Ни черта не найдёт, – отрезал Рубен. – Хлопкозаготовки, собрания, выполнение плана, ну и, само собой, стукачество, поклёпы, нагоняющие сон доклады…

Спустя несколько дней районная газета разразилась разносной статьёй о приёмщике хлопка Рубене Саргсяне. Ещё через неделю, видя, что статья не возымела последствий, потому что, судя по всему, заведующий приёмным пунктом оказался чересчур непонятливым и не внял откровенному намёку, редакция напечатала новую статью, направленную на сей раз против самого заведующего приёмным пунктом Левона Григоряна.

 

20. Удивительная техническая новинка

 

Сравнительно с прочими городами и сёлами Нагорного Карабаха Маргушаван словно бы стоял в стороне от свирепых репрессий 1937–1938 годов и неколебимо выдержал их.

23 августа 1938 года в клубе Каучукпромхоза состоялось совещание представителей хлопкосеющих колхозов, и главные пункты повестки дня формулировались по привычке: собрать урожай без потерь и выполнить государственные планы. Однако совершенно для всех неожиданно председатели мартакертского, талышского и марагинского колхозов пожаловались, что планы  хлопкозаготовок по их колхозам в несколько раз превышают план маргушаванского хозяйства. Так, если план для маргушаванцев составлял 1782 центнера, то для талышцев – 6270 центнеров, для мартакертцев – 5633, а для марагинцев – 3250. Между тем все хозяйства находятся в одинаковых условиях.

К трибуне шагнул партийный секретарь МТС Ишхан Бегларян, и все в зале дружно захохотали. Партсекретарь начал было говорить, однако за высокой трибуной его просто не было видно. Он быстренько сориентировался и встал рядом с трибуной.

– Уважаемые руководители марагинского, талышского и мартакертского хозяйств, цифры, которые вы здесь обнародовали, верны и соответствуют действительности. Но вы упустили из виду, что значительная часть полей маргушаванского колхоза отдана под каучуконосные растения. А для государства и для сталинской партии собственное производство натурального каучука намного важнее всего прочего. И доказать это проще простого. В Москве на всесоюзной выставке есть и павильон Азербайджана. Там экспонируется и является предметом особой гордости как раз-таки каучуковое сырьё, которое добыто нашим промхозом. Только не подумайте, будто Бегларян всё это сочинил. Мы вместе с трактористами МТС Погосом Арутюняном и Арамаисом Григоряном недавно вернулись из Москвы, с этой самой выставки.

Грянули рукоплескания. Пытавшиеся было протестовать председатели хозяйств – они договорились между собой выступить в унисон – повесили головы, поскольку не сомневались, что вопрос об их выступлениях в обязательном порядке поднимут на бюро райкома. Так что если кто хочет снять их с работы, то подходящий повод – вот он.

– Но я поднялся сюда не затем, чтобы по-товарищески покритиковать своих друзей-председателей, которые зарекомендовали себя честными коммунистами, самоотверженными, толковыми, хорошими организаторами. Мне хочется рассказать, об удивительных технических новинках, увиденных нами в Москве. Там берёшь телефон и звонишь, к примеру, по номеру Ж2-05-40. И слова сказать не успеешь,  как приятный мягкий голос произносит: «Время десять часов тринадцать минут». Но, ясное дело, по-русски, это ведь Москва… Я как услыхал, говорю спасибо. А сосед мой смеётся, мол, кого это ты благодаришь? Девушку, говорю, что сказала мне время. «Так это ж автомат отвечает», – объясняет мне знающий человек. Оказывается, это довольно сложное устройство. Ещё видел я на выставке прибор. Представьте себе металлический барабан, полтора метра в диаметре, который вращается. Телефонные звонки поступают в барабан, он их фиксирует и никогда при этом не ошибается. И что важно, там нету ни телефонистки, никого. Между прочим, это советский прибор. Ещё одну вещь я там видел, очень она меня подивила. Называется телевизор. Маленький такой ящичек, с одной стороны экран, а внутри – всякие лампы. Представляете, лежишь себе на диване и глядишь парад на Красной площади. Что я хочу вам сказать? Мир движется вперёд, смотрите, как бы нам не отстать…

И снова гремят аплодисменты.

 

21. ВтораяМировая война

 

Несмотря на заключенный 23 августа 1939 года между СССР и фашистской Германией договор о взаимном ненападении, обе страны энергично готовились к войне, скапливали вдоль границы неисчислимое множество войск, понимая, что столкновение двух исполинских сверхдержав неизбежно. Если в германской армии тщательно следили за качеством и готовностью военной техники и живой силы, то у Советского Союза не было для этого возможностей, и главным его козырем было количество – здесь он имел ощутимое превосходство над германской стороной. В июне 41-го немцы начали войну. То была смертельная схватка двух идеологий, двух режимов – фашистского и коммунистического – во имя передела мира. В первый год войны лучше в качественном отношении подготовленная сторона получила заметное преимущество и достигла неоспоримых успехов. С советской стороны чувствовалось желание компенсировать плохую профессиональную выучку офицеров и комсостава, равно как и тактические ошибки, численным перевесом. Количество погибших и раненых советских офицеров и солдат в разы превосходило потери противника. Немцы планировали завершить войну блицкригом ещё до наступления холодов. К суровой русской зиме их армия была совершенно не подготовлена. Помимо того, у них недоставало ресурсов для ожесточённых боёв на фронтах подобной протяжённости. Начавшиеся в тылу действия партизанских отрядов и нападения на оккупированных территориях групп оголодавших людей, добывающих пропитание, ослабляли армию. Все эти причины плюс  открытый в конце концов американцами и англичанами на Западе второй фронт обусловили поражение фашистов.

Как и повсюду в огромной стране, все способные носить оружие мужчины были призваны в армию и отправлены на фронт;из Маргушавана ушли 129 человек, из Мараги – 255. Селу оставалось надеяться только на женщин. И маргушаванские женщины работали не покладая рук, потому как – объяснять это не было нужды – в противном случае их семьи пропали бы с голоду. Урожаи на полях не то что не уменьшились, а наоборот, увеличились. Разумеется, большая часть собранных урожаев уходила государству, но какую-то долю руководители хозяйства ухитрялись укрывать и распределять между колхозниками, чтобы народ не поумирал с голоду.

В 1942 году директором Маргушаванской МТС назначили  уроженца деревни Кызкала (Девичья крепость по-тюркски) Мартунийского района коммуниста Арама Бабаяна. Вскоре этот высокий плечистый человек стал едва ли не самым влиятельным в Мардакертском районе лицом.

…С войны сорок два маргушаванца и 148 марагинцев так и не вернулись. А некоторые воротились калеками, не способными работать. Были и такие, кто с трудом осваивался в изменившейся жизни. Трудовой пыл женщин как-то поослаб. Ослаб соответственно и колхоз. Впереди замаячил голод.

Раз утром Гаро замечает – идёт по их улице в промхозовский детский сад Борик. И спрашивает, что у того в котомке. Видит гату и говорит:

– Слушай, отломи половину, не то с голоду помру.

Борик разломил гату надвое. И Гаро целое утро не сводил глаз с ворот жилого квартала МТС, ожидая, скоро ли появится Борик. Их отцы с войны не воротились. Однажды Гаро смекнул, что Борика почему-то давненько не видать. Отправился в жилой квартал МТС и встретил его. Борик сказал, что ходил в детсад промхоза временно, вместо своего двоюродного брата Бориса. И предложил Гаро – приходи по утрам к воротам и получай мою пайку хлеба. Борикина мать обратила внимание на нехватку хлеба, но не положила конец благотворительности сына. Впоследствии Гаро с Бориком учились в одном классе. По словам Гаро, не помогай ему Борик, он бы давно протянул ноги.

Завскладом маргушаванского колхоза Ишхан Бегларян позвал на склад четырнадцать сельских подростков и поручил им рассортировать и разложить по порядку ящики и мешки. Подошло время перерыва, Бегларян сказал:

– Вы, ребята, остаётесь на складе, дверь я запру снаружи. Вон в том ящике хлеб, возьмите семь буханок и разделите поровну. В этом бидоне топлёное масло, в том – мёд. Намажьте на хлеб и поешьте. Только тихо! Чтобы никому в голову не пришло, что на складе кто-то есть. Через полчаса я вернусь, и возьмёмся за работу.

Случались и другие похожие эпизоды. Всё это помогло маргушаванцам без потерь осилить голодные годы.

В  1946 году строилась дорога Карвачар–Мартакерт–Мир-Башир. Она должна была пролечь по землям Кукубалы, дойти между Маргушаваном и Марагой до устья просторного ущелья Тартара, а потом через Марагу достичь Мир-Башира. Саргис Кукубала – он был с Алашаном – поинтересовался у начальника дорожно-строительных работ.

– Вот вы землю портите, а когда хозяин придёт, как ответ держать будете?

– А кто хозяин-то? – удивился начальник.

Дорожно-строительный инженер отметил в своих картах: ущелье Кукубалы. С того дня это название обозначалось на всех военных и землеустроительных картах.

К концу войны в Маргушаване обосновались эвакуированные из Краснодарского края Михаил Титаренко, Стёпа Леонидов, Алексей Паржиховский, Василий Проценко, киномеханик Володя Василенко, Тит Коваленко и другие. Михаила взяли на работу в МТС и сделали бригадиром тракторной бригады. Прочие устроились на Каучукпромхоз.

 

 

22. Футбольная команда и Сталин

 

В марте 1953 года по всему Советскому Союзу воцарился траур.

Между тем в Мараге и Маргушаване подростки давным-давно создали футбольные команды и готовились провести между ними встречу. Назначили её на 7 марта. Могла ли смерть «отца народов» помешать матчу? Подростки оправдывались: «Об игре же договорились за целую неделю до смерти Сталина. Кто тогда мог знать, что вождь умрёт?» А тут ещё ко всему вдобавок выяснилось, что начало встречи совпало с двумя минутами молчания; их объявили в знак скорби по всей стране. «Ну, мы тоже прервём игру, постоим две минутки, потом и продолжим», – решили капитаны команд. Однако встреча так захватила футболистов и зрителей, что юнцы и думать забыли про похороны, смерть и всесоюзный траур.

– Никто, в конце концов, не видел, остановились мы в двенадцать или не остановились. Коли кто спросит, скажем, что ровно две минуты простояли как вкопанные.

– Само собой. По-другому и быть не могло, – сказал Гаро, и над футбольным полем грянул дружный хохот.

– Ладно вы, не зарывайтесь! Увидит кто из взрослых, родителей наших в школу вызовут, – сказал марагинец Чачо.

– Не бойся! Скажем, что Сталин умер для взрослых, а для нас, юных пионеров, он всегда живой. Не верим мы, что он умер, вот и всё, – заключил капитан маргушаванцев однорукий Апо. Семи лет от роду он упал с шелковицы, сломал руку, а врачи в больнице не смогли правильно наложить гипс и сочли за благо отнять руку чуть ли не от плеча. Конечно, если б отвели пацана к знахарю Уруму в Тонашен, тот его бы вылечил.

Подростки пожали друг другу руки и условились об ответной игре на марагинском поле.

– На этот раз Борик будет в нашей команде, – заявил марагинец Оди.

– Вот ещё! – возразили маргушаванские футболисты. – Он в нашей команде тренировался. Наш полузащитник.

– Марагинская граница проходит по Джочару, а МТС – наша территория, маргушаванская.

– Нет уж, МТС – нейтральная зона, стало быть, Борик где захочет, там и будет играть.

– Ладно, тогда пускай сам и решает. Но только чтобы завтра же сказал, какую команду выбрал. Полузащитника-то надо подыскать ему на замену.

А Борику чудилось, будто решается судьба самой нейтральной зоны, и за какую команду он сыграет, тому селу и будет она принадлежать. Он и сам пока что не знал, на чью сторону перейдёт.

Вечером в школе состоялся траурный вечер, посвящённый Сталину. Шестиклассница Долорес прочла в его честь оду Наири Зарьяна: «Гомер воспел Ахиллеса, Ростема – Фирдоуси…» Девочка расчувствовалась и декламировала со слезами на глазах, и точно так же растрогались учителя и ученики, собравшиеся в просторном зале. Многие плакали навзрыд, искренне скорбя о  кончине «лучшего друга детей».

Дружба народов планировалась в Советском Союзе загодя, как и всё прочее. По республиканскому плану она должна была выразиться в социалистическом соревновании хлопкоробов Мартакертского и Мир-Баширского районов. И, понятно, носила эта дружба показной характер. Однако же соревнование заключалось не только в сборе хлопчатника, но и в спортивных состязаниях, в данном случае – в двух играх маргушаванской и мирбаширской футбольных команд. И вот здесь-то соревновались по-настоящему, иной раз – ожесточённо. Казалось, будто через футбол выплёскивалась годами копившаяся у двух соседних народов антипатия. Когда мирбаширская команда приезжала в Каучукпромхоз, встреча на футбольном поле проходила в корректной борьбе и неизменно завершалась победой армян. Душой команды был Левон – единственный сын учительницы русского языка маргушаванской средней школы Арусяк Моисеевны. Муж Арусяк погиб на войне, и ей с сыном пришлось возвратиться из Баку в родное село. Левон, любимец местных подростков, обладал неисчерпаемым запасом анекдотов и шуток. А ещё дети без конца рассказывали легенды о его футбольных подвигах. Он и впрямь, казалось бы, мог забить гол в любое мгновенье, когда заблагорассудится, был истинным футбольным талантом. И всё-таки, готовясь к ответной встрече, парни из Маргушавана думали не столько про то, как покрасивей сыграть и провести гол, сколько про рукопашную схватку по ходу матча либо после финального свистка. Мирбаширские футболисты, особенно когда терпели поражение, затевали драки – скрывали, что бессильны сыграть с армянами на равных в честном поединке. Маргушаванцы по необходимости планировали, как отбиться от соперников, и даже припасали на всякий случай короткие деревянные дубинки. Потому что при первой же стычке мирбаширские зрители выбегали на поле, и спортивное состязание превращалось в армяно-турецкое побоище.

Левона частенько приглашали защищать футбольную честь района. Вскоре его заприметило и бакинское спортивное руководство. Парень отправился продолжать образование в Баку, и ему предложили выступать за команду «Нефтяник», а ради этого взять взамен армянской фамилии мусульманскую либо, так уж и быть, выбросить «ян» в её конце – пускай, мол, будет «ов» или «ев». Левон отказался. Прошло немного времени, и село узнало, что молодой человек утонул в Каспийском море.

 

23. Жертвы укрупнения

 

В октябре 1950 года руководству Советского Союза пришла в голову мысль укрупнить колхозы, соединив для этого соседние хозяйства. Возможно, в определённых случаях это было вполне разумно. Соединив свои ресурсы, хозяйства обзавелись бы новыми общими фермами, приобрели бы технику. Однако в горных областях эта затея сыграла роковую роль. Малые хозяйства, поглощённые крупными, оказались для тех неподъёмным бременем. И мелкие горные деревни стали мало-помалу вымирать.

Колхозы Маргушавана, Мараги, Асан-Гаи, Хаилара и Маралян-Сарова по распоряжению сверху объединились в крупное хозяйство, названное именем Мирджафара Багирова. Если Маргушаван и Марага могли поддерживать известное равновесие, то предгорный Маралян-Сарову грозила гибель, поскольку с самого начала никто и не ставил задачи сохранить эту деревню. Между тем Маралян-Саров являл собой самобытный образчик человеческого общежития, некогда вынесенный сельчанами из степи с её особой средой. Деревня только-только начала приспосабливаться к новым условиям жизни, к непосредственному соседству с молоканами Лернарха, к Матахису с его строящейся гидроэлектростанцией, как, угодив под жернова укрупнения, разом утратила всё. В 1953-м председателем объединённого колхоза назначили Баграта Хуршудяна из Мец Шена, дородного детину, способного за один присест умять целого барана. Понятное дело, крупному-то колхозу не так уж и сложно было содержать председателя с этаким аппетитом.Два года спустя его сменил Завен Григорян из Магавуза, а с 1956-го колхоз возглавлял Даевсевич Погосян. Сперва он был директором школы в Багум-Сарове, потом его сделали секретарём парторганизации, а годом позже – председателем.

Энергичное строительство, начавшееся в азербайджанских городах – Баку, Кировабаде, Сумгаите и Мингечауре, – точно мощная насосная станция, выкачивало, высасывало молодёжь из Нагорного Карабаха. Как раз они, эти стройки вконец изнурили, подкосили под корень горные деревни. Здесь остались одни только старики, которые ни за какие блага не хотели отрываться от дедовских очагов.

В свой черёд у каждого из крупных сёл были лишь ему присущие заботы. К примеру, дабы поставлять шелкопряду вдоволь тутовых листьев, марагинцы что ни год несли жертвы. Они отказывались резать ветви высоченных тутовых деревьев у себя на подворьях и пускать их на корм прожорливым гусеницам шелкопряда, поскольку полагали куда более важным делом добывать из туты водку и густой дошаб[19]. И предпочитали на веренице подвод отправиться за сорок километров на другой берег Куры, нарезать ветвей в тамошней шелковичной роще и кормить ими гусениц, размножающихся на специальных кушетках и настилах в подвалах и подполах марагинских домов. Поскольку моста на том отрезке Куры не было, то, добравшись до реки, одиннадцать человек поднялись на дощатый плот, укреплённый на паре соединявших два берега тросов. Два парня-азербайджанца тянули с того берега канаты, плот скользил по тросам, и марагинцы таким вот манером одолели реку. Нарезали в роще сколько надо тутовых ветвей, кое-как уложили их на плот, а сами устроились поверх груза. Подали знак парням на том берегу: мол, тяните. Словно скользя по воздуху, плот уже подбирался к берегу, но тут опора, за которую крепился один из тросов, не выдержав тяжести, сорвалась и плот резко накренился. Марагинцы вместе со своим грузом очутились в воде. Спасти удалось только двоих. С девятью трупами, без единой тутовой ветви воротились они в село. Несколько недель Марага оплакивала утрату.

Директору МТС Араму Бабаяну доложили возле ремонтной мастерской, что в Талыше полегла вся пшеница – произошла, мол, агротехническая ошибка.

– Срочно вызовите главного агронома Гранта Ованнисяна.

– Слушаю, товарищ Бабаян,  – предстал пред очи директора тощий и тщедушный агроном. Семья Гранта погибла в 1915-м. Очутившийся в Арцахе сирота выучился, получил высшее образование, женился на первой марагинской красавице Изабелле и устроился на работу в МТС.

– Почему, товарищ Грант, не следили за пшеницей в Талыше?

– Машины не было, товарищ Бабаян.

– Не было машины, пешком бы пошёл, лошадь бы белую оседлал да поехал. Урожай-то можно было спасти, а?

– Товарищ Бабаян…

– Ну?

– Пёрну – вкусно будет?

Лёгонький Грант сказал и кинулся наутёк, мощный и массивный Арам – вдогонку. Дважды, задыхаясь, Арам попробовал ухватить Гранта, но тот увернулся. Апрес понаблюдал за этими кошками-мышками из окна мастерской и вышел во двор.

– Что стряслось, товарищ Бабаян.

– Поймаю эту мышь, удушу.

– Потерпи, он сегодня же сам упадёт тебе в ноги. По-другому тебе этого цыплёнка не словить.

– Пожалуй, – согласился Арам и раскатисто захохотал.

– Чего смеёшься, товарищ Бабаян?

– Да над его словами смеюсь, – ответил директор и поманил рукой в ужасе стоявшего поодаль Гранта: – Не бойся, подойди.

Грант осторожно двинулся, готовый в случае чего дать стрекача.

– Значит, так. Сию минуту седлаешь белую лошадь – и в Талыш. Скажу председателю, ночью тебя отведут на место. Реши, что делать, проследи, чтоб исполнили всё в точности, позвони мне, доложи. Раньше не смей возвращаться.

– Слушаюсь, товарищ Бабаян.

– В другой раз позволишь себе такое – не прощу.

– Я понял, товарищ Бабаян.

 

24. Ликвидация каучукпромхоза

 

В 1950-е годы по предложению секретаря ЦК Азербайджанской компартии Имама Мустафаева были ликвидированы каучуковый промышленный совхоз в Маргушаване и орошаемые плантации каучуконосной гвайоллы, занимавшие 1800 гектаров. Сделали это вопреки мнению сельского, районного и областного руководства под влиянием только что созданной Карабахской научно-экспериментальной базы (КНЭБ), непосредственно подчинённой бакинскому Институту генетики и селекции. Так что напрасно руководство района и области лелеяло надежду, что орошаемые земли вернут колхозу и на них начнут выращивать овощные культуры, в которых остро нуждались города и сёла области. По требованию председателя Совета министров Азербайджана Сумбатова-Топуридзе Сурена Аванесяна сняли с поста председателя райсовета; возвратившись в родные края, он приступил к научной работе на базе. Однако защитить диссертацию стало для него делом практически нереальным, как только директором Института генетики и селекции стал И. Мустафаев. Из двухсот человек, защитивших в этом институте кандидатские диссертации, было всего четверо армян, да и тем не позволили работать на базе. Положение маргушаванцев ещё более усложнилось, когда пост директора базы занял А. Шейхзаманов. «Пускай армяне зарубят на носу – кто посмеет пикнуть, что чем-то недоволен, мигом вылетит с базы!» – заявил он. Директор не бросал слов на ветер. Ни правоохранительные, ни контролирующие органы района и области не имели права проверять его деятельность.

А ведь этим землям с их урожаями надлежало служить ориентиром другим хозяйствам, помогать им приспособленными к местным условиям сортами, посадочным материалом. В реальности же база не поддерживала никаких связей с хозяйствами района, не способствовала их развитию. Вдобавок урожайность выращиваемых на базе культур ощутимо уступала той, что показывали соседние колхозы. При базе работала ферма. На ней производилось 66 тонн молока, но государству не сдавалось из них ни единого литра. Считалось, что всё молоко используется «в научно-экспериментальных целях». После Седрака Кочаряна директорами базы становились одни лишь азербайджанцы. Все они получали назначение в Баку и потому откровенно игнорировали хозяйства области – не содействовали им по части пополнения фондов и семеноводства, не помогали поставить их работу на научные рельсы.Седрака Кочаряна сменил Думан Мирзоевич из Гетабека, у которого были личные счёты с бардинским милицейским начальником. Следующим директором оказался Муфтизаде. Недолго пробыл директором кировабадский футболист Фазиль Мамедов. Он с утра до вечера гонял с маргушаванскими парнями мяч и сельским хозяйством не интересовался. Хотя с десятком азербайджанцев за компанию тоже защитил кандидатскую. Таков был план. Надлежало показать Москве, сколько в республике учёных, чтобы выбить дополнительное финансирование. И держать зональную экспериментальную станцию под своей рукой. Труда это не составляло, на станции защитилось ни больше, ни меньше – 204 человека, несколько десятков из них приобрели докторские корочки. На смену футболисту Фазилю в скором времени пришёл Октай.

 

Как-то рано утром – дело было в 1958 году – первый секретарь райкома партии Артем Мосесович позвонил второму секретарю Артему Даниэляну:

– Видишь, Артем, что получилось, я так и подозревал. Мне позвонил Имам Даштамирович Мустафаев лично… Ну, короче, разговор не телефонный, приходи потолкуем, обмозгуем, как быть. Одна нога здесь, другая там.

Артем Даниэлян прекрасно знал, какие порядки царили на Карабахской научно-экспериментальной базе.  Через несколько минут он уже был в райкоме.

– Мустафаев сказал: «Артем Мосесыч, у тебя под носом дашнак окопался, а ты и в ус не дуешь…»

– Дашнак – это я, так ведь?

– Ну да, по словам Мустафаева. Только вот если они вбили что-то себе в голову, так уже не отстанут. Слушай дальше. «Ты знаешь, – говорит, – я часто бываю в Ленинаване. Ездил недавно к директору МТС Араму Балаяну, потом заехал на научно-экспериментальную базу». Такие выдвинул обвинения, что трудно будет оправдаться. «База, – говорит, – работает под моим руководством, и мне досконально известно всё, что там происходит. Это что же такое, вы покончили с делами всех парторганизаций района, теперь осталась одна только парторганизация – научно-экспериментальной базы? Нет, просто вы подвергаете ревизии мою деятельность, пытаетесь подорвать мой авторитет. Не знаю, кто в Баку под меня копает, но я этого так не оставлю».

В эту минуту в кабинете раздался звонок; на проводе был первый секретарь обкома партии Егише Григорян. Ему тоже позвонил Мустафаев и выразил претензии «ввиду грубых ошибок, допущенных по кадровым вопросам». Григорян потребовал, чтобы завтра же с утра второй секретарь Мартакертского райком партии прибыл в обком и подробно доложил о том, какое обсуждение имело место на бюро райкома два дня назад. Когда Даниэлян вошёл в кабинет первого секретаря обкома, там помимо Егише Григоряна находился и второй секретарь Саргис Абрамян. Он поздоровался, ему не ответили.

– Ты хоть соображаешь, какую кашу заварил? – воскликнул вместо приветствия Абрамян. – Теперь её ни мне, ни тебе не расхлебать.

– Ты нас поставил перед фактом, и у нас нет иного выход, кроме как освободить тебя от работы, – сказал Егише Григорян. – Слушай, сколько можно вас учить – будьте осмотрительны?! Ты что, не представляешь, какая вокруг обстановка? В Баку только и ждут подходящего повода, чтобы поприжать и вышвырнуть из Карабаха нашу интеллигенцию. Если первый секретарь компартии Азербайджана назвал тебя дашнаком, у нас нет иного выхода, только уволить.

– Егише Петросович, – сказал Артем Даниэлян. – Азербайджанские мусаватисты ещё во времена Аван-Юзбашяна положили глаз на Маргушаван, хотели сделать его оплотом в борьбе с карабахскими армянами. Работники научно-экспериментальная базы  просто завалили райком письмами. Я не вправе игнорировать их заявления и жалобы. Руководители базы встали на путь несправедливостей и беззакония, по надуманным обвинениям увольняют с работы маргушаванских и марагинских рабочих и служащих, а на их место принимают азербайджанцев из Мир-Башира. Там совершаются необоснованные финансовые нарушения, расходы и прямые растраты, допускаются кражи и хищения. От небольшого коллектива базы, в том числе и от русских, получены десятки жалоб. Ещё немного – и поток этих писем обрушится на Москву. Надо пресечь эти безобразия или нет?

– Понятно. Но разве мы можем вмешаться «во внутренние дела» организации, с которой непосредственно связано первое лицо республики? – сказал первый секретарь обкома.

– Товарищ Григорян, – ответил Артем Даниэлян, – на бюро райкома я предложил отбросить посторонние соображения и руководствоваться уставом КПСС. Бюро приняло решение созвать комиссию и назначило меня её председателем. Во время проверок мы сталкивались с такими фактами, которые невозможно обойти молчанием. К примеру, рабочего уволили на основании того, что он «не внушает доверия», завхоза сняли с работы и по приказу директора в двадцать четыре часа изгнали со всей семьёй с территории базы. Для только что построенного клуба на сумму, исчисляемую десятками тысяч рублей, якобы приобрели мебель, различное оборудование, литературу, на деле же ничего этого нет. Ленинаванская база превратилась, по сути, в имение Мустафаева, что до директора базы Муфтизаде, то это просто-напросто его прислужник. Именно незримое присутствие Мустафаева не позволило с надлежащей принципиальностью обсудить деятельность этого учреждения. Вместо строгого партийного взыскания директор Муфтизаде отделался предупреждением, а вопрос его соответствия должности оставлен на усмотрение Института генетики и селекции. На заседании бюро он заявил: «Мне наплевать, что решит ваше бюро. Я с ним очень скоро разделаюсь».

По указке Мустафаева первого секретаря райкома партии Егише Григоряна сняли с работы, на следующей же конференции Нагорного-Карабахского обкома вместо него назначили нового ставленника ЦК – Николая Шахназарова.

 

25. Сбор хлопка в Маргушаване

 

В 1955 году укрупнённый колхоз стал называться колхозом имени Ленина. Имя Ленина получил и населённый пункт, объединивший Маргушаван с Марагой, – Ленинаван. Однако в народе то, что было Марагой, Марагой и осталось, а то, что было Маргушаваном, по-прежнему звалось Маргушаван.

Школьников, начиная с пятого класса, первые два месяца учебного года вплоть до ноября освобождали от занятий и вели собирать хлопок. Коробочка на хлопковом кусте – высотой он сантиметров пятьдесят–шестьдесят – с первого взгляда напоминает орех, она полна хлопьями белой ваты, которую, когда коробочка раскрылась, остаётся только взять пальцами. Но коробочки раскрываются в разное время, так что на одном и том же поле сбор хлопка приходится проводить по нескольку раз. Сборщики хлопка, согнувшись, идут от куста к кусту и наполняют ватой привязанный к поясу мешок. И в конце дня им уже невмоготу бывает распрямить спину. Когда мешок наполняется, сборщик идёт к началу ряда и перекладывает собранное в огромный чувал. Школьники с раннего утра до заката собирали по 40–60 килограммов хлопка. Сдавая хлопок на приёмном пункте, некоторые ловкачи ухитрялись уворовать уже взвешенный хлопок и бросить его на весы вторично. Таким вот образом против имени маргушаванца Карлена Ваняна всегда красовались 90–100 килограммов. Проделав свою тяжкую, изнуряющую работу, школьники частенько недоумевали, как это иные передовые колхозницы собирают аж 140–150 килограммов. И выяснялось, что женщинам помогали их домочадцы, а всё собранное ими записывалось на одно имя. Корреспонденты, понятное дело, не уставали славить передовиков в печати. Партийные руководители представляли их к наградам. Репродукторы бесконечно трубили о некоей Сурае Гасановой, которая будто бы каждый божий день собирала ни много, ни мало по 200–220  килограммов. Ибо партийные руководители были заинтересованы возвысить кого-то одного, выдвинуть его, представить к званию Героя социалистического труда, сделать депутатом республиканского или даже союзного Верховного Совета. Хозяйства, как правило, заводили неучтённые хлопковые плантации, собранный на них урожай приписывали к урожаю на легально существовавших полях и, занося эти показатели в официальные отчёты, превышали весьма  высокие планы урожая с каждого гектара, в связи с чем и провозглашались победителями соцсоревнования. Приписки носили в Азербайджанской ССР всеобщий характер. Именно таким манером республика выполняла и перевыполняла планы по сбору хлопка, награждались очередным орденом Ленина, который прикреплял к республиканскому знамени лично Леонид Брежнев. Как-то раз Азербайджан не сумел выполнить план по хлопку, его руководитель Гейдар Алиев обратился к своему коллеге – руководителю компартии Узбекистана с просьбой добавить ему недостающего хлопка, взамен же он покроет Узбекистану невыполненный план по винограду. В итоге оба первых секретаря удостоились звания героя. Когда генсеку КПСС Леониду Брежневу раскрыли глаза на манипуляции и приписки Алиева, тот ответил, мол, как Гейдар выполняют планы в своей республике – его дело, главное, чтобы цифры были в порядке.

Видя, что фальшь и приписки – неотъемлемый элемент плановой системы, школьники переживали серьёзное разочарование, зато получали при этом уроки жизни, воспринимая их именно как уроки жизни, и ложь с обманом входили в их образ мышления.

Если горные деревни Арцаха возникали в своё время в местах, обильных источниками и ключами, и не испытывали затруднений с питьевой водой, то маргушаванцы, построившие жильё в  степи, волей-неволей брали воду из каналов Тартара  и очищали её от песочного месива в специальном полом устройстве, которое они звали “камнем”. За день капля по капле кое-как набиралось ведро воды. Марагинцы же, не в пример новым своим соседям, пользовались источником у водяной мельницы. Девушки надевали праздничные платья и с кувшинами на плече шли по воду, а парни уже поджидали там облюбованных ими красоток, заговаривали с ними, старались изо всех сил понравиться. У марагинских парней был давний обычай – вырезать на стволах двух исполинских чинар вблизи мельницы два имени, своё и любимой девушки. Маргушаванские же парни, у которых не было такого обычая, назначали свидания в поле, на каучуковых или хлопковых плантациях, а впоследствии – в клубе, куда девушки, в праздничных нарядах и прихорошившиеся, шли в сопровождении сестёр и братьев посмотреть новое кино.

В 1960-м Дарсевича Погосяна назначили председателем Мартакертского райисполкома, а на посту председателя колхоза его заменил Дживаншир Саргсян из Кюлатаха. Главным инженером хозяйства стал Александр Арзуманян.

Колхозница из Маргушавана Пайцар женила сына. Назавтра поутру обратилась она к председателю:

– Товарищ Саргсян, в полдень приходите всем правлением на свадебное застолье.

– Хорошо, Пайцар, нас человек двадцать придёт.

– Милости просим.

Правление в полном составе во главе с председателем колхоза Дживанширом явилось в дом Пайцар. Уселись, поели, попили. Через два часа председатель и говорит:

– Всё, Пайцар, больше в нас не влезет…

– Покушали, товарищ Саргсян? Вот и славно, не то пришлось бы всё это скотине скормить.

 

В 1964-м колхоз преобразовали в совхоз, иными словами, всё сделали государственным. В 1969-м директором совхоза назначили Александра Арзуманяна. С его именем связаны винодельческий завод, основанный в Маргушаване, фонари, поставленные на поселковых улицах, открытые в Маргушаване и Асан-Гае школы, закладка коровника. Бакинские власти не могли не заметить благоприятных этих перемен в армянских сёлах; они выжидали подходящего случая, чтобы решить вопрос.

 

26. Национально-освободительное движение Нагорного Карабаха

 

Первыми секретарями Нагорно-Карабахского обкома партии назначалиcь обычно бакинцы. И вот эти-то люди, которые созрели и сделали карьеру на глазах у ЦК Азербайджанской компартии, после нескольких лет в Арцахе, освоившись в автономной области, понимали, каковы подлинные цели бакинских руководителей, и поневоле предпринимали кое-какие шаги. А руководителям ЦК всякий раз приходилось незамедлительно заменять первых лиц области новыми, взращёнными ими кадрами. В 1958 году в ответ на решение исключить из программы армянских школ азербайджанский язык и ввести обязательное изучение армянского языка был уволен первый секретарь обкома партии Егише Григорян: его заменили не знающим армянского языка Николаем Шахназаровым. Новый секретарь, не мешкая, созвал в зале драматического театра собрание областного актива, где преобладали руководители строительных организаций. На собрании присутствовал также главный агроном каучукпромхоза Арутюнян. Позднее многие маргушаванские товарищи принялись его расспрашивать, что за человек этот новый хозяин области. Арутюнян и рассказал, что во время собрания Ишхан-даи, пожилой бригадир строителей из деревни Чанахчи (некогда Аветараноц[20]) Степанакертского района, поднялся с места.

– Товарищ Мелик-Шахназаров, – неторопливо произнёс он, – мы с твоим родом вроде бы давно покончили, ты-то откуда взялся, я тебя не знаю. Это хорошо, что ты приехал, только вот на каком языке ты со мной говоришь? Утром хочется по-армянски тебя поприветствовать, перед сном спокойной ночи по-армянски пожелать. Да ты ведь не ответишь мне по-армянски. Ну и как же мы говорить-то станем?

Бригадир Ишхан имел в виду владетелей арцахской Варанды Мелик-Шахназарянов. Второй по счёту Мелик-Шахназар из этого рода предательски убил своего старшего брата, примерного во многих отношениях правителя, со всеми его чадами и домочадцами. Вступив из-за этого во вражду с четырьмя остальными арцахскими меликами, он позвал на подмогу главаря равнинных разбойников Панаха Али из Хорасана и утвердился, как в точке опоры, в неуязвимой крепости Шуши.Панах привёл сюда мусульманское население, и Персия удостоила его ханского титула. Совместными силами Мелик-Шахназар и Панах пошли войной на четырёх остальных меликов. Эти междоусобицыподорвали единство и мощь Нагорного Карабаха, и, пользуясь его ослаблением, в горные края проникали не столь уж давно вышедшие из среднеазиатских пустынь кочевые пастушеские племена.

– Гоните вон из зала этого сумасшедшего старика! – скомандовал новый руководитель области.

– Я-то уйду, – сказал обиженный строитель, – да ты-то ни одного вопроса так не решишь. Срать я хотел на твоё собрание…

Вслед за Ишханом потянулись и тоже покинули зал все другие строители. На собрании остались разве что сам Николай Шахназаров со своими «шестёрками» – все они восседали на сцене за покрытым отрезом кумача столом – да несколько раболепных секретарей райкомов. Да и они, впрочем, ошарашенно, не проронив ни слова, посидели минуту-другую, тоже встали и понуро вышли из зала.

В 1965 году в автономной области начался сбор подписей под требованием воссоединиться с Арменией. Сбор подписей преследовал несколько целей. Прежде всего, нужно было выяснить, достаточно ли решительно карабахское армянство настроено потребовать выхода НКАО из состава Азербайджана и воссоединения с матерью-родиной. Акция должна была послужить для народа сигналом – пора избавить родной край от чуждого ига. Голоса множества людей могли бы стать весомым и серьёзным аргументом, чтобы поставить этот вопрос перед соответствующими органами и инстанциями. Мероприятие являло собой и своего рода референдум. За полтора года, несмотря на запретительные меры КГБ, армяне Карабаха собрали сто тысяч подписей. Разумеется, многие армяне – сотрудники КГБ и Министерства внутренних дел не только не препятствовали всенародной этой затее, но частенько, напротив, содействовали участникам освободительного движения, всячески прикрывая их деятельность.

Понятно, что папка с подписными листами попала в Москву. Документ, однако, не произвёл практически никакого впечатления на кремлёвских небожителей, не имевших ни малейшего касательства к демократии.

В 1965 году чуть ли не все разговоры и в Маргушаване, и во всём Нагорном Карабахе вертелись вокруг письма, подписанного тринадцатью областными руководителями, в их числе и бывшим директором маргушаванской МТС Арамом Бабаяном. Адресовалось оно членам политбюро ЦК КПСС Л. Брежневу, А. Косыгину и А. Микояну. Инициировал это письмо ответственный секретарь областного отделения Союза писателей Баграт Улубабян. В письме подробно живописалось неутешительное социально-экономическое и культурное состояние области, на основе документальных данных и с конкретными примерами говорилось о политике гонений на всё армянское, проводимой бакинским руководством. Завершалось письмо следующим утверждением: «Интернациональный долг азербайджанского народа, его партийной организации и правительства – уважать права нагорно-карабахских армян и возвратить Нагорный Карабах Армении».

Письмо подписали Баграт Улубабян, председатель исполкома Степанакертского горсовета Сергей Шакарян, редактор областной газеты «Хорурдаин Карабах» Лазарь Гаспарян, старший редактор областного радио Григор Степанян, директор степанакертского совхоза № 2 Арам Бабаян, председатель сосского колхоза Арсен Муканян, начальник областного управления культуры детский писатель Гурген Габриэлян, бывший ссыльный и поэт Богдан Джанян, народный артист республики Микаэл Корганян, начальник степанакертского стройуправления Аркадий Манучаров, директор Степанакертского электротехнического завода Альберт Сейранян, старший редактор степанакертского радио Максим Ованнисян и главный инженер стройуправления Сергей Григорян.

9 декабря в малом зале обкома состоялось расширенное заседание бюро областного комитета, посвящённое письму Тринадцати. Партийные руководители области получили из Баку  предписание обсудить и осудить этот «клеветнический документ» и разобраться с подписантами. На заседание пригласили авторов письма, секретарей райкомов, председателей райисполкомов, руководителей областных организаций, депутатов Верховного совета и несколько рядовых партийцев.

Марагинец Дарсевич Погосян, который из председателей маргушаванского колхоза перешёл на должность председателя райисполкома и, снова назначенный директором Ленинаванского совхоза, присутствовал на этом заседании бюро, позднее подробнейшим образом рассказал своим близким в Мараге и Маргушаване о том, что там происходило.

– Сначала Баграт запротестовал против обсуждения письма в обкоме, потому как оно направлено руководителям государства и в нём критикуется политика, проводимая партийными органами Баку и области. Первый секретарь обкома Гурген Мелконян с места в карьер заявил, что письмо от начала до конца представляет собой клевету на республиканское руководство. Замечательно вёл себя наш Арам Бабаян. Вот что он сказал: «Прежде чем поставить свою подпись под письмом, я долго думал над его концовкой. – Обкомовцы обрадовались, мол, всё-таки нашли того, кто раскаялся в своём поступке, но тут Арам продолжил: – Ну вот, написали мы столько справедливых истин. А ведь всё пропустят мимо ушей и прицепятся к последним строчкам, где говорится, что надо воссоединить Арцах с Арменией. Вы ведь знаете, сколько народу пострадало на этом деле. Вот я и говорю, что кое-кто лишится из-за этого предложения своих постов, а некоторые, наоборот, проберутся вперёд – они же зарекомендовали себя интернационалистами. Таким интернационалистам плевать, что за сорок пять лет в нашей стране созданы безграничные возможности экономического и духовного развития. Карабахцы видят эти возможности, но не могут ими пользоваться. Мартакертские хлопкоробы всё ещё орошают свои земли каналами, которые проложили  карабахские мелики и талышские владетели, тогда как наши соседи прокладывают большие каналы, строят водохранилища. Совесть надо иметь. Я говорю нашим руководителям: подумайте о народе. Совсем вы о нём не думаете. Как же вы людям-то в глаза глядеть будете?..»

– А вы, товарищ Петросян, выступили?

– Как же не выступить? Сказал, что все приведённые в письме факты правдивы, всё соответствует действительности, я и сам всегда их замечал. Но знаете, я сторонник, чтобы такого рода факты, недостатки мы обсуждали сами, самостоятельно старались их устранить. Если не получится, тогда уж и обратимся выше. Но ставить вопрос за пределами Азербайджана… Я хозяйственник, а это вопрос чисто политический.

– И что решило бюро обкома?

– Нескольких авторов письма сняли с работы, остальным вынесли замечания по партийной линии.

Так бакинское руководство попыталось разделаться с протестантами руками самих армян и  в зародыше задушить национальное движение.

 

27. Репрессии против армян Арцаха

 

Письмо дало Кремлю предлог немного поприжать руководителей Азербайджанской республики, зато в Баку окончательно убедились – нужно создать в Нагорном Карабахе такие условия, чтобы армяне, почувствовав утеснения, побыстрей убирались в Армянскую и все другие республики Советского Союза. Различные признаки не оставляли сомнений, что возникшее в Арцахе освободительное движение набирает обороты. Необходимо было пресечь его. Вскоре для этого подвернулся подходящий повод. В области то здесь, то там всё чаще стали происходить убийства. Работая в ночную смену, был убит агроном совхоза в селе Куропаткино Мартунийского района. Несколько месяцев спустя директор школы того же села Аршад Мамедов убил девятилетнего сына своего личного врага – другого агронома, Беника Мовсисяна. С помощью школьного сторожа-азербайджанца он затащил мальчика в подвал и после истязаний отрезал у него, ещё живого, половой член и засунул в рот, а потом выколол глаза, забил в череп гвозди… На пару со сторожем они унесли тело в поле и спрятали под грудой камней. Расследование изуверства растянулось на целый год. А чудовищные убийства не прекратились. Это был настоящий террор, арцахских армян под страхом смерти принуждали уехать из родных мест. Убили сторожа совхоза в Мартакерте, всех его домочадцев сожгли в сторожке. Во время ночной вспашки убили двух норашенских трактористов. Убийства следовали одно за другим. В Шуши под предлогом строительства дороги разрушили армянское кладбище. Поездки в Агдам стали для армян чрезвычайно рискованным делом. И главное, все преступления сходили убийцам с рук. Никто не понёс наказания. Правда, бакинские заправилы никак не подозревали, что политика устрашения возымеет обратный эффект.

Для суда над директором школы деревни Кзкала (Ахчкаберд) Аршадом Мамедовым из Баку в Степанакерт прибыла специальная судейская группа. Суд начали погожим июньским днём 1967 года в городском Летнем парке, под открытым небом. Несколько дней, позабыв обо всём на свете, народ стекался сюда и следил за процессом. Изуверов осудили на десять лет лишения свободы. Жена Мамедова, услыхав приговор, во всеуслышание заявила: «Ты и десяти дней не просидишь, Аршад. Сколько ты весишь, столько золота я и дам. Выпустят». Это послужило последней каплей. Народ вышел из себя, забурлил и, вырвав убийц из рук милицейской охраны, растерзал их, а тела бросил в костёр. Свершился стихийный самосуд. Заодно толпа перевернула и подожгла автозак – тюремную машину.

Похороны преступников с демонстративной помпой, словно то были герои-мученики, провело правительство республики. Теперь азербайджанские шовинисты не могли больше  действовать в открытую. Зато 36 человек, причастных или вовсе не причастных к самосуду в Летнем парке, в их числе и Беник Мовсисян — отец зверски убитого мальчика, попали за решётку. Беник был приговорен к смерти, впоследствии изменен лишением свободы в 15 лет. 10 человек подверглись пыткам и умерли в бакинской тюрьме.

Обстоятельный анализ активных шагов, предпринятых властями в связи с событиями вокруг Аршада Мамедова и после них, показывает, что все они были детальным образом и заранее  спланированы секретными службами Азербайджана, во главе Гейдаром Алиевым, и представляли собой акции устрашения.

 

28. Газетчик в Маргушаване

 

Корреспондент газеты «Советакан Карабах» Сергей Варунц приехал в Маргушаван подготовить очередной очерк на экономическую тему. Директор совхоза Дж. Саргсян воодушевлённо расписывал ему трудовые достижения – шутка ли, шестистам  работникам дополнительно выплачено пятьдесят три тысячи рублей! Записав эту цифирь, корреспондент заглянул в сельский магазин купить сигарет.

– В газетах о чём только не пишут, – сказал завмаг Гурген Степанян, – а я ещё ни разу не встречал, чтобы вы хоть слово доброе обронили про магазин или, к примеру, про работника торговли.

– Всё в наших руках, – ответил корреспондент. – Хочешь, о тебе напишу?

– Чего ж тут не хотеть? – сказал Гурген. – Пятнадцать лет в этом вот магазине работаю.

– Вы всё про совхозные планы строчите, – сказал маргушаванец Тимофей Аракелян, покупавший в магазине сахарный песок. – А ведь о настоящей-то жизни сроду не написали. Так или не так? Ежели лет, допустим, через пятьдесят кто-то захочет изучить наши времена, из газет он ни бельмеса не поймёт, потому что там одни только трактора, уборка урожая да ударники производства. Ничего другого нету.

– О чём же для тебя написать? – спросил газетчик.

– О том, что у нас на селе делается.

– Например? – упорствовал корреспондент.

– Например, кто-то жалобу пишет в районную милицию. Заявились к бедолаге-старику, водочный аппарат сломали. Ну а тута, которую сельчане собрали, портится. Она через двенадцать дней теряет свою силу и для водки непригодна.

– Что ещё?

–Убийство было.

-Убийство везде бывает.

-Суд был скорый и неправый. Но школьный наш учитель всё видел. А суд его показания ни в грош не поставил.

– Тебе, похоже, невдомёк, что наша газета – орган коммунистической партии. Партия выдвигает нам условие – о чём писать, о чём нет. Всё, про что ты тут наговорил, несёт на себе печать сенсационности. Такие сенсации освещаются буржуазной прессой.

– Зато буржуазные-то газеты читать интересно, а советские, от первого слова до последнего, – сплошь партийный бюллетень.

– Слушай, молодой человек, будь на моём месте кто другой, обвинил бы тебя в навете на советскую печать. Ох и не поздоровилось бы тебе.

– Ты что, собственно, хочешь этим сказать? – спросил Тимофей.

– Хочу сказать, это всё не твоего ума дело, ни с каким другим газетчиком об этом и не заикайся. Надо быть осторожным, – сказал корреспондент Сергей Варунц. – А за информацию спасибо. Пожалуй, я по твоим историям рассказ напишу.

– Ни в коем разе! – встрял в разговор завмаг Гурген. – Не позорь наше село, только хорошее про него пиши.

– Напиши про свадьбу, – стоял на своём Тимофей. – Вот погляди, на свадьбе все в микрофон говорят, в соседних сёлах и то слыхать. Я, к примеру, на свадьбу не пошёл. И куда мне деваться? Дома все окна закрыл, а тамаду всё равно слышно, как он извещает, кто какой подарок новобрачным принёс. Хорошо ещё, что в Мир-Башире, в трёх километрах отсюда, турки не слышат, какие тосты к жениху с невестой обращают. Об этом вот и напиши, чтоб этими микрофонами мозги нам вконец не задурили.

– Я не против, – сказал Сергей Варунц. – О таких вещах мы писать обязаны. Но мне нужно согласовать это с редактором.

 

 

29. Очередной ставленник Баку

 

В 1973 году Гургена Мелкумяна освободили от должности первого секретаря обкома партии, вместо него Гейдар Алиев отправил в Степанакерт первого секретаря Наримановского райкома Баку Бориса Кеворкова. Два года Кеворков изучал ситуацию, сложившуюся в области, и ждал удобного случая, чтобы выполнить поручение своего патрона. 20 августа 1975 года заместитель председателя совета министров Азербайджанской ССР И. Ибрагимов в торжественной обстановке вручил Кеворкову переходящее красное знамя ЦК КПСС, совета министров СССР, центрального совета профсоюзов и ЦК ВЛКСМ. Будто бы именно с приездом Кеворкова в Нагорном Карабахе начался подъём экономики и область вышла в победители соцсоревнования. Тогда как в действительности всё оставалось по-прежнему, просто возникла необходимость приподнять Кеворкова на ту ступень, на которой ему сподручнее было сдержать обещания, данные Г. Алиеву.

Назавтра в том же зале состоялся пленум обкома партии. Борис Кеворков несколько часов зачитывал написанный в Баку доклад, озаглавленный «Задачи областной партийной организации по дальнейшему улучшению интернационального воспитания трудящихся». Азербайджанские руководители буквально с первых же дней Советского Союза легко выучились правилам затеянной большевиками игры. Лицемерие, хитрое притворство, демагогические лозунги, как, например, «интернационализм», – всё это создавало превосходные декорации для спектакля, соответствовавшего их глубинной сути. Соседи же армяне с трудом овладевали новыми правилами. Ну а раз уж азербайджанцы считались интернационалистами, то к армянам прилипало клеймо националистов. Национальное самосознание азербайджанцев ещё пребывало в стадии становления, но их идеологи стремились замаскировать это неприкрытой демагогией. Самые разные племена, вышедшие кто из среднеазиатских пустынь, кто из Крыма и Северного Кавказа, обосновавшись на равнинах севернее Аракса, с трудом обретали национальный облик. Явив из небытия никогда прежде не существовавшее государство, турецкие политики назвали своё детище Азербайджаном. Они преследовали при этом стратегическую цель – с помощью названия когда-нибудь отнять у Ирана подлинный Азербайджан, что южнее Аракса и, присоединив его, проложить для новой турецкой империи прямую дорогу к её прародине, Горному Алтаю.

К слову сказать, во второй половине XIII века Гулагу́-хан, внук основателя громадной монгольской империи Чингисхана, переселил на земли исконного Атрпатакана-Азербайджана[21] двести тысяч туркмен из скотоводческих племён. Мало-помалу потомки воинственных переселенцев овладели всем Атрпатаканом. Они не могли перекроить этническую  картину на севере Ирана, поскольку здесь, на территории древней Мидии, обитало несколько многочисленных автохтонных народов. Однако в позднем средневековье при шахской династии Сефевидов говор этих пришельцев стал общепонятным и господствующим. Атрпатакан-Азербайджан, Алванк–Кавказская Албания суть сугубо географические названия и не подразумевают какого-либо этнического содержания. Когда создатель армянской письменности Месроп Маштоц изобрёл  письмена также для гаргарцев (аваров и лезгин), их не приняли двадцать четыре другие народности, жившие в Алванке-Дагестане и говорившие на своих языках. В итоге письмена эти позабылись, и память о них сохранилась только в древнеармянских манускриптах. Между тем Армения, Грузия, Персия и Византия были заинтересованы в едином сильном Алванке – государстве с одним языком, противостоящем разорительным набегам через Чог-Дербент грабительских северных племён. Кстати, в Дербенте на персидском и византийском жалованье нёс постоянную сторожевую службу полк арцахцев. В 1930-е годы смешанный народ, звавшийся прежде «мусульманами», Кремль окрестил азербайджанцами. Однако на своей родной земле, вошедшей в административную территорию Азербайджанской ССР, жили несколько  народов: талыши, таты, лезгины, аварцы, удины, а также обосновавшиеся здесь в 1760–1850-е годы курды. Но доминировали всё-таки пришельцы – не то чтобы турки, не то чтоб азербайджанцы, не то чтоб “мусульмане”… Бакинским стратегам-учёным ещё долгие годы предстояло дискутировать, уточняя, каким обобщённым этническим именем объединить обитающих в этих административных границах турко-азеров, талышей, татов, лезгин, аварцев, удин, как ассимилировать живущие здесь не тюркские народы и  как стать наследниками культуры исторической Кавказской Албании. Притом что, невзирая на неимоверные усилия, ликвидировать массив арцахских, карабахских армян – это стало ясно – не удалось. Не помогли ни ятаган, ни албанизация с последующей азербайджано-туркизацией армянских церквей, хачкаров и средневековых историографов с их бессмертными творениями.

Бакинские лидеры знали, что рано или поздно армянство Карабаха восстанет, и значит, идеальный вариант – удушить этот порыв руками самих армян.

Говоря о богатых интернациональных традициях компартии Азербайджана, докладчик счёл важным отметить формирование у широких масс трудящихся коммунистического мировоззрения. Первый секретарь обкома читал свой текст по-русски, поскольку не знал армянского языка. Постепенно готовя почву для нападения, он отметил, что в Карабахе пустили на самотёк  идеологическую работу. Почувствовав это, активизировались империалисты и буржуазная пропаганда, сеющая в Нагорном Карабахе свои ядовитые семена. При этом докладчик упомянул имена Эдика Багдасаряна, Баграта Улубабяна, прежнего первого секретаря обкома Мелкумяна, директора областной библиотеки Жана Андряна, писателя Зория Балаяна, поэта Богдана Джаняна, заострил внимание на событиях, имевших место в Степанакерте в 1967 году, и на взрыве гранаты у входа в гостиницу в том же Степанакерте. Ему чрезвычайно не понравилась быстро ставшая символом Карабаха «допотопная скульптура» при въезде в областной центр, изображающая «мужчину и женщину в национальных одеждах феодальных времён».

В конце августа был созван очередной партийный пленум. На сей раз Кеворков уже чувствовал себя хозяином положения. И предпринял очередную кадровую чистку. В числе других был отстранён от работы директор совхоза в Ленинаване (Маргушаване) Александр Арзуманян – за то будто бы, что хозяйство время от времени не выполняло государственные планы по производству винограда.Между тем это не соответствовало действительности. Просто директор-патриот значился в списке тех, от кого Алиев хотел избавиться.

 

 

То была временная победа Баку. Однако ж она породила многочисленные подводные рифы, на которые предстояло натыкаться “кораблю” Азербайджана.

Произнося такие слова, как «Армения» или «Ереван», степанакертцы с опаской озирались по сторонам. Любой интеллигент, если приехал он из Еревана, попадал под неусыпное наблюдение шпиков. Когда писатель Бакур путешествовал по следам романиста Раффи, вдоль и поперёк изъездившего Карабах столетие назад, его сопровождали добровольные спутники, которые докладывали спустя время в областном отделении госбезопасности, что говорил обитающий ныне в Ереване уроженец Маргушавана. Затем от имени областного отделения и двух  его тайных сотрудников полетела жалоба в КГБ Армении, дескать, писатель Бакур вбивал в Нагорном Карабахе клинья и возбуждал вражду между двумя братскими народами, армянами и азербайджанцами. Таким именно путём силились уничтожить армянского интеллигента руками армянских властей. По счастью, председатель армянского КГБ Мариус Юзбашян не дал делу хода, но Бакура предупредили, что при повторной жалобе подобного рода за ним явятся коллеги из Москвы.

Стало невозможно вывезти из НКАО что-либо запечатлённое на киноплёнку. В 1983 году тот же Бакур – он работал тогда редактором на Армянском телевидении – оказался в Степанакерте с кинокамерой. Но снять хотя б один-единственный кадр без дозволения первого секретаря обкома категорически воспрещалось. Бакур встретился с Борисом Кеворковым и объяснил, что приехал подготовить для Армянского телевидения детские передачи о пяти речных долинах Карабаха.

– Ты должен сначала поехать в Баку и привезти разрешение из ЦК компартии Азербайджана. Тогда и снимай на здоровье, – сказал Кеворков.

– Но на каком основании я обращусь в ЦК компартии Азербайджана, если меня не направлял ЦК компартии Армении? – возразил Бакур. – Это ж армянская область, армянский народ имеет право быть в курсе того, как живёт одна его частица. Мне что же, взвалить на спину съёмочную технику и обивать пороги в Баку? Если я вернусь домой с пустыми руками, это даст повод для множества толков, неблагоприятных ни для вас, ни для Баку.

– Как же нам быть, дорогой ты мой? – растерялся руководитель области. – Если в Баку прознают, что я разрешил съёмку, мне придётся плохо. Там очень строго смотрят на подобные вещи.

– Я могу связаться по телефону с председателем Азербайджанского госкомитета по телевидению и попросить разрешения у него, – предложил Бакур. – Наш председатель Гостелерадио СтепанПогосян заключил с ним соответствующее соглашение.

– А вот это выход из положения!

Бакур вместе с председателем областного радиокомитета позвонил азербайджанскому телевизионному начальнику, передал привет от председателя Армянского гостелерадио Степана Погосяна, пояснил, что привело его в Степанакерт, и попросил разрешения произвести съёмку.

– Снимай, кто тебе мешает?

– Первый секретарь обкома потребовал согласовать съёмку с вами. А сейчас я передаю трубку Григору Степаняну.

– Скажи от моего имени секретарю обкома, чтобы создал все условия для работы тележурналиста.

– Спасибо, товарищ Магарамзаде.

На следующий день Бакур снова встретился с Борисом Кеворковым. Услышав, что в Баку позволили производить съёмки, он оживился.

– Сергей Садыхович, – обратился Кеворков к заведующему отделом пропаганды, – свяжись с секретарями всех райкомов и распорядись от моего имени, чтобы они оказали тележурналисту всяческое содействие в его работе. – После этого повернулся к Бакуру. – Прошу тебя, сними наши старинные монастыри, места исторических событий, пусть армяне побольше узнают о Карабахе. Но перед выходом передач в эфир дайте нам знать об этом, я пошлю людей – кое-где в Карабахе ловятся армянские телеканалы. Пусть посмотрят и доложат.

Бакур снял всё, что нужно, подготовил пять пятнадцатиминутных сюжетов, и завотделом передач для детей Анушаван Тер-Габриэлян раз в неделю выпускал их в эфир. Всякий раз он давал телеграмму в Степанакерт, в обком партии, – в какой день и в котором часу. Когда цикл передач окончился, заведующий отделом пропаганды обкома позвонил в Ереван и проинформировал, что Кеворков распорядился: «Отныне двери Нагорного Карабаха распахнуты для этого журналиста настежь. Пусть приезжает и снимает, сколько ему угодно».

Бакур не заставил долго себя ждать. Привёз съёмочную группу и подготовил два фильма о культурно-исторических памятниках Арцаха.

 

30. Арцахское освободительное движение 1988-го

Ранним утром 23 февраля прозаик и тележурналист, уроженец Маргушавана Бакур, редактор газеты «В эфире Ереван» тележурналист Овик Петросян, режиссёр Николай Давтян и телеоператор Гагик Симонян наняли машину и поехали к пограничному азербайджанскому городу Казаху, рассчитывая добраться оттуда до Нагорного Карабаха, чтобы снять происходившие там события. Из разных районов в Ереван тянулись многолюдные толпы демонстрантов с лозунгами на полотнищах: «Требуем справедливости!», «Карабах – Армении!», «Армяне, объединяйтесь!» Они дружно скандировали: «Ар-цах, Ар-цах, Ар-цах…»

Казалось, перед армянами встал тысячелетний вопрос, извечная дилемма: можете объединиться – тогда вы страна под стать всем, не можете – попробуйте жить как есть, без девяти десятых отечества, без своей столицы Ани, без пленённой своей святая святых – Арарата, без Нахичевана, без Арцаха-Карабаха…

Машина с множеством приключений миновала Кировабад и достигла Шаумяна. Нагорно-Карабахскую автономную область со всех сторон охватывало тесное кольцо боевиков-азербайджанцев, и приходилось огибать азербайджанские деревни. Директор Шаумянского сыроваренного завода (впоследствии лидер национального движения в районе) Шаэн Мегрян взялся провести группу тележурналистов через Мравские горы.

– Арцах отрезали от Армении, а все шесть районов северного Арцаха – от самого Арцаха. Если тем, кто живёт в области, приходится туго, то северным арцахцам – в Шаумяне-Гюлистане, Геташене, Шамхоре, Дашкесане-Карате, Гетабеке, Товузе-Тавуше и Казахе-Крзене – хуже вдвойне…

В горах валил снег. Увязая в сугробах, «Нива» свернула к азербайджанской деревне Тап. Там и сям у просёлков громоздились каменные груды, свидетельствовавшие, что в краю бушует  война камней.

Назавтра группа тележурналистов добралась до Ленинавана, где они встретили главного ветеринара Мартакертского района Мишу Акопяна и совхозного бригадира Гавроша Абраамяна. Лица обоих украшали синяки и ссадины. Накануне, возвращаясь из Багум-Сарова, они натолкнулись на толпу мирбаширцев. Повалив исполинский тополь, азербайджанцы перегородили дорогу…

Рассмотрев устремлённую на него видеокамеру, Миша засомневался.

– А если потом позовут давать показания, это не опасно? Не хочется, чтоб из-за меня пострадала дружба двух наших народов…

– Дело, Миша, зашло слишком далеко. Просто расскажи, что случилось вчера по пути из Багум-Сарова.

Местный уполномоченный милиции поведал, что с утра 22 февраля в Мир-Башире начали закидывать камнями пересекавшие город армянские автомашины, палить по ним из охотничьих ружей; армян избивали. Так журналисты узнали, что 20 февраля из деревень и сёл Мартакертского района, включая Маргушаван и Марагу, в Степанакерт двинулись около двадцати тысяч человек – чтобы поддержать соотечественников, чей митинг дни и ночи напролёт длился на площади, и присоединить свои голоса к их требованию. Когда после исторического решения областного совета люди, воодушевлённые победой, с лозунгами «Воссоединение» и «Армения» возвращались по домам, их встречали на дорогах агдамцы и градом камней крушили стёкла машин; многие получили раны и повреждения.

Мартакертскую автобазу заполнили разбитые в пух и прах, искорёженные машины. Покамест армянская сторона не была готова ответить азербайджанцам той же монетой. Азербайджанские машины невредимыми проезжали по трассе, ведущей из Мир-Башира в Агдам.

Первое выступление прозвучало в Мартакерте 13 февраля. В здешнем Доме культуры собрались на районную партконференцию делегаты разных сёл. Представители обкома запаздывали. Лидер движения района Виген Ширинян предложил начать конференцию без них. Она мало-помалу вышла из-под контроля и превратилась в митинг за выход Арцаха из состава Азербайджана и воссоединение с Арменией.

Армянские телевизионщики сняли шествие, выходившие по своему значению за пределы района. У мартакертского моста остановились четыре забитых под завязку грузовика из Маргушавана, Мараги и Асан-Гаи. Сто двадцать человек высыпали на улицу, под трёхцветным армянским знаменем и с возгласами «Воссоединение», «Армения» направились к площади перед райцентровским горисполкомом и влились там в море митингующих из других сёл. Вели митинг Виген Ширинян, Нерсес Оганджанян, Рафик Хачатрян, Вагиф Галстян и Рома Карапетян. Все выступления были сосредоточены на главном – выходе Нагорного Карабаха из состава Азербайджана и воссоединении с Арменией.

20 февраля депутаты от Мартакертского района, а также участники освободительного движения, несмотря на препятствия, чинимые бакинскими властями, разными путями пробрались в областной центр – на сессию облсовета, чтобы принять известное постановление о воссоединении с Арменией. Когда возвращались домой, в Агдаме их уже поджидала толпа вооружённых камнями и охотничьим оружием азербайджанцев. Погромы и насилия лишний раз  убедили мартакертских армян, что карабахский вопрос не решить одними только постановлениями. Лидеры движения во главе с Вигеном Шириняном начали формировать отряды самообороны. Командиром районных сил самообороны выбрали Вигена Галстяна. Формировать отряд самообороны в Мараге и Маргушаване поручили Роме Карапетяну. Личный состав отряда насчитывал пятьдесят одного человека, и те поклялись в марагинской школе «до последней капли крови» защищать родной край.

Из Мартакерта ереванские тележурналисты направились в Степанакерт, где народ  заполонил площадь Ленина и вот уже несколько дней проводил бессрочный и беспрерывный митинг. А районная больница была между тем полна людьми, ставшими жертвами азербайджанских погромщиков.

Пятнадцатитысячная толпа, вооружённая канистрами с бензином и камнями, широким, в несколько километров, фронтом двинулась 22 февраля от Агдама к Степанакерту, намереваясь добраться до митингующих армян и “преподать им хороший урок”. Она крушила и поджигала по дороге всё, что попадалось под руку, и жестоко избивала случайных путников-армян. Несколько парней, стоявших с охотничьими ружьями на сторожевых позициях в Аскеране, двумя залпами остановили толпу.

В Степанакерте первый митинг случился 15 февраля. На площадь вышли студенты тамошнего пединститута. Впервые прозвучало требование вывести Нагорный Карабах из состава Азербайджана и воссоединить с Армянской ССР. На следующий же день в Степанакерт прибыли две тысячи милиционеров из Баку, Кировабада, Агдама и других азербайджанских городов. Улицы прямо-таки кишели группами пузатых стражей порядка. На 20 февраля была назначена сессия областного совета НК. Милиция перекрыла все дороги на Степанакерт. Никому, в том числе и депутатом, не позволяли въехать в город. При этом основные пути, ведущие к областному центру, проходили по соседним с автономией азербайджанским районам. Оставались разве что необустроенные горные дороги, в зимние месяцы попросту непроезжие. Депутаты областного  совета были принуждены огибать посты азербайджанской милиции и пешком идти по горам. И всё же, сознавая важность своей миссии, депутаты ценой неимоверных усилий добрались до Степанакерта. Особенно трудно пришлось пожилым.

В Степанакерт прибыли также руководители Азербайджанской ССР, возглавляемые первым секретарём республиканской компартии Камраном Багировым. Они преследовали одну-единственную цель – сорвать сессию, ни за что не позволить ей состояться.

Областной совет НКАО единодушно принял на своей сессии постановление, которого добивалось арцахское армянство.

В Маргушаване там и тут толпился народ, обсуждая последние события в посёлке. Солдаты внутренних войск СССР, которые контролировали соблюдение комендантского часа, мешали по вечерам дежурным отряда самообороны выполнять свои обязанности на сельских улицах и на позициях в предместье. Впрочем, в ущелье Кукубалы десятку парней удалось укрыться от солдат, осуществлявших комендантский час при поддержке бронетехники. Следующим шагом парней было перекрыть ведущий к полям Мир-Башира канал, чтобы вынудить мирбаширцев пойти на уступки. На парней, дежуривших у канала, внезапно напал отряд омоновцев. Те начали колотить по подвешенной к дереву шине и взбудоражили шумом две соседние деревни. К каналу кинулись сотни людей, вооружённых вилами и лопатами. Омоновцам пришлось уносить ноги.

Одна бронемашина заглохла, мотор вышел из строя. Водителем был солдатик-узбек. Ему помогли.

Из Мир-Башира везли на машине в Кельбаджар труп. Ехавший в ней милиционер выстрелил из пистолета по 45-летнему Марлену и тяжело его ранил. Это лишь обострило и без того напряжённую обстановку, народ не давал провезти труп, требуя наказать преступника-милиционера. К месту происшествия прибыли две бронемашины внутренних войск. Солдаты наставили автоматы на толпу и выпустили несколько очередей холостыми патронами. На решительно настроенных карабахцев это никак не подействовало. Видя их решимость,  офицер сделал знак рукой, приказал отойти. Немного погодя прилетел вертолёт и забрал труп.

А с военными стали налаживаться кое-какие отношения. Вечером в маргушаванскую чайную вошёл подполковник. У него кончилось горючее в машине. Для начала его покормили горячим обедом, а потом уж наполнили бензобак. Через месяц-другой бензин кончился в машине Славика, начальника штаба отряда самообороны, и он застрял на дороге. Рядом притормозил «УАЗик». Подошёл военный с полной канистрой бензина, предложил залить бак. Славик шагнул к машине поблагодарить сидевшего там офицера.

–  Ты давно уже меня поблагодарил, – сказал тот самый подполковник.

К ним направился водитель из остановившейся азербайджанской машины.

– Ребята, я курд, везу семью, пропустите.

Он был испуган, а жена и дети – те просто ни живы ни мертвы от страха. Один из парней подсел в их машину и сопроводил до марагинских позиций.

Между тем журналист Армянского телевидения Бакур колесит вместе с корреспондентами газет «Хорурдаин Карабах» («Советский Карабах») и «Барекамутюн» («Дружба») И. Абраамяном и А. Даниэляном по поселковым улицам и досадует: зря я не настоял, чтобы приехал редактор газеты Слава Мосунц.

По дороге между Марагой и Маргушаваном – она ведёт на Кельбаджар – едут тяжело гружённые машины, а в их кузовах – домашний скарб, утварь, укутанные в платки женщины и дети. В Кельбаджар устремляются машины из Барды и Мир-Башира. В обратном направлении, к степным сёлам, машины тоже идут. Едва въезжают они в Маргушаван, возле них оказываются молодые люди, призванные поддерживать в посёлке порядок, и сопровождают их, чтобы избежать неуместных стычек и несчастных случаев.

Разумеется, порядок поддерживала лишь армянская сторона, тогда как армянской машине лучше было не попадать в азербайджанскую деревню…

– Сколько ещё продлится эта неразбериха? Мы-то чем виноваты? Десять месяцев уже покою не знаем, – сказал молодой тракторист, приехавший с поля на перерыв.

К журналистам подошёл парень.

– Товарищи дорогие, видите вон тех людей? Мы из Багум-Сарова. Насилу вырвались у турок из лап. В пятом году наши деды тоже бежали из родного села; кто-то в Маргушаване обосновался, другие вернулись обратно. Выходит, земля, на которой мы тысячи лет хлеб растили, где строили дома, школу, церковь, она не наша. Теперь мы бездомные. Заявились к нам с милицией, с танками: дескать, убирайтесь отсюда, чтобы через два часа духу вашего в селе не было. Куда нам идти, где жить? – с яростью, кое-как сдерживаясь, говорил парень.

В эту минуту к журналистам подошёл председатель поселкового совета Валерий Асатрян.

– Что попусту толковать, вы же видите, что здесь творится. Сегодня мы приняли семьдесят две силком изгнанные семьи. Люди поневоле бросили свои очаги. Народ приехал из Сумгаита, Кировабада, Баку, Мингечаура, нынче вот – из Багум-Сарова.

– В состоянии вы разместить их? Какие у вас возможности?

– Никого пока что без крова не оставили. Маргушаванцы народ сердобольный, едой делятся, жильём. Уже сорок шесть семей багумсаровцев устроили. Другие приютились по соседству – в Асан-Гае, Маралян-Сарове. Большущее было армянское село. Теперь обезлюдело. Многие уезжают в Армению, Россию, на Украину. Сто двенадцать человек трудоспособных. Надо их работой обеспечить. Еще восемьдесят четыре школьника да шестьдесят дошколят. Кой у кого из беженцев есть в посёлке родственники. Ведь основали-то Маргушаван багумсаровцы, верно? Из восьми только-только построенных домов пять уступили беженцам.

Организованные маргушаванской и марагинской молодёжью отряды разместились на сторожевых постах окрест посёлка и днём и ночью охраняли его рубежи.

Журналистам встретился бывший главный инженер ремонтной станции пенсионер Рафаэл Бегларян.

– Это что же делается! Кто нам десятки лет врал, интернационализмом и дружбой народов мозги пудрил?

– Мы находимся в опасной зоне, лицом к лицу с Мир-Баширом, – сказал журналистам учитель Арустамян, – и надёжной защиты у нас нет. Если на нас однажды нападут, а этого не миновать, всех вырежут. Поставьте в известность военного коменданта области, пусть обеспечит нашу безопасность.

В посёлке наладили выпечку и продажу хлеба. На разных улицах торговали также свежим мясом. Люди подходили, выбирали, кому что нужно, взвешивали и уходили, не заплатив.

– Вы что же, мясо даром отдаёте? – спросил журналист.

– Людям есть надо, у всех семьи. Мы друг друга знаем. Кто взял у меня нынче мясо, не сегодня-завтра сам скотину зарежет и меня позовёт, чтоб и я взял у него таким же манером. А потом ещё кто-то…

Учитывая своё соседство с Мир-Баширом, марагинцы и маргушаванцы старались не обострять отношения с горожанами, не давать им повода для столкновений.

В 1989 году Маргушаван принял и разместил у себя 184 семьи, насильно изгнанные из городов и сёл Азербайджана. Тридцать восемь семей получили участки земли для постройки собственного дома. Всего же на 1 июня того года в Нагорный Карабах прибыло 18 525 беженцев-армян из иных районов республики.

Бакинский научно-исследовательский институт генетики и селекции ликвидировал свою экспериментальную базу в Маргушаване, на её месте учредили хозяйство «Арцах», и оно представило свою программу снабжения всей области овощами.

В 1988 году в Маргушаване и Мараге родилось 122 младенца.

Директор экспериментальной станции послал водителя Самвела Ованнисяна и экспедитора Зиаддина Джафарова в Баку – закупить для станции трубы. Самвел работал на одном и том же месте с 1948 года. Что касается труб, ему с Джафаровым повсюду отказывали. Один азербайджанец удивлённо вгляделся в его лицо и сказал:

– Армянин?! Ты что, с луны свалился? В эти два дня на Хуторе будут бить армян. Беги без оглядки.

Самвел обратился за помощью к Имаму Даштамировичу Мустафаеву. Тот велел, чтоб ему залили полный бак бензина.

– Теперь езжай, посмотрим, что дальше будет, – сказал старый партийный функционер, который при Мирджафаре Багирове был вторым секретарём Азербайджанского ЦК.

Самвел мчался из Баку без остановок и благополучно добрался до Маргушавана.

 

31. Противоборство. Армян Арцаха втягивают в войну

 

Отделения милиции в Мартакерте и Степанакерте зафиксировали следующие происшествия.

5 августа. В 16 часов 40 минут азербайджанцы похитили 16 голов крупного рогатого скота с фермы совхоза Ванк Мартакертского района. Жители с. Кусапат Мартакертского района забросали камнями две автомашины “КамАЗ”, следовавшие  из Кельбаджара в Агдамский район.

13 августа в с. Паправенд Агдамского района азербайджанцы разбили автомашину ВАЗ жителя с. Асан-Гая Мартакертского района Л. Амбарцумяна, в результате чего пассажир из с. Чайлу  Л. Восканян получил телесные повреждения.

14 августа в 17 часов 50 минут азербайджанцы напали на четырёх охранников виноградных садов совхоза с. Чайлу, избили их и, отобрав охотничьи ружья, направились в с. Сеидли Мир-Баширского района.

15 августа в 15 часов в с. Паптавенд на трассе Агдам–Мартакерт азербайджанцы забросали камнями автомашины армян, семь водителей получили телесные повреждения.

28 августа в 24 часа на 42 километре у развилки дороги Евлах–Степанакерт на территории Мир-Баширского района закидали камнями и обстреляли автобус с 35 пассажирами, следовавший из Еревана. Водители и пассажиры получили увечья.

4 сентября в 15 часов  в Мартакертскую больницу доставлены Э. Абрамян, 1957 г. рождения, и С. Акопян, 1928 г рождения, водители, жители пос. Маргушаван.  На трассе Евлах–Мартакерт, у с. Змрухтхач Бардинского района они были избиты азербайджанцами.  Э. Абрамян из-за повреждения позвоночника лишился способности ходить и стал инвалидом.

18 сентября 1989 г. около с. Гияслы Агдамского района азербайджанцы напали на сотрудников оперативной группы  ВВ МВД СССР, убили капитана А. Тюгаева и лейтенанта С. Габу. Задержаны Зейналов и Исмаилов.

Вооружённый резиновой дубинкой и дюралюминиевым щитом солдат на площади Ленина в Степанакерте пребывал под впечатлением этих милицейских данных. Он остановил собственного корреспондента московского журнала «Семя» Алексея Сергеевича и потребовал предъявить документы. Алексей принялся покорно обшаривать свои карманы.

– А побыстрей нельзя?

– Потерпи, что за спешка? – сказал журналист и, вспомнив, что документы в портфеле, достал их и протянул солдату. – Ну, всё в порядке?

– Конечно, – сказал солдат.

– Можешь ты мне сказать, что за народ карабахцы?

– Какая-то непонятная нация, – ответил солдат. – Ни с Азербайджаном жить не хотят, ни с Арменией. Вроде как их к нам тянет, к России.

– По-моему, это мы, журналисты, всё напутали, – сказал Алексей. – Ввели весь мир в заблуждение.

Он записал в тетради: «Лицо Степанакерта многокрасочно, но не противоречиво. Город красив, но беден. Спокоен, но внутренне напряжён. На улицах солдаты в касках и бронежилетах, а жизнь кажется мирной и даже беззаботной. Комендантский час начинается в двенадцать ночи, потому что все учреждения работают. На стадионе играют в футбол».

В 1990 году блокада населённых пунктов Арцаха заметно ужесточилась. Участились азербайджанские разбойные вылазки в армянские сёла. Руководство Азербайджанской ССР видело решение вопроса в одном – уничтожить движение арцахских армян, сломив их грубой силой. Машины на дорогах забрасывали камнями, у них взрывали шины. По ночам отовсюду доносилась пальба. Машины останавливали, пассажиров брали в заложники. Следы вели в Агдам, Физули, Мир-Башир и тамошние деревни. Со стороны Мир-Баширского района регулярно обстреливали работавших в поле марагинцев. Около полуночи разбойничьи шайки агдамцев нападали на жилые дома при молочнотоварной ферме села Мемана и поджигали их. Кольцо азербайджанских боевиков вокруг НКАО непрестанно сжималось. Причём если боевики, как и действовавшие заодно с ними внутренние войска МВД Азербайджанской ССР, были вооружены автоматами, то для арцахцев средством самообороны в лучшем случае служило охотничье ружьецо. Да и то было трудно найти, потому что, прикрываясь проверкой паспортного режима, внутренние войска СССР изымали у населения охотничье оружие. Азербайджанская сторона не сомневалась, что наилучший для неё выход – это вовлечь армян Нагорного Карабаха в войну.

Во многих местах вооружённые силы азербайджанцев обстреливали мирное армянское население из пушек. С шушинских высот и горы близ Агдама каждодневно на Степанакерт обрушивались сотни снарядов. Степанакертцам оставалось лишь укреплять подвалы своих домов. Из Мир-Башира стреляли по Мараге и Маргушавану. Со всех сторон обстреливались и сёла Шаумянского района. Кремль явочным порядком принимал азербайджанский план – выдавить арцахских армян из родного края и тем самым разрешить вопрос. Ведь и турки в 1915-м осуществили нечто подобное, подвергнув армянский народ депортации и резне. Но в том-то и дело – армянство крепко усвоило уроки геноцида.

Армению связывали с Нагорным Карабахом одни только вертолёты, которые обстреливались из населённых курдами Лачина и Кельбаджара. Внутренние войска МВД СССР и Азербайджанской ССР совместно предприняли операцию «Кольцо». Началась она с массовой депортации жителей Шаумянского, Гадрутского и Мартакертского районов.

Лучшим средством подавить огневые точки в Шуши, Малибели и Ходжалу было освободить эти населённые пункты.

15 сентября 1989 г. в Баку состоялась  сессии Верховного Совета АзССР. На повестке дня стоял один вопрос – «О положении в НКАО».

Первый секретарь Нахичеванского обкома партии К. Рагимов остановился на истории вопроса. По его словам, «ещё  27 мая 1924 г. тогдашний первый секретарь компартии Азербайджана Нариман Нариманов писал Сталину, что всегда был против создания Нагорно-Карабахской автономной области и, пока находился в Баку, всячески препятствовал этому. Однако после его отъезда в Москву Левон Мирзоян вкупе с дашнаками из Еревана добился организации автономной области. Будь он, Нариманов, в Азербайджане, этого бы не случилось».

Все выступавшие обвиняли Москву – она грабит Азербайджан, забирает у него  нефть и хлопок, а взамен ничего не даёт. Надо, говорили они, добиться независимости республики и зажить в изобилии.

В конце апреля в аэропорту близ Ходжалу азербайджанские контролёры задержали маргушаванца Ленсера Галстяна. Тот получил паспорт в Капане, тогда как азербайджанские омоновцы были явно неравнодушны к молодёжи из этого города. У брата Ленсера, Славика Галстяна, было удостоверение сотрудника Долгопрудненского военного завода, обладатель которого согласно приказу 54 пользовался привилегиями во всех аэропортах СССР. Славик и говорит:

– Кто у вас старший, позовите! Пока брата не отпустите, я отсюда не уйду.

С этим удостоверением можно было пройти куда угодно. Подошёл капитан Гаджиев, комендант аэропорта.

– Я зять генерала Семфирова, – сказал Славик.

– Что за генерал такой? – спросил  комендант.

Прежде Гаджиев работал в степанакертской милиции, попался на крупной взятке и получил десять лет. В январе 1990-го он участвовал в бакинских погромах и в качестве награды за «геройство» был отпущен на свободу, принят в ОМОН и даже удостоен капитанского звания.

– Командующий ракетными войсками, – сказал Славик.

Выяснить, так это или нет, было негде. Омоновцы не стали связываться – от греха подальше. Как раз в это время началась операция «Кольцо» и исход армян из Шаумяновского района.

Возвращаться через тот же аэропорт было нельзя. В Степанакерте стояла часть внутренних войск из Москвы. В конце мая Славик познакомился с одним офицером.

– Да у тебя московский выговор, – сказал офицер, услыхав Славика.

Повёл его к командиру батальона. Неделю длилась проверка. Славик ездил из Маргушавана в Степанакерт и обратно полями. Первого июня новые знакомые поехали вместе с ним. В России был референдум. Офицеры, в их числе и Юрий Акимович, командир батальона, гостили у Славика в Маргушаване. В конце июня один из офицеров – у него была жена армянка – решил перевезти живших в России маргушаванцев через Лачин в Зангезур. В БМП разместилась по большей части детвора. Поутру в воскресенье двинулись. Изображали дело так, будто офицеры отправились на охоту. «Есть гарантия, что азербайджанцы нас не продадут»?» – спросил Валерик. Офицер протянул гранату: «Если я вас выдам, взорви нас. Мы тут с вами на равных». Когда подъехали к деревне Тех, Ленсера позвали наверх, чтобы он пел и кричал на бронемашине по-армянски, давая понять техцам, что тут едут армяне. Собрался народ. Их стали угощать, зарезали барана.

 

Азербайджанским властям немалое беспокойство доставляли внутренние неурядицы в республике. Главными среди них были лезгинская, аварская, талышская и татская проблемы. Эти народы ошибочно называли «национальными меньшинствами». Между тем каждый из них веками компактно обитал на своей исторической родине, тогда как пришлый элемент, получив со временем количественный перевес и заняв господствующее положение, всячески старался преуменьшить их число. Страну лезгин искусственно разделили по реке Самур между Россией и Азербайджаном. В азербайджанской части большинство коренного населения потеряло национальное лицо, утратило язык и традиции. Но, воодушевлённые карабахским движением, лезгины создали организацию «Садвал», высшей целью которой провозгласили освободить от азербайджанского ига южную часть страны, воссоединить её с северными районами и стать автономией в составе России. Схожую программу выработали также аварцы. Страна талышей тоже была поделена на две части, северная – в Азербайджане, а южная с центром в Ардебиле – в Иране.

Азербайджанские власти тревожило, что со стороны Дагестана может открыться лезгино-аварский фронт; эта угроза была весьма реальна. По всей протяжённости реки Самур возникали боевые лагеря. Накануне боёв на шушинском направлении азербайджанскоевоинство покинули пятеро солдат-лезгин. Они перешли на сторону Армии самообороны Арцаха с тем, чтобы принять участие в штурме крепости Шуши, а затем уехать на родину и развернуть там освободительную борьбу. Корреспондент российского телевидения встретился с ними и побеседовал как раз на подступах к Шуши. Беседа вышла в эфир, и на следующий же день азербайджанская пропагандистская машина пришла в действие. Около сорока тысяч московских азербайджанцев окружили Останкинский телецентр и принялись забрасывать его камнями. Битьём окон они выражали свой протест. И телевизионное начальство пообещало не выпускать впредь «антиазербайджанских» передач.

В Дагестане, пытаясь отыскать общий язык с лидерами «Садвала», активизировалась азербайджанская секретная служба. Частично ей это удалось. Объявленный предводителем «Садвала» генерал Гахриманов безропотно выполнял указания азербайджанцев.

Талыши тоже не были готовы к мятежу, повели себя в удобный момент нерешительно, более того, не оказали никакой поддержки восставшему полковнику Гумбатову.

 

32.Трагедия Марагии Маргушавана

 

Летать вертолётами тоже становилось опасно. Азербайджанские машины по-прежнему беспрепятственно курсировали по трассе Мир-Башир–Кельбаджар, пересекавшей Мартакертский район, тогда как армянские машины, ехавшие из Мартакерта в Степанакерт, забрасывали в Агдаме и Ходжалу камнями, останавливали, а пассажиров жестоко избивали. С азербайджанской стороны велась беспощадная «каменная война». И армяне решили ответить ударом на удар. Автомашины из Мир-Башира в Кельбаджар ехали, как правило, не по одиночке, а колоннами. 26 мая 1990 года группа армян забросала камнями такую колонну, следовавшую из Кельбаджара в Мир-Башир. При выезди из Мартакерта её заблокировали, водителя-азербайджанца взяли в заложники. «Каменная атака» сгрудившейся у мартакерского моста молодёжи стала для азербайджанцев полной неожиданностью, ведь они были уверены, что армяне не посмеют ответить им той же монетой. Отныне азербайджанские и армянские колонны спереди и сзади прикрывали бронетранспортёры внутренних войск СССР.

В ущелье Тартара близ Чайлу азербайджанские боевики напали на пятерых пастухов из Мараги, жесточайшим образом их избили, а одного вместе с овечьим стадом увели. На это надлежало дать ответ. Отряду самообороны удалось взять только сотню овец взамен пяти сотен уведённых, а захваченного заложником азербайджанца поменяли на пленённого пастуха.

Отряд Мараги-Маргушавана на глазах увеличивался. Его пополнили, к примеру,  двадцать пять молодых односельчан, перебравшихся к тому времени в Ереван. Он состоял уже из двухсот тридцати человек. Оборонительные позиции тянулись около полутора километров от холмов повыше марагинской мельницы до другой околицы села. Траншеи вырыли по всем правилам фортификации. В начале 1992 года отряд имел на вооружении автоматы, два пулемёта и два гранатомёта. В Маргушаване и Мараге вырыли и оборудовали несколько убежищ, где во время артиллерийских обстрелов укрывались жители близлежащих улиц и домов. А в Мараге во дворах по соседству с 1-й и 2-й позициями дополнительно соорудили четыре самодельных блиндажа, про которые ничего не знало командование отряда самообороны. Вообще-то марагинцы пребывали в убеждении, что мирбаширские турки их не тронут, потому что между ними сложились очень неплохие взаимоотношения.

25 февраля артобстрел Мараги и Маргушавана, производившийся из Мир-Башира, практически не прерывался. А первую атаку противник предпринял 26-го, в день ходжалинской операции. Враг попытался расщепить оборону армян. Он атаковал по ущелью Тартара при поддержке двух бронетранспортёров. Первая защитная позиция удерживала ущелье, вторая – дорогу из Мир-Башира. Оборонявшиеся имели позиционное преимущество. Один из бронетранспортёров удалось подбить, он загорелся, другой  повернул обратно и ретировался. Мирбаширцы потеряли в тот день в ущелье тридцать человек.

2 апреля на экспериментальной станции водитель «Камаза», принадлежавшего отряду самообороны, марагинец Ашот Григорян задержал азербайджанца-лазутчика.

Из Маргушавана в штаб пришла девушка и говорит:

– Сюда шпион пробрался, ты в курсе?

– Почём тебе знать, что шпион?

– Знаю, – говорит. – Сейчас докажу. – Достаёт конфетную этикетку с арабской надписью. – Видишь? Откуда у нас в селе арабские конфеты? На экспериментальной станции у одной русской любовник азербайджанец. Его в наших краях уже года два не видать. А женщина эта наша соседка. Что-то странно она себя ведёт в последние дни. Эту наклейку конфетную я перед её домом нашла. Где она эти конфеты взяла? Похоже, азербайджанец-то у неё дома.

Логика у неё была, как у заправского контрразведчика. С двоими парнями и этой девушкой Ашот отправился на экспериментальную станцию. Машину остановил чуть поодаль. На улице они заметили трёх женщин.

– Вон та любовница азербайджанца, – показала девушка.

Они подошли.

– Можно вас, тикин[22] Надя? – вежливо сказал Ашот. Женщина густо покраснела и выдала себя. – Нет ли у вас гостей?

Её «нет» прозвучало не убедительно. Женщина была так напугана, что еле держалась на ногах. Они поставили у входа пост, Ашот направился к кладовой. На полке шкафа стояла пара мужских башмаков.

– Чьи это? – спросил Ашот и почувствовал, что за шкафом кто-то есть. Обогнул шкаф. Азербайджанец съёжился в комок, ни жив ни мёртв от страха.

– Ни с места, стрелять буду, – предупредил Ашот.

В руке он держал парабеллум тридцать девятого года выпуска с шестью патронами. Позже кто-то из пацанов сказал, что накануне женщина дала ему конфету и яичко:

– Ведите себя хорошо, дети, чтобы турки не пришли нас резать.

Выяснилось, эта женщина кружила возле постов и собирала для лазутчика сведения.

– Военные привезли меня из Агдама, – сказала он. – Их «УАЗ» уехал в Левонарх. Завтра мне предстояло пойти туда же, чтоб они захватили меня обратно.

Азербайджанец показал карту – подробный топографический план окрестностей Мараги и Маргушавана.

– Мне велели ставить красным карандашом точки там, где расположены БМП, танк или пушка.

Двумя красными точками было помечено на карте место возле будки паяльщика – по сути, дезинформация. Когда в Степанакерте карту показали коммандосу – начальнику главного штаба Аркадию Тер-Тадевосяну, – тот сказал, что дней через десять в направлении Мараги последует атака, село придётся сдать.

 

По возвращении из Степанакерта народ созвали на собрание.

– Люди, – сказал Ашот, – мы каждую ночь ходим к Мир-Баширу на разведку и в курсе, что и как. У азербайджанцев полно техники, они нападут на село, и нам его не удержать. Заранее говорю, нет у нас таких сил, чтоб отбиться. Так что женщин и детей в селе быть не должно.

– Хотите спровадить нас, а дома разграбить? – запротестовала с места одна.

– Не совестно такое болтать? – парировал Ашот. – Война, люди гибнут, нашла про что думать.

Парни отчётливо слышали рык и рокот бронемашин и танков, непрестанно доносившийся из Мир-Башира. Рано поутру 9 апреля оттуда начался интенсивный артобстрел Мараги и Маргушавана, разрушивший часть домов. Большинство жителей спасалось от взрывов по самодельным убежищам и блиндажам, оборудованным в подвалах и вырытым во дворах. Любопытно, что как раз в тот день в Баку для переговоров с азербайджанским руководством прибыл министр иностранных дел России А. Козырев. Азербайджанская армия тем временем заметно активизировалась.

Артиллерийская канонада возобновилась в пять часов утра. На рассвете, в шесть пятьдесят, из Мир-Башира широким фронтом пошла в атаку пехота. Защитники посёлка отбросили её. Три часа спустя начался новый натиск. Бой продлился час. Понеся потери, турки отступили.

Командование самообороны попросило райцентр о подмоге. Вскоре в Марагу прибыла часть отряда Владимира Балаяна, возглавляемая Леонидом Азгалдяном. Группе Григора Мирзояна (Гиро) поручили защищать дорогу. Подоспели на помощь и отряды Вартана Минасяна, Рудика и Армана. В четыре часа возобновилась атака со стороны Мир-Башира. На этот раз пехоту поддерживали шестнадцать танков и БМП 23-й дивизии, входившей в 4-ю российскую армию. Они двигались по дороге. У оборонявшихся не было ни единого противотанкового средства. На первом посту погиб Камо Саргсян, получил ранение Рома Мкртчян. Силы самообороны вынуждены были отступить и расположиться на кладбище. Часть парней занялась эвакуацией сельчан. Люди поспешно уходили в Магавуз, Матагис или Мартакерт. Виген Асатрян, командовавший связью всего района, наладил в Мараге отменную связь между позициями. Рома Карапетян инструктировал, как отступить отовсюду равномерно, чтобы ни одна группа не попала в окружение. Штаб отряда расположился в Доме культуры КНЭБа, превращённый в солдатскую казарму. Кое-кто из бойцов самообороны помогал эвакуироваться своим семьям. Если Баграт Оганян временно увёл семью из Мараги, то Владик наотрез от этого отказался: «Сколько лет я пастушеством занимался, дом поставил. Очага не брошу, не уйду. Ничего турок мне не  сделает».

10 апреля пушки обстреляли из Мир-Башира первую позицию, чтобы захватить её и войти в село.  За первую и вторую позиции отвечали марагинцы, третью и четвертую передали отряду из Асан-Гая, а пятую и шестую – маргушаванцам. Азербайджанцы несколько раз попытались взять первую позицию.

«В боях 10 апреля отличился Алик Чаликян, пулемётчик первой позиции, они с братом родом из Баку, – рассказывал Ашот Григорян. – В уличных боях не было ему равных. Ну и паяльщик Миша с МТС ему не уступал. Одного человека в тот день убило, одного ранило. Убили Аршавирова сына из Мараги. Убитого мы положили в яму, не было другого выхода, турки подступали, а раненого старшего лейтенанта кое-как взгромоздили на «КамАЗ». Роме я предложил в самых важных местах сделать новые опорные точки, но Рома возразил, опасно, говорит. А что на войне не опасно? Рома в военном деле мало что смыслит. Это мы все знали. Я читал военные книги, видел Ромины промахи. Жора, командир отряда из Асан-Гая, с пятнадцатью парнями защищали лесную зону. Я поставил в известность Вагифа Галстяна, командира всего района, что на этот раз турки расщепят нашу оборону и войдут в село. Из Мартакерта я вёз гранатомёт. На первом посту Вова Авакян связался с Ромой:

– Патроны кончились, позицию сдаём.

Надо было, конечно, пользоваться шифром, ведь враг узнал, что на первой патронов больше нет. Зря парни палили без передыху и просто так, бесцельно. Ну, я достаю из кузова ящик патронов, а Рома Вове отвечает:

– Не паникуй, сто бойцов идут тебе на подмогу.

Рома, конечно, привирал, откуда ему было взять сто человек? Едем мы на моём «КамАЗе» на первую позицию, Авакян по радиосвязи говорит:

– Камо погиб, старший лейтенант ранен, в половине окопов турки.

Алик сидел под стеной. Я и говорю:

– Что такое, Алик?

– Оса ужалила…

– Алик!

– Ужалила.

У него было сотрясение мозга. Миша говорит:

– Турки прут и прут.

Враг непрестанно пытался пройти понизу теснины, пулемётчик этого не допускал. Не переставая, стреляла пушка со стороны Мир-Башира. Снаряд угодил в насыпь прямо перед нами, земля посыпалась в окоп, он разом обмелел. Нас обнаружили. Я повёл машину за будкой сапожника, спускаюсь по насыпи справа, никак не выберусь на дорогу, руль тыкается под дых, аж дух перехватывает, утыкаюсь в кладбищенские ворота. На позиции никого. Еду в село. Была там глубокая траншея. Горло у меня пересохло, силюсь крикнуть и не могу. Подзываю кого-то рукой, говорю, в село идут танки, надо вывезти людей. Старший лейтенант в кузове зовёт по именам детей, хочет увидеть. Пуля попала ему в руку. Подходит женщина, там был ещё раненый, его я тоже взял. Других-то машин в селе не было. Едем в Мартакерт, захожу в штаб, говорю, что турки напирают на первую позицию, требуется подкрепление. Дают подкрепление – группу Гиро из отряда Владимира. Подъезжаю к будке, высаживаю парней, говорю, чтобы шли по обе стороны. Турки входят на кладбище, туда же поспевает наша БМП, начинается бой, тот самый, где  геройски дерётся паяльщик Миша. В нашу БМП трижды попали, но бронемашина действовала. Миша погиб. Враг завладел кладбищем, это значило, что село взято. Отряд отступил. На четвёртой, пятой и шестой позициях не знали, что село пало. Я подвёз отряд на машине, высадил у экспериментальной станции, вернулся в штаб и вижу – там не души. Возвращаюсь в село, иду домой за младшим братом и женой, а их нету. С площади слышится звук техники, двух единиц, иду соседним двором поглядеть, что за техника. Замечаю пятерых и не знаю, наши ли, турки ли, лица незнакомые. С площади в сторону дома Алика движется танк. У нас танка нет. Выпускаю очередь, бегу домой, вижу, жена спит.

– В селе, – говорю, – турки, а ты спишь?

Жена говорит:

– Мы были в доме у Седы.

Вывожу жену, перевожу через дорогу.

– Ступай, – говорю, – в сторону экспериментальной станции.

Она в ответ:

– Я иду с тобой.

Силой выпроваживаю её, машину ставлю у школы. Со стороны конденсаторного производства идут люди. Наши. Спрашивают:

– Ущелье никто не защищает?

– Нет, – говорю.

Двоих я отправил к ущелью, там, думаю, удобно, турки наверняка там проходят. Собрались шесть человек и взялись прикрывать дорогу, поскольку село уже захвачено. Снова поехал на машине к нашему кварталу. Сворачиваю и вижу – выезжает азербайджанская бронемашина, собираюсь обогнуть, а на мосту тоже вражеская бронетехника. Направился на шестую позицию. Там идёт настоящее сражение. Пушки беспрестанно обстреливают позицию. Но самих турок при этом не видно. Связываюсь по радиосвязи с Жорой. Он говорит, всё, мол, в порядке.

Снова вернулся в район конденсаторного производства. Двое направляются вниз. Турки. Значит, конденсаторное они взяли.

На экспериментальной станции укрылось шесть человек.

– Чего вы бежали? – спрашиваю.

– Так патронов-то нет, а без патронов что делать?

Я всегда держу в машине патроны. Предлагаю двинуться в Маргушаван. Достигаем центра села. Турки открывают огонь. Увожу раненых в Мартакерт, беру один противотанковый «фагот»[23], три ящика патронов и тридцать бойцов – и опять на экспериментальную станцию. Под стеной сидит отряд, двадцать душ.

– В чём дело? – спрашиваю.

– Да тут азербайджанская бронетехника.

– Тут их бронетехника, вы и расселись?

– А как быть-то? Мы народ неопытный…

Командиром у них был Рома. На него это подействовало.

– Вперёд, – кричит, – за мной.

Тоже мне Андраник-паша.

Привели ещё двоих раненых. Заношу «фагот» на экспериментальную станцию, встречаю Рыжего Каро и Вардана, командира нашей БМП.

– Где БМП, Вардан?

– Осталась на месте, гусеница вышла из строя.

– А пулемёт где?

– У ребят.

– Как же ты его отдал? Отказала гусеница, бери пулемёт и дерись… Я привёз «фагот», да стрелять-то некому. Кому его дать?

В другом крыле станции расположился отряд Балаяна. В тот день я встретил Леонида Азгалдяна. Я не знал его. Смотрю – сидит один. Спрашиваю брата Эдика:

– Кто такой?

– Не знаю, – говорит. – Из Армении.

– Ты почему, – спрашиваю, – без оружия?

– Я, брат, ранен.

– Вы любители острых ощущений, явились поглазеть на заваруху…

– Братец, я Леонид Азгалдян.

Я слыхал про него, но не видел.

– Куда тебя ранило?

Парень задрал одежду на животе. Пуля прошла навылет. Я спрашиваю:

– По-твоему, кишка задета?

– Не знаю, – говорит, – но болит.

Всегда ношу при себе болеутоляющее.

– Давай, – предлагаю, – впрыснем в руку болеутоляющее.

– Нет, – говорит, – уколите в живот, чтобы быстрей подействовало.

Вообще-то разницы никакой. Укололи в живот. Он и говорит: ещё, мол, уколите. Воображаю, что за боль была. Сделали укол с другого бока.

Я читал, что в уличном бою охотничье ружьё полезнее автомата. Я отнимал ружья у тех, кто отступал с передовой, и в машине у меня скопилось много оружия. Дал одно ружьё Леониду. Кроме того, была в машине переносная рация. Никто не умел ею пользоваться. Как-то раз попробовали соединиться со штабом и попали во Владивосток, ответила нам девушка. Спрашиваю Леонида:

– Ты в этой рации смыслишь?

– Да.

Леонид связался со своими парнями и принялся отдавать команды. Я спрашиваю:

– Не болит?

– Вроде бы успокоилось, – говорит.

– Кровь может излиться в живот, давай-ка свезу тебя в больницу.

– Не надо.

«Фагот» я дал Рыжему Каро.

– Стрелять умеешь?

– Нет, – отвечает.

– Я видел однажды, как стреляют, – говорю. – Погляди, может, сообразишь.

Видим, подъехал «УАЗ», в кабине раненый. Я спрашиваю:

– Есть среди вас фаготчик?

– Есть, он вон там дерётся.

– Разыскать и привести сюда. Быстро!

Подошёл было нам на подмогу танк, да вдруг остановился. Вышел я со станции, смотрю – танк.

– Чего, – говорю, – застряли? С шестой позиции в любую минуту может выкатить азерский танк и бабахнуть по нам.

Командир танка Хосров отвечает:

– Солярки нет.

Иду, становлюсь позади танка, подъезжает БМП-2 с армянским триколором на башне, в машине Погос, брат Шаэна Мегряна. Переливаем горючее в танк, Погос и говорит:

– У нас тоже в обрез, для своей машины держим.

– Что мне теперь делать? – спрашивает Хосров.

– Подъезжай к селу лесополосой, потом к винзаводу. Да смотри, поставь танк в укромное место.

Хосров двигает в сторону небольших новых домов, как раз напротив винзавода, тем временем опять у меня в машине собираются раненые, я поднимаюсь краем Массива, еду в Мартакерт, оставляю там раненых, везу с собой оттуда группу бойцов и спускаюсь вдоль канала к шестой позиции. С нами связываются по рации, сообщают, что село по самый асфальт в наших руках. Турки пошли было на приступ шестой позиции, но потеряли несколько человек убитыми и убрались. Я еду к школе, ставлю «КамАЗ», вижу на стене у дома Алёши один из наших парней и там же турок. Мы стреляем отсюда, турок оттуда. Тот парень перелазит стену и, стреляя прямо перед собой, идёт на турка… Нас двое, идём по улице царя Артавазда мимо дома экскаваторщика Арарата, спускаемся метров сто и видим труп Алика Авакимяна, сына директора школы. Алик однажды сказал Роме: «Нам нужны военные», пришел с одним марагинцем, полковником Вазгеном Багдасаряном. Рома, глядя на того, сказал: «Здесь я полковник». Алик ответил: «Рома, мне не хочется, чтобы мы стали пушечным мясом и умирали по-глупому. Пусть умрём, но героически, в организованном сражении». Алика я очень уважал. Днём раньше он забеспокоился после дежурства. Переодевался, надел белые носки. Я усмехнулся:

– Алик, ты ведь не на бульвар идёшь.

– Не беда.

Приятная была у него улыбка.

И вот, спускаясь по улице, вижу – Алик лежит перед домом Серожа, голова под стеной, глаза напрочь вырваны. Узнал его по белым носкам».

 

Ашот Ованнисян добрался до села 23 февраля. Служил он в Ставрополе. Командование полка запретило солдатам-армянам смотреть телевизор. Знало, если те узнают, что на родине воюют с азербайджанцами, то их не удержать. Вызвав Ашота, майор Портянкин сказал:

– Все вы едете под тем предлогом, что надо защищать родину. Но я знаю, только четверо из вас будут воевать, остальные сбегут.

И в самом деле, в боях участвовали лишь четыре парня из двадцати одного. До Заглика Ашот долетел вертолётом. Оттуда до Мартакерта шёл пешком. А потом и до Маргушавана.

 

Вернувшись из Ахдабана в Мартакерт, сапёр Валерий Нанагулян попросил Гарегина Тепняна отвезти его и ещё несколько человек в Ленинаван. На шестой позиции расположились азербайджанцы. Дул ветер. Их было пятеро. Один из парней засел у стены, прочие продвигались вперёд. Двое надели в Ахдабане азербайджанские бушлаты. Глядя на их амуницию, солдат-азербайджанец позвал своих:

– Гялин э, гялин, хеч ким йохтэ[24].

Едва лишь азербайджанцы вышли из укрытия, армяне открыли огонь, убили нескольких. Один азер был ранен. Немного погодя послышалась пальба. Они приблизились. Артур окликнул, его не услышали. Он пустил очередь из автомата. Видят, едет «ГАЗ-66», а следом бронетехника. Там был командир отряда Армен Навталян с пятёркой бойцов.

– Гранатомёт у вас есть? – спросил Валерий.

– Нету, но за ним ушли в Мартакерт.

Через полчаса гранатомёт принесли, зато бронемашины больше не было. А в автомобиле не было людей. Разорвался миномётный снаряд, двоих убило, третьего, похоже, ранило, четвёртый потащил его по траве, на которой виднелся кровавый след. В машине была рация. Самвел по прозвищу Негр обратился по ней к азербайджанцам:

– Есть у вас «ГАЗ-66»?

– Ну, есть, и что?

– Не трогайте наших, а мы ваших не тронем.

– Говоришь ты хорошо…

Вроде бы согласились. Отвечал, однако, не командир. Стемнело. Видят, идут человек двадцать с лопатами. А их, армян, девять. Армен Навталян велел подпустить азеров поближе.

– Их же много, – возразил Валера. – Надо сразу стрелять, чтоб испугать.

После первых же очередей азербайджанцы пустились наутёк.

Близ шестой позиции были видны машины из Мир-Бащира, телеги, вереницы людей.

– Гляди, ждут разрешения войти в Марагу и Маргушаван – грабить.

 

Тридцатилетний маргушаванец Сергей Асатрян работал на МТС мотористом. Оружие себе изготовил сам на пару с токарем Алёшей Мангасаряном – короткоствольное ружьё. Были они вдвоём с Галстяном Сержиком. Тот заглянул на ремонтную станцию, а Сергей, заметив издали солдата-азербайджанца, направился к дому ветеринара Айказа Согомоняна. Село стояло безлюдным. Дело происходило на улице маршала Худякова-Ханферянца. Сергей и Сержик, оба видели, как азербайджанец вбежал в дом Айказа, спрятался под кроватью. Сергей вошёл следом, вытащил того из укрытия. И увидел  Айказа, убитого ударом ножа в горло. Славик, сын Айказа, и Дуся, его жена, покинули село. Сам Айказ остался: мол, я лечил туркам птицу, все меня знают и никто не тронет…

 

Восьмидесятилетняя Парандзем высунула голову из-за стены – глянуть, что творится на улице. За стеной стоял солдат-азербайджанец, приставил дуло ей ко лбу и выстрелил. Юную Парандзем выдали замуж; однажды, купая мужа в корыте, она недоглядела и плеснула ему на спину кипятка, тот раскричался, Парандзем убежала. Замуж она больше не выходила. Одинокую, её пригрела у себя маргушаванка Заруи Тевоян.

Вооружённые азербайджанцы обходили в Мараге дворы, резали всех кряду. Чтобы скрыть следы своего варварства, трупы сжигали.

Маргушаванец Юрий Саакян натянул на себя бушлат убитого омоновца; это сыграло роковую роль в его судьбе. Завидев его издалека, марагинские ополченцы сочли, что перед ними солдат-азербайджанец, и застрелили. Маргушаванец Гурген Аракелян увидел в руках одного из ополченцев Юрино ружьё. В тот же день Гурген уронил у своих ворот чётки, нагнулся поднять их, и в тот же миг над головой у него звякнули металлом ворота – пуля пробила их насквозь. Смекнув, чего чудом избежал, Гурген уже не заикался об убийстве Юры.

 

Назавтра по всей Мараге валялись трупы. Бабушка Ашота, Григорян Тамар, лежала в постели; ворвался турок – и конец. Был на селе такой Шарсан-даи, высокий старик, его раздавило танком. Ашот проезжал на своём «КамАЗе», видит – человек, возвращается – нету человека, снова едет – труп, пригляделся – на трупе след гусеницы…

Танк вёл бой на расстоянии двух километров, чем ближе подъезжал Ашот, тем уязвимей становился танк.

Потом Ашот увидел тела своих соседей по кварталу – электрика дядю Рубена и его жену, по ним текла вода.

Погибли главным образом те, кто вырыл у себя во дворе самодельные убежища и не слышал предостережений – вставайте, уходите!

 

Артур Алексанян выписался из украинского города Николаева и приехал на родину, в Маргушаван. Рано поутру начался обстрел. За домом у него было вырыто двухметровой глубины убежище. Во дворе беседовали они с Ракетой Бабаяном. Мимо столовой прогромыхал танк. Во двор вошёл азербайджанский солдат. Арарат, старший брат Артура, выстрелил из ружья 28-го калибра(?), турок упал. Во двор ворвались семеро солдат-азербайджанцев. Принялись палить, убили отца. Артура ударили сзади прикладом, он потерял сознание, его закинули в чан (?) грузовика. Арарату же обмотали шею колючей проволокой, привязали к танку и проволокли по улице до самой околицы.

 

Ночью 9 апреля вооружённый лопатой маргушаванец Грант Галстян дежурил с Мишей из Сарова и Аликом Овакимяном на первой позиции. С утра начался артобстрел. Воротился домой. Дверь оказалась закрыта. У дома Арусяк увидел брата Андраника.

– Надо уходить, Андраник, – сказал Грант.

– Ты ступай, я попозже пойду.

Запряг лошадь. Сосед Сурик сказал:

– Коров тоже поведём.

– И телят?

– Ну да, заодно.

Захватили и коров. Народ с утра пораньше покидал село. Людей не обстреливали, было не до того – овладевали позициями. Но  Гранту было не по себе. Увидел племянника.

– Где отец, Сержик?

– В селе остался. Детей я вывез, его не успел.

Грант повернул телегу вспять. У канала встретил кассира Вано.

– Что на селе, Вано, какие новости?

– Турки брата твоего убили, – сказал Вано.

Грант едва не упал в обморок.

Неделю назад Андраник отвёз семью в Матагис и вернулся. В 1941-м Андраника Галстяна, 1926 года рождения, повезли не на фронт, а работать на нефтепромыслы в Баку. Через пять лет он вернулся домой инвалидом. Сорвался с нефтяной башни, переломал рёбра.

 

На следующий день азербайджанцы вступили в переговоры с командиром Ромой. Попросили выбрать среди убитых тех, на ком омоновская форма, и передать им. По распоряжению командира маргушаванец Эдик Аванесян и замначальника отделения милиции из Мартакерта Коля отделили трупы восемнадцати омоновцев, отвезли под Мир-Башир, сдали азербайджанцам, а взамен взяли с собой захваченных в заложницы двух женщин с детьми. Ещё им отдали трупы двух погибших заложников, мужчины и женщины. Коля с Эдиком передали азербайджанцам прицеп с трупами, прикрепили к трактору азербайджанский прицеп и вернулись восвояси в компании женщин и детей. Но трактор наскочил на мину, при взрыве погиб тракторимт Вагиф.

 

Три из четырёх вырытых в земле блиндажей-убежищ, про которые не знало командование самообороны, обнаружили солдаты врага, один же был очень хорошо замаскирован; только после того, как село отвоевали, они узнали, какие события здесь происходили.

Жительницы квартала МТС  Амест и Грена ушли со своими семьями в родную деревню – приютившийся у подножья Мрава Тонашен, где жил их брат Арамаис. Однако ж еда в доме подходила к концу, и 10 апреля, выйдя поутру и одолев двадцать пять километров, Амест оказалась у себя на огороде в Маргушаване. Не обращая внимания на залпы «града», страшные разрывы вокруг и свист осколков, она накопала картофеля, взвалила на плечи тридцатикилограммовый мешок и зашагала восвояси. С набитым картошкой мешком за спиной Амест сызнова подошла к ущелью Тартара, когда за спиной послышалось урчанье танков. Обернулась и увидела, что танки ползут в сторону МТС, подходят к ней и фактически перекрыли сельчанам Мараги пути к бегству.

Во время одного из боёв БМП-1 перешёл из рук мирбаширцев к отряду ополченцев. 10 апреля бронемашина стояла возле пушки. Командир Артём Минасян вылез из неё, чтобы подкорректировать огонь пушки. Но рядом разорвался снаряд, осколком его убило. Вместо него командиром назначили Лерника Галстяна, вдоволь понюхавшего пороху на афганской войне. 11 мая 1992-го азербайджанцы возобновили атаки. В устье ущелья, там, где вход на МТС, у бронемашины кончилось горючее. Водитель Вардан кинулся в ущелье Кукубалы – попросить солярки у Хосрова, командира стоявшего там танка. Хосров ему в ответ: «Нету горючего, берите пулемёт и вылезайте из БМП». Вардан не солоно хлебавши побежал обратно. Он был уже в двух шагах от бронемашины, когда пушка азербайджанского танка прямой наводкой снесла её башню. БМП загорелась. Вардан метнулся помочь ребятам выбраться из охваченной огнём машины и упал убитым.

Впоследствии Артур рассказывал:

«Как очнулся, вижу – я в банном чане, там сантиметров двадцать воды. Сообразил, что меня привезли в Мир-Башир. Достают из чана. Вечером они затеяли пирушку. Привели девушку-марагинку. Больше всех измывался над ней хозяин дома Инглаб. Потом её выменяли на трупы. Погибла она при въезде в село, когда возвращалась из плена. Тракторным прицепом задело мину…

Вечером привели ко мне сестрёнку, Алвард. Отец мой приятельствовал с азербайджанцем по имени Аскяр, председателем колхоза. У того было два сына. Как-то приехали они сестрёнку сватать, отец её не отдал. Ну вот, взяли они Алвард и привезли ко мне. Она говорит, мол, сыновья Аскяра мне помогут. По её словам, зашла к нам во двор соседка, Геня-бабо, с тремя турками: мол, выходи, Роза, я тебя видела, не то они дом спалят. А дети дома были. Мама была больна, старшая, Алвард, вышла с ней, чтобы не оставлять одну, тут её забрали и увезли.

А в Мир-Башире кто-то умер. И меня повезли на кладбище – зарезать, как жертвенного барана. Но из Талыша начался артобстрел. Турки струхнули, связали меня, бросили в багажник машины, уехали.

Два дня меня мучили, потом продали за двадцать пять тысяч рублей в обмен на Фамили  (?) Оруджева. Повезли в Физули. Продержали там неделю в гараже. Трижды в день отдавали толпе на расправу, беспрерывно били. В день швыряли кусок хлеба, кружку воды да луковицу. Обменять меня не получалось. Пришёл потолковать со мной один азер, приятель Рубена, бухгалтера Степанакертского мясокомбината. Знавал он и моего отца. Вот он и говорит:

– Хватит вам его мучить, или убейте, или отпустите. А мучить довольно.

Перевезли меня в Агдам, потом я оказался в деревне Хорузлу Бардинского района. Отсюда был виден Талыш. Держали в подвале, приставили сторожа. Пришли на переговоры Багадур, племянник мой, с Арменом Навталяном. Багадур говорит: мы вас в случае чего из-под земли достанем. Армена турки знали и верили – этот достанет. Привезли меня в Мир-Башир, по рации дают знать – мол, живой. После этого достали из подвала, пристроили к делу. Как-то турок мой задерживается, значит, думаю, убили его в Ходжалу. Снаряд, выпущенный из установки «Град» в Талыше, упал возле бензостанции в Барде, разорвался, турок и след простыл, перекочевали из Барды. Хозяева дома напились. Я был на веранде. Каждый вечер без четверти девять у них в доме собирались и смотрели передачи, приуроченные к президентским выборам. Собирались и слушали очередного претендента. Значит, я был на веранде. Улучил миг и спрыгнул вниз. И дал дёру. В полукилометре от их дома начинались деревья, и до самого Мир-Башира тянулась лесополоса. Но я туда не пошёл, именно там, думаю, будут меня искать. Уже смеркалось. Я побежал полями на Талыш.

Всю ночь бежал. А поутру заметил, что Талыш остался по левую руку. Бежал я в сторону деревни Гюлистан. На реке стояла деревня Тапкаракоюнлу. Река была, видать, Инджа. Бурная река. Стоял брошенный трактор. И машина. Я спокойно прошагал метрах в двадзати от неё, помыл в речке ноги. Ручьём двинулся к ферме. Там оказалось довольно большое озеро. Потом спустился к реке и прямиком побежал к Талышу. Пока добрался, попались ещё два  высоких холма. Встретилась мне какая-то ферма. Прошёл и вижу сады Чайлу. Стал подниматься к Талышу, дошёл до его садов. А через полчаса повезли меня в штаб. Ты, говорят, пересёк минное поле. Был там русский разведчик, он, глядя в карту, расспрашивал меня, как именно я шёл, по каким местностям. Отметил пункт за пунктом и говорит – он всё верно сказал».

Позвонили в Маргушаван, оттуда приехали, забрали Артура. И единодушно отказались верить его рассказу. Потому что на ногах Артура не было ни единой ссадины, а на ступнях – мозолей. Что касается русского разведчика, тот перешёл на сторону азербайджанцев, уведя с собой ополченца Яшу Григоряна.

 

Стреляет артиллерия. Лёва погиб. Завтра похороны.

Люди озверели. Дело было 13 апреля. Вове Нанагюляну с его группойпредстояло  заминировать шоссе между Марагой и Мир-Баширом. Загодя проделали в асфальте канавки, заполнили их взрывчаткой, взорвали, ночью вернулись и заложили мины в образовавшиеся ямки. Из одиннадцати мин сработали десять. На шестой позиции подорвались «УАЗ», БРДМ, БТР, а на первой – автобус и БМП. В поле подорвались на мине пехотинцы. Пошли проверить, видят – сидит парень с пулемётом, обе ноги перебиты. Пулемёт у него взяли.

 

В результате захвата большая часть Мараги и Маргушавана была разрушена и сожжена, пятьдесят семь жителей убиты, тела их расчленены, изуродованы, осквернены и сожжены. 45 мирных жителей были взяты в заложники, среди них 9 детей, 29 женщин.

Сёла практически были стёрты с лица земли. «10 апреля в результате военных действий в Агдаре (Мартакертский район. – Ред.) подбиты 4 бронетранспортёра врага, пленено двадцать армян, свыше ста уничтожено» («Хроника войны». Баку, газета «Азадлыг», 14 апреля 1992; на азерб. языке).

Устраивая погромы и резню армянского населения в Сумгаите, Баку, Кировабаде-Гандзаке и прочих местах, азербайджанцы приобрели немалый опыт. Если в Сумгаите и Кировабаде всё-таки проводились кое-какие съёмки, армянские телевизионщики работали восемь дней и, заполнив от и до три плёнки, благополучно вернулись домой, то в дни бакинских погромов ни один иностранный журналист не смог сделать ни единого фотокадра. Группу итальянских тележурналистов избили, уничтожили все их видеоматериалы и сломали камеры, а позже всего лишь извинились: мы, дескать, приняли вас за армян. Азербайджанцы собаку съели в фальсификациях и мастерски воспользовались уничтожением беженцев близ Ходжалу, свалив это преступление на армянских ополченцев. А тем, кто формирует международное общественное мнение, позарез нужно было создать противовес армянской национальной катастрофе. Геноцид в Мараге и Маргушаване стал очередной и планомерной демонстрацией азербайджанских нравов. Слава Богу, что после этого азербайджанцам уже не выпадала возможность учинить подобную бойню.

Вот что свидетельствуют очевидцы о том, что произошло в Мараге и Магушаване 10 апреля.

Казарян Женя, 1935 года рождения, взята в заложники 10 апреля

Вошли в мой дом и ранили меня в ногу выстрелом из автомата. Ударили прикладом, я упала. Меня бросили затем в машину, куда клали награбленное. Кроме меня в машине находился мой деверь Казарян Юра и его жена Казарян Ануш…

Саркисян Лена, 1932 года рождения, взята в заложники 10 апреля

Утром с двумя сумками вышла из дому… вошла во двор к соседям, где меня и схватили два азербайджанских солдата… Отняли сумки, выстрелили, ранили в ногу. В окрестностях села уже была толпа, приехавшая на грабёж из Мир-Башира… Очнулась в милиции Барды, вся окровавленная…

Погосян Карине, 1962 года рождения, взята в заложники 10 апреля

Первые обстрелы начались в конце января, мы прятались в подвалах, окопах… Двенадцать человек спрятались в яме. Днем – часа в три-четыре – мы уже увидели азербайджанцев в деревне, слышали выстрелы, крики. Я слышала, как одна из женщин начала умолять, чтобы не трогали детей. Её ударили по голове пистолетом. Нас заставили выйти из ямы. Потом я узнала, что эту женщину, Забел, раздавили танком… Детей у меня отняли, и я их потеряла. Меня бросили в багажник «Жигулей» и повезли в Барду…

Погосян Светлана, жительница Мараги

Я спряталась в яме, а вечером бежала в деревню Матагис, затем снова вернулась в Марагу, где всё было сожжено… Одну женщину зарубили и сожгли так, что я только по одежде узнала в ней Варю. Её мужа убили недалеко от неё, убили и их дочь и её свекровь, а двоих внуков угнали в заложники… Я искала свою дочь, а потом узнала, что её – Погосян Карине с двумя детьми, двухлетним Нареком и грудной Лелей – взяли в заложники. Вторую мою дочь, Зарине, с двумя детьми – четырёх и шести лет – тоже взяли…

Бадалян Лариса, 1953 года рождения, взята в заложники 10 апреля

10 апреля я находилась на картофельном поле. Узнав о нападении, пошла в деревню. Марага горела. Подошла к дому дяди. Пятидесятилетний дядя лежал убитый. В соседнем доме столетней бабушки Ануш всё было залито кровью. На полу валялись трупы женщин и стариков с открытыми глазами…

Агаджанян Нушик, 1932 года рождения, жительница Мараги

Азербайджанцы в этот день убили в Мараге много невинных людей: стариков, женщин и детей, в их числе Розу Барсегян,  70 лет, Жору Степаняна, 70 лет, распилили глотку Борика, топором расчленили на куски Эдика Бадаляна, Зарю, убили Парандзем, Эвальда, Сержика, Баграта, Вардануш, Ваню Марутяна, его жену Раю, Алёшу Овсепяна облили бензином и сожгли.

Показания свидетелей взяты из обращений в The Human Rights Committee c/o Centre for Human Rights, United Nations Office at Geneva 8-14 avenue de la Paix 1211 Geneva 10, Switzerland.

Добавим к этому скорбному списку, что все без исключения убитые в Мараге мирные жители подверглись изощрённым пыткам. Азербайджанские солдаты расчленяли, сжигали или оскверняли тела уже погибших людей. Так, были расчленены трупы Мовсисяна Бахши, Галстяна Андраника, Акопяна Рубена, Степанян Норы, Бадаляна Эдика… Сожжены (не исключено, что заживо) Мсерян Варя, Вартанян Борик… Арарата Алексаняна привязали к танку и тащили по руинам. Он скончался от множественных переломов и большой потери крови. Уже после смерти труп его был расчленён. Той же пытке подверглась и Мнацаканян Рита, после чего была взята в заложники (возвращена 15 мая 1992 года в психически невменяемом состоянии).

Вместе с погибшими во время предыдущих обстрелов, а также на дорогах беженства погибло свыше девяноста мирных жителей Мараги. Кроме того, получили огнестрельные ранения различной степени тяжести 37 человек, в том числе 21 женщина и шестеро детей.

Вот что рассказывает Лена Барсегян. «Я с соседкой, 70-летней Вартануш, спряталась в подвале. Стоя на пороге тёмного подвала, азеры начали стрелять из автомата в дверной проём. Ранили меня и Вартануш. Мы закричали. Азеры вошли, обнаружили нас и, избивая прикладами автоматов, выгнали из подвала. Во дворе истекавшая кровью  Вартануш упала и потеряла сознание. В это время из-за угла выехал танк и прошелся по её телу. Всё, что от неё осталось, – фарш из мяса, крови и земли. Мне до сих пор страшно вспомнить это. Меня с другими односельчанами раздели догола, погнали в Мир-Башир. Здесь орудовал заместитель начальника местной милиции. Он продал заложников, в том числе и меня, другим азерам. Я вначале оказалась в Мингечауре, затем в Кировабаде, потом в Баку. Мы стали вещью, нас продавали, кому хотели. Tрудно рассказывать обо всём, что пришлось пережить в плену. Меня освободили, обменяв на тело убитого омоновца да ещё доплатив более трёх миллионов рублей».

Не менее страшную историю рассказала Женя Исааковна Газарян. Её вместе с другими заложниками – Размиком Мовсесяном и Светой Мовсесян, заместителем начальника мирбаширской тюрьмы – держали вместо собак. Не разрешали стоять на ногах, разговаривать. Они были привязаны цепью, ходили на четвереньках, их не кормили. Через некоторое время убили Свету и её мясом кормили обезумевшего и потерявшего человеческий облик мужа, затем убили и его.

В плену у азеров ещё томятся (а может быть, их уже нет в живых) 29 марагинцев. Когда они получат свободу, не знает никто, тем более что освобождение и обмен пленными стали бизнесом мафиозных групп, специализирующихся и наживающихся на крови и страданиях людей. За эти два года от пережитого умерли более тридцати  молодых, до этих событий вполне здоровых марагинцев, которым жить бы да жить. Они тоже жертвы страшной трагедии.

Ветеринар Айказ Согомонян из жилого квартала МТС, несмотря на уговорыжены Дуси, отказался покидать дом.

– Ничего мне турки не сделают, – уверенно заявлял он. – Они от меня кроме добра ничего худого не видели. Лечил их скотину да кур…

Когда боевики очутились у него во дворе, Айказ Согомонян с улыбкой вышел им навстречу, предложив зайти в дом. Один из них шагнул к нему с кинжалом в руке и воткнул остриё в горло ветеринару.

Азербайджанцы извлекли из тайного убежища Анаит Маркосян и Салатин Касум-кызы Тагиеву, давным-давно вышедшую замуж за марагинца и взявшую его фамилию – Маркосян. Салатин на своём родном азербайджанском языке умоляла солдат-соотечественников пощадить её и Анаит. Однако, посмеявшись над мольбами 75-летней азербайджанки, солдаты сперва жестоко её избили, а после пыток убили вместе с невесткой Анаит.

 

Неполный список гражданских лиц села Марага (Мартакертский район Нагорно-Карабахской Республики), погибших во время наступления азербайджанской армии 10 апреля 1992 года

 

1. Варданян Борик, 1931 г. рождения
2. Бадалян Эдик, 1931 г. рождения
3. Бадалян Офик, 1939 г. рождения
4. Варданян Рима, 1933 г. рождения
5. Варданян Каро, 1964 г. рождения
6. Оганян Баграт, 1915 г. рождения
7. Оганян Маруся, 1928 г. рождения
8. Овсепян Рая, 1939 г. рождения
9. Овсепян Алёша, 1936 г. рождения
10. Овсепян Герсилия, 1901 г. рождения
11. Айрапетян Парандзем, 1919 г. рождения
12. Карапетян Манташ, 1930 г. рождения
13. Карапетян Седа, 1933 г. рождения
14. Степанян Нора, 1928 г. рождения
15. Степанян Герсилия, 1910 г. рождения
16. Минасян Артём, 1968 г. рождения
17. Барсегян Гурген, 1926 г. рождения
18. Мсерян Варя, 1937 г. рождения
19. Мсерян Шура, 1939 г. рождения
20. Мсерян Цовик, 1967 г. рождения
21. Аветисян Лена, 1940 г. рождения
22. Овакимян Ерванд, 1909 г. рождения
23. Овакимян Алик, 1950 г. рождения
24. Закарян Тамара, 1921 г. рождения
25. Алавердян Арпен, 1935 г. рождения
26. Алавердян Валерик, 1964 г. рождения
27. Лалаян Ася, 1935 г. рождения
28. Ильясян Ануш, 1903 г. рождения
29. Барсегян Роза, 1930 г. рождения
30. Габриелян Ерванд, 1911 г. рождения
31. Габриелян Миша, 1947 г. рождения
32. Айвазян Марина, 1963 г. рождения
33. Бадалян Забела, 1915 г. рождения
34. Бадалян Ася, 1931 г. рождения
35. Бадалян Серёжа, 1927 г. рождения
36. Арутюнян Анна, 1910 г. рождения
37. Маркосян Анаит, 1915 г. рождения

• Маркосян Салатин (Тагиева Салатин Касум кызы), 1917 г. рождения
• Арутюнян Ваня, 1955 г. рождения

40. Барсегян Вагиф, 1955 г. рождения
41. Асланян Асмик, 1928 г. рождения
42. Асланян Нурвард, 1931 г. рождения
43. Симонян Саша, 1912 г. рождения
44. Аракелян Левон, 1972 г. рождения
45. Айрапетян Седа, 1926 г. рождения
46. Айрапетян Марлен, 1938 г. рождения
47. Мнацаканян Яша, 1930 г. рождения
48. Авагян Артем, 1915 г. рождения
49. Епремян Эдик, 1949 г. рождения
50. Акопян Вардан , 1968 г. рождения
51. Акопян Эвалдик, 1933 г. рождения
52. Саргсян Камо, 1960 г. рождения
53. Габриелян Миша, 1947 г. рождения
54. Рубен
55. жена Рубена
56. Шарсан даи
57. Акопян Рубен
58. Вардануш

 

 

Неполный список гражданских лиц села Маргушаван (Мардакертский район Нагорного-Карабахской Республики), подвергшихся резне и убитых во время наступления азербайджанской армии 10 апреля 1992 года

 

1. Галстян Андраник, 1926 г. рождения
2. Галстян Лерник, 1943 г. рождения
3. Галстян Геня, 1928 г. рождения
4. Алексанян Арарат, 1962 г. рождения
5. Давтян Евгеня, 1910 г. рождения
6. Аракелян Парандзем, 1910 г. рождения
7. Согомонян Айказ, 1922 г. рождения
8. Карапетян Айказ, 1920 г. рождения
9. Саакян Юра, 1940 г. рождения
10. Асатрян Апрес, 1920 г. рождения
11. Степанян Ваник, 1937 г. рождения
12. Агаджанян Грант, 1938 г. рождения
13. Саргсян Бахши, 1932 г. рождения
14. Габриелян Мушег, 1935 г. рождения
15. Погосян Левон, 1961 г. рождения
16. Леонидов Миша, 1961 г. рождения
17. Айрапетян Марлен, 1936 г. рождения
18. Галстян Камо, 1979 г. рождения
19. Аванесян Генрих
20. Тевосян Алик, 1961 г. рождения
21. Галстян Патвакан, 1912 г. рождения
22. Галстян Ишхан, 1909 г. рождения
23. Алексанян Грант, 1935 г. рождения
24. Авакян Элмира, 1959 г. рождения
25. Овсепян Мнацакан
26. Галстян Миша
27. Габриелян Гаврош
28. Кочарян Арарат
29. Саргсян Тевос

 

СПИСКИ ВЗЯТЫХ В ЗАЛОЖНИКИ

Неполный список гражданских лиц села Марага, взятых в плен во время наступления азербайджанской армии 10 апреля 1992 года

 

1. Барсегян Женя, 1930 г. р.
2. Погосян Седа, 1930 г. р.
3. Казарян Женя, 1933 г. р.
4. Погосян Карине, 1954 г. р.
5. Амбарцумян Нарек, 1989 г. р.
6. Амбарцумян Лола, 1990 г. р.
7. Агаджанян Рафик, 1975 г. р.
8. Барсегян Лена, 1932 г. р.
9. Барсегян Арцвик, 1928 г. р.
10. Барсегян Гюлиаз, 1960 г. р.
11. Барсегян Лиана, 1983 г. р.
12. Барсегян Улуна, 1985 г. р.
13. Барсегян Эмиль, 1987 г. р.
14. Айрапетян Пайцар, 1924 г. р.
15. Мнацаканян Рита, 1959 г. р.
16. Саркисян Лена, 1932 г. р.
17. Бадалян Лариса, 1952 г. р.
18. Багирян Кима, 1961 г. р.
19. Варданян Парандзем, 1920 г. р.
20. Варданян Заря, 1930 г. р.
21. Бадалян Сасун, 1965 г. р.
22. Агаджанян Маня, 1946 г. р
23. Агаджанян Апрес, 1973 г. р.
24. Агаджанян Гагик, 1967 г. р.
25. Межлумян Эдик, 1934 г. р.
26. Бабаян Саша, 1912 г. р.
27. Еремян Сергей, 1936 г. р.
28. Багдасарян Алвина, 1932 г. р., убита в плену
29. Мовсесян Размик, 1941 г. р., убита в плену
30. Мовсесян Света, 1945 г. р., убита в плену
31. Аракелян Серёжа, 1969, г. р.
32. Сукиасян Давид, 1960 г. р.
33. Алексанян Роза, 1948 г. р.
34. Алексанян Алвард, 1971 г. р.
35. Алексанян Артур, 1968 г. р.
36. Аветисян Яша, 1930 г. р.
37. Аветисян Брина, 1935 г. р.
38. Айвазян Лёва, 1962 г. р.
39. Амбарöумян Яша, 1931 г. р.
40. Амбарöумян Камо, 1959 г. р.
41. Алексанян Гаяне
42. Казарян Андраник, 1930 г. р.
43. Казарян Геня, 1960 г. р.
44. Мнацаканян Зоя
45. Арутюнян Левон, 1925 г. р.
46. Мкртчян Роман
47. Оганесян Вардан

Карине Погосян, Рафика Агаджаняна, Риту Мнацаканян и Ларису Бадалян впоследствии обменяли на трупы азербайджанцев и освободили из плена. Большинство заложников были убиты, судьба других неизвестна.

Командование марагинского отряда и командующий обороной района Вагиф Галстян собрались в штабе КНЭБа и приняли решение освободить ночью село. Кто-то предложил  назначить командиром Леонида Азгалдяна. Но, поблагодарив за доверие, Леонид отклонил это предложение. Возглавить освобождение, сказал он, должен здешний житель, хорошо знающий местность и людей и хорошо взаимодействующий с другими отрядами. Командиром избрали Рому Карапетяна.

Определили ночные сигналы для связи между командованием и атакующим и заградительным отрядами. Леонид предложил пароль «Доброе утро!» – «Тысячу раз доброе», с помощью которого следовало отличить во мраке своего от врага. Достигнув намеченной позиции, каждая группа трассирующей ракетой сообщила об этом. Через полчаса отряд широким фронтом вышел на подступы к Мараге. В одиннадцать операция началась. После пьянящих убийств, обильных возлияний и пирушек в брошенных домах, а потом и грабежей азербайджанское воинство было более чем уверено, что армянам и в голову не придёт отвоевать село. Захваченные врасплох, азербайджанцы ударились в панику и помышляли лишь о том, как унести ноги и уцелеть. В 12.50 операция по освобождению села завершилась. Азатамартики[25] отбили прежние свои позиции. Той ночью враг оставил на улицах Мараги около трёхсот солдатских трупов. А с армянской стороны во время боя погиб один человек и трое были ранены.

Армянские ополченцы лишь утром увидели, какой кошмар учинили азербайджанцы в Мараге. Они обнаружили сорок два истерзанных, изувеченных тела; ещё девять трупов было сожжено. У Борика Вартаняна сохранилось одно только туловище, голову же отрезали и унесли… Над многими глумились, измывались, уже когда несчастные испустили дух…

Азатамартики нашли в Мараге десятки тел со следами страшных пыток. Село кишмя кишело грабителями, примчавшимися на поживу из Мир-Башира и окрестных азербайджанских деревень. Эти расхитители ехали на грузовиках, подводах, верхом. Они с солдатами армии вытаскивали из убежищ и подвалов стариков и детей и безжалостно с ними расправлялись.

Марагинцы из числа заложников, спасшиеся посредством обмена, рассказывали корреспондентке районной газеты «Джраберд» Лусине, что пленных армян гнали по улицам Мир-Башира к месту ежедневных митинговых сборищ, где их уже поджидала озверевшая толпа. Вооружённое хулиганьё, сопровождавшее этот «парад пленников», тушили папиросы об оголённые спины и груди девушек, избивали их, оплёвывали. Сбежавшиеся поглазеть на зрелище мирбаширцы и окрестные крестьяне восторженно приветствовали подвиги своих удальцов. И вдруг двое пленных парней одним прыжком вырвались из строя и повалили наземь азербайджанского солдата. Видя храбрость своих питомцев, учительница биологии марагинской школы Альвина Багдасарян принялась яростно поносить извергов.

– Ну, допустим, убил ты человека, допустим, пережил меня на два года… Ну и что? Таким же жалким останешься – глаза завидущие, до чужого добра жадные. Таким и  помрёшь, алчным и ненасытным, – криком кричала учительница-армянка.

Парней в наручниках потащили к центру города, где день-деньской толпился сброд. Обоих облили бензином и заживо сожгли. Женщин раздели догола и с побоями погнали по улицам на потеху толпе.

Что до маргушаванцев, то Бог миловал их от страшной этой участи.

Тремя днями позже, 13 апреля, в Марагу прибыла правозащитница, благотворительница, вице-спикер британской палаты лордов Кэролайн Кокс. В её присутствии провели эксгумацию тел убитых. По словам баронессы Кокс, видеоматериалы, сделанные в ходе эксгумации, «находятся в распоряжении руководства НКР». Тела убитых были расчленены, изуродованы, осквернены, обожжены.

Вот что рассказала Кэролайн Кокс о своей безуспешной попытке предъявить цивилизованному миру материалы о трагедии Мараги.

– Лондонская «Дейли телеграф» договорилась со мной об эксклюзивном репортаже на своих страницах с использованием фотоматериалов, поэтому я и не обратилась в другие газеты. Однако время шло, публикации же всё не было. Я позвонила главному редактору, и он сказал, что решил не печатать репортаж. «Несколько недель назад ваша газета опубликовала репортаж о событиях в Ходжалу, почему же вы не хотите напечатать правду о трагедии в Мараге?» – спросила я. Он ответил: «Не думаю, что мы должны торговать трагедиями, сохраняя баланс». И повесил трубку. Так что в периодической прессе так ничего и не появилось, однако в своей книге «Этническая чистка продолжается» я рассказала о трагедии в Мараге.

Цивилизованное человечество подыскивает повод, чтобы создать противовес Армянскому геноциду 1915-го. «Ходжалу» – именно то, что требовалось. Пропагандистская машина Европы и США присоединилась к турецко-азербайджанской, пренебрегая десятками достоверных свидетельств о ходжалинской резне. Ночью на подступах к Агдаму, который находился под контролем азербайджанских сил, жителей,  уходивших из Ходжалу, приняли за идущих в атаку армян и с двух позиций расстреляли пулемётными очередями. Наутро, поняв свою ошибку, азербайджанцы обезобразили трупы, засняли на фото и киноплёнку и подняли шум на весь мир. И случай с английской газетой доказывает, что попытка каким-то образом уравновесить Армянский геноцид – это целенаправленная политика. Вот отчего информация о трагедии в Мараге, равно как и в Сумгаите, Кировабаде, Баку, по сути дела проигнорирована.

Вплоть до 10 мая на фронте Мир-Башир–Марага наблюдалось относительное затишье. В ночь на 10 мая начался артобстрел. Четыре танковых орудия  из Мир-Башира били с одной стороны, четыре пушки – из гранатовых садов. Армяне располагали лишь одним танком, одним бронетранспортёром, одной пушкой и пятью пулемётами. В отличие от апрельских боёв дороги и поля были заминированы, на улицах села вырыли противотанковые рвы. Жителей в селе уже не было. На рассвете пошла в атаку пехота, её отбросили назад. Около полудня пехота снова несколько раз пыталась атаковать. И снова, неся большие потери, враг отступал. В пять часов пополудни последовала новая атака, уже при поддержке российских танков. Восемь танков и шесть автомашин подорвались на противотанковых минах. Силы самообороны отступили с позиций. За каждый дом шли бои. Количеством азербайджанцы в несколько раз превосходили защитников села. Потери армян составили девять убитых и семнадцать раненых.

Поздно вечером командование вновь собралось в штабе КНЭБаи решило той же ночью отбить село. В течение полутора часов ополченцы освободили Марагу. Заместители командира Сергей Асатрян и Владик Аветисян объявили, что мирбаширцы хотели бы собрать и унести своих убитых, однако просят гарантий, поскольку боятся мести  марагинцев. Через несколько дней стало распространяться зловоние, и командование дало согласие, разумеется, с условием обмена заложниками. По подсчётам ополченцев азербайджанцы потеряли 150 человек.

С 12 по 18 июня 1992 года азербайджанские войска при поддержке 23-й дивизии 4-й российской армии оккупировали весь Шаумянский район, а также сёла Талыш, Чайлу, Матагис, Тонашен, Левонарх, Асан-Гая, Маралян-Саров, Маргушаван, Марага, Кармираван, Сейсулан и Ярумджа Мартакертского района.

Две недели спустя соединения азербайджанской армии совершили атаку и захватили север НКАО. После повального грабежа бульдозеры сровняли с землёй и уничтожили Марагу, Маргушаван, Юзбашевку-КНЭБ и христианские кладбища, напоминавшие о том, что некогда эти сёла существовали.

Освобождение Шуши, а также Лачина и Кельбаджара открыло беженцам из оккупированных населённых пунктов дороги в Республику Армения, а оттуда – в Россию, Украину, Европу и США.

В августе 1992 года азербайджанская армия атаковала и захватила значительную часть Мартакертского района и все населённые пункты Шаумянского района. Армия самообороны Нагорного Карабаха освободила многие мартакертские населенные пункты, тем не менее шесть из них, в том числе Марага, Маргушаван и Юзбашевка-КНЭБ, остались в руках азербайджанцев.

Около пятисот марагинцев обосновались неподалёку от места, где стоял Тигранакерт[26], основанный царём царей Тиграном Великим: это новое поселение называется Нор-Марага (Новая Марага).

Остальные маргушаванцы и багумсаровцы рассеяны по всему миру.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

[1] Название Урек, или Орек, восходит к армянскому слову урени – ива.

[2] Кавказская Албания (Алуанк, Алванк) находилась на левобережье Куры.

[3] Кавказских тюрок официально называли татарами (кавказскими татарами) либо просто мусульманами.

[4] Гандзак (тюрк. Гянджа) – персидское и армянское название города, основанного в IX в. сыном арабского полководца Хазра Патгоса. С 1804 г. – Елизаветполь, в советские годы – Кировабад, ныне Гянджа.

[5] Гяуры – у мусульман обобщённое название всех иноверцев.

[6] Растения, в частности дикая свёкла, из которых производились красящие вещества, завозились из Бенгалии.

[7] Трту – древнее название реки Тартар.

[8] Слово Тартар произошло от древнегреческого Тартарос – река дьяволов.

[9]Наваб – зависимый от англичан правитель Бенгалии.

[10] Эта книга, представляющая собой, по сути, историю северо-востока Армении, создавалась множеством авторов – свидетелейописываемых событий. Начал её Мовсес Каланкаутаци, а завершил в X в. Мовсес Дасхуранци.

[11]Кирва (побратим) – близкий друг армянина из мусульман и наоборот.

[12] Форер – богатый обитатель Еленендорфа, городка в 7 км от Елизаветполя, основанного в 1818 г. немецкими колонистами; с 1938 г. – Ханлар.

[13] Есаи Асан-Джалалян – потомок великого князя Хачена, основавший в XIII в. монастырский комплекс Гандзасар.

[14] Особого рода послание армянского католикоса.

[15] В 1918 г. Г. Овсепян участвовал в героическом Сардарапатском сражении, преподавал в Ереванском университете армянское искусство и археологию, был предводителем Крымской, Ново-Нахичеванскоой и затем и Североамериканской епархий Армянской церкви, католикосом Великого дома Киликийского, явился автором сотен трудов.

[16]В Большой Советской Энциклопедии и всех современных справочниках говорится, будто Султанов эмигрировал в Турцию чуть ли не в день советизации Азербайджана. Однако ряд документов свидетельствует, что это не так. См., к примеру, газету «Борьба» (Баку) от 22 мая 1920 г. («Нагорный Карабах в 1918–1923 гг.». Ер., 1992, с. 471).

[17]Особая печь в земле для выпечки традиционого армянского хлеба – лаваша.

 

[18] Газета, издававшаяся в Баку на армянском языке.

[19] Особым образом уваренный сок шелковицы (или винограда), используемый как целебное средство.

[20]От армянского слова Аветаран – Евангелие.

[21]Атрпатакан – страна огня (фарси); по-гречески – Атропатена. В VII в. захватившие Иран арабы, приспособляя название к своему языку, переделали его в Азербайджан. Что касается пространства между Курой и Араксом его издревле звали Арраном, оно было некогда частью Великой Армении. Византийцы называли последнюю «Великой», чтобы различать от Малой Армении, отделённой константинопольскими императорами от территории единого армянского царства.

 

[22] Тикин (арм.) – госпожа, мадам; вежливое обращение к замужней женщине.

[23] Переносный противотанковый комплекс.

[24] Идите, идите, здесь никого нет (азерб.).

[25] Азатамартик (в буквальном переводе «боец за свободу») – так называют участников добровольного ополчения, воевавших в Арцахе.

[26]В период царствования Тиграна Великого (96–55 гг. до н. э.) для укрепления границ Армении были основаны четыре города-крепости, носивших имя царя царей, причём два из них – в Арцахе-Утике. Один – это, по всей вероятности, нынешний Млзаберд, а в том, что находился на склоне горы Ишханасар неподалёку от нынешнего Мартакерта, в последнее время ведут раскопки археологи Армении и НКР. Мовсес Каланкатуаци в своей Истории повествует, что в 625 г. персидский полководец Шаэн двинул своё войско к крепости Тигранакерт у реки Хачен, где оно сразилось с армией  византийского императора Ираклия. Известно также, что армянский царь Гагик II Багратуни (990–1020 гг.) достиг со своей армией крепости Тигранакерт, где оставил надпись. Арцахские армяне называли Тигранакерт Ткракертом, а проникшие в познем средневековье в Арцах тюрко-турецкие племена – Тарнакюртом. Это свидетельствует, что в качестве населённого пункта Тигранакерт просуществовал до позднего средневековья, хотя и утратил своё значение крепости.